- Я ж не люблю тебя, Сань, – не прятала глаз перед свадьбой Татьяна.
А Демидов сдержанно улыбался, обнимал Танюшу:
- Потом полюбишь.
Таня с надеждой всматривалась в чуть хмурые Санькины глаза:
- А бывает так, Сань?
- Бывает. И будет.
- Глаза у тебя красивые… Как небо перед дождём, Сань. Смотрела бы и смотрела. И сильный ты какой,– гладила Танюша Санькины плечи. Вздыхала: – А не люблю.
Демидов молчал, только крепче прижимал к себе Татьяну.
- Сань!..
- Ты мне… про него не рассказывай, – негромко и хмуро просил Демидов. – Всё, что было… в общем, прошло. Жена у него, Любаша. А я люблю тебя. И ты меня полюбишь.
Ночью, после свадьбы, Саня осторожно ласкал Танюшу, а у самого сердце замирало от какой-то горькой жалости к ней: она пугливо сжималась под его ласками, умоляюще останавливала его руки… Саня тянулся за сигаретой, глухо успокаивал Танюшу:
- Я ж сказал… Всё прошло, – что было. Не вспомню никогда. И ты не вспоминай. Не бойся.
А она и не думала про Андрея. Ей просто было страшно, – по-девчоночьи, когда – впервые… и прямо сейчас. Потому что он муж.
Прикусывала губы, не сдержалась, заплакала:
- Ой, как больно, Сань…
А он, ошеломлённый её вскриком, задыхался от нежности, бережно целовал её всю, – тонул лицом в её волосах, что в эту зимнюю ночь грустно и ласково пахли горьковатой душицей с берега Донца, губами находил соски, медленно ласкал животик, а она испуганно прикрывала ладошками в самом низу – от его губ… Целовал и ласкал её колени, маленькие ступни, и у самого влажнели ресницы… Шептал:
- Тань… Танюша! Значит, только моя. На руках буду носить… Всю жизнь. Ты полюбишь меня, я всё сделаю. – В отчаянной надежде касался её прикрытых вздрагивающих век: – Раз ты только моя!
После их с Танюшей свадебной ночи Демидов вызывающе, с ещё большей, одному ему понятной враждой смотрел на командира взвода. В серых Санькиных глазах сгущалась темнота: только попробуй, – хоть взглянуть на неё!
Саня очень хотел ребёночка. Маленькую, совсем крошечную девочку. Чтобы волосы, – светленькие, ласковые, чуть приметные кудряшки, – как у Танюшки. И голосочек – как у неё. Но берёг Танюшу: успеется. Рассказывали мужики, что трудно это: когда беременная, и роды потом, и грудью кормить, и бессонные ночи… Счастливо хмелел от Танюшиной смелости, – как-то незаметно она стала бесстрашно и нежно отзываться на его ласки. И в своём тайном ожидании почти не дышал, чтобы не пропустить, расслышать одно-единственное её слово: люблю…
О том, что любит, Таня не говорила. Но тем желаннее было это счастье, – что не всё сразу легло в руки, а оставалось ожидание, надежда оставалась… Что в своей бесстрашной нежности Танюша всё равно скажет: люблю. А пока Саня знал, что он сильный и уверенный, и хорошо служит в горноспасательном взводе, и за это лето сам – немного помог крёстный – перекрыл крышу в их с Танюшей доме, ещё и веранду пристроил, и умел догадаться, какой шкафчик нужен Танюше на кухню. И радовался Таниной радости, когда она перед зеркалом примеряла новые серёжки, точно такие, что просто необходимы были к светло-бирюзовому платью и вообще, к её глазам, – ну вот как ты, Сань, догадался!..
И по ночам догадывался Саня, – по одному её дыханию, по чуть слышному полустону, – угадывал то мгновение, когда надо было тронуть губами, положить ладонь… чуть приподнять ножки.
И Саня знал, что обязательно дождётся тихого и счастливого Танюшкиного – люблю… А ждать – это тоже было счастьем.
