Документальная повесть. (книга «Больше, чем тире»)
Глава 30. 5 июля. Раннее утро. Это «жжж» - неспроста…
В четыре утра пятого июля одна тысяча девятьсот девяностого года я, как и грозился Стёпонкусу, заступил вместо него в трюма на вахту. Спать в койке было невозможно ибо спина постоянно саднила и не давала уснуть. Так что самым логичным было – это забрать Вовкину вахту, а ему отдать свою утреннюю – с восьми утра. И вот тут-то на радостях (ещё бы – спать всю ночь напролёт) Вован решился на опыте моей спины подтвердить старую недобрую истину, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Желая меня как-то приободрить, вдохновить и исцелить, а заодно стараясь загладить вину за своё инквизиторское развлечение по сдиранию со своего живого друга кожу, он уговорил отдаться ему и его чудодейственному крему после бриться с витамином «F», который оказывал на наши спины действительно животворящее действо. Ну это тот самый крем, который мы закупили в местной военторговской лавке бригады в максимально доступных количествах, опустошив все запасы ларька и теперь его называли стефановским - по имени алхимика-первооткрывателя. И Вовка, словно кондитер-садист, намазал мою спину этим кремом. Сначала щипало и даже жгло, и я даже тонко пищал радостным сурикатом, выскочившим поутру из холодной норки, но потом смирился и затих… а к обеду следующего дня всё у меня зажило как на том самом сурикате.
Так что пока спина заживала, я сидел за боевым постом и вахтил, слушая эфир. В эту «ранне-утреннюю» смену оперативным дежурным вместе с нами по настоятельной рекомендации командира корабля заступил сам ЗКР, который решился тряхнуть стариной, и сам заступил опером. То, что погода стала меняться совсем не в лучшую сторону уже чувствовалось даже в трюмах. Корабль заметно покачивался на волнах, эпизодически меняя курс, галсировал в предрассветных сумерках неспокойного моря. Мы уже совсем расслабились и оборзели на этой корабельной практике, а из-за постоянно ясной и жаркой погоды напрочь позабыли, что на море иногда может присутствовать волнение и качка, от которой можно испытывать некий дискомфорт. И бывают даже шторма…
Где-то часов в шесть утра, «