Платье и серёжки Таня надела на День Шахтёра. И была самой красивой, – у Сани дух захватывало, и чувствовал он себя коршуном с распластанными крыльями. Танюша держала его под руку, и от своей уверенной силы он успокоился, даже разрешил Казарину, заместителю директора по производству, пригласить Танюшу на танец. Гордясь этой своей спокойной силой, оглянулся вокруг, – праздновали на Дубовой поляне, у криницы, – вызывающе встретился взглядом с Крапивиным, и, пока Таня танцевала с Казариным, вдруг подошёл к Любаше, жене Андрея, и пригласил её на танец. Андрей кивнул, а в глазах его было беззлобное удивление и чуть насмешливый интерес. Демидов разозлился: командир словно не верил в Санькину спокойную силу…
А потом, в конце осени, Демидов вышел от начальника техотдела и в приоткрытую дверь бухгалтерии услышал, как Настёна Дорохова, хоть и приглушенным голосом, но всё равно взахлёб, рассказывает женщинам:
- Сама слышала! На свадьбе у Мельниковых. Целовались они, прямо в коридоре, Танька Демидова… и Крапивин. Я ж сама слышала, как он целовал её. Мельников застал их, увёл Андрея домой – он в стельку пьяный был. А Танька летала от счастья. И Любани, жены Крапивина, не стеснялась.
Вечером Демидов вдрызг напился. Даже не помнил, с кем пил. Дома, как был в запылённой угольной пылью форме, упал на диван. Танюша выглянула из кухни. Удивлённо- весело, чуть укоризненно протянула:
- Ого, муж!.. Это где ж ты так? В честь чего?
А руки Танюшкины оказались сильными и ловкими: она стащила с Сани грязные берцы, брюки… И отшатнулась от его угрюмого и совсем трезвого взгляда.
… Крапивин отвёз Таню домой. Посмотрел ей вслед, вздохнул: зря он пообещал ей, что Санька не узнает об их сегодняшнем разговоре. Непреодолимо хотелось врезать Демидову, хоть бы встряхнуть его как следует. И вдруг Андрея бросило в жар: как-то очень ясно вспомнился тёмный коридор Мельниковых… Они же… целовались тогда с Татьяной! Целовались в тёмном коридоре. Ну, как целовались… Он силой стал целовать Танюшку, помнится, в брючки ей лез… Значит, перед Саней он всё-таки виноват? И перед женой, Любашей, виноват, значит…
Крапивин уронил голову на руль. И тут же горестно зазвучал Танюшин голосок:
- Да и не было ж ничего на свадьбе. И ты… Пил с мужиками, – что могло быть…
Таня работала в поселковом детском саду. Андрей знал, что на работу Танюша бежит рано, ещё затемно. И утром, после своего дежурства, дождался её у садика. Шагнул навстречу, хрипловато спросил:
- Тань! А тогда, на Катиной свадьбе, мы с тобой… Ничего не было?
Танюша вздохнула:
- Было… Увидела тебя, наши встречи вспомнила… А Любаша твоя – счастливая такая… Не сдержалась я. Сказала тебе, что до сих пор люблю, – Татьяна улыбнулась, слёзы смахнула.
- И всё? А потом, в коридоре…
- В каком коридоре, Крапивин! Я между столами с тарелками бегала, ты же видел. У Катьки свадьба, а я так и не успела переодеться, так и была в затрапезном домашнем платье… Андрюш, мне идти надо, – уже детей приводят.
Крапивин хлопал глазами: в платье?.. А кому ж он в брючки лез… И с кем целовался в тёмном коридоре?
И не видел, как от крыльца шахтёрской столовой на них с Татьяной оглянулась Любаша…
Вечером, дома, немного полегчало: Любаня повеселела, даже насмешка какая-то в глазах притаилась. А когда Андрей отвёл её густые волосы, поцеловал в шею, она освободилась от его рук:
- Я устала. Спать хочу.
Утром как-то равнодушно предупредила:
- Вернусь поздно.
Недавние тревоги – что я делаю… смогу-не смогу… – теперь казались Любе смешными и ненужными. Конечно, смогу, – он же может! И про ребёнка… Он никогда не узнает.
Димка Дорохов зашёл в обед. Купил пачку сигарет, оглянулся. А Люба улыбнулась, незаметно показала глазами на свой кабинет.
- Завтра Крапивин на сутки заступает. Придёшь?
Дорохов сдержался, чтобы не присвистнуть: да, Крапивин!.. Правильно говорят: вечного ничего не бывает. Так и с твоей удачей, что такой неизменной казалась, – ещё со школы… А теперь вот жена твоя приглашает меня к вам домой, – когда ты дежурить будешь. Делаа!
Усмехнулся:
- А чего ж. Если ждать будешь, зайду.
Димка ушёл. А мимо окон пролетели горноспасательные машины. У Любы потемнело в глазах. Она вышла на крыльцо. Мимо торопливо прошли инженер Задорожный и главный энергетик Рябинин. Расслышала обрывок разговора:
- На «Савельевской». Снова – в первой лаве. Кровля обрушилась.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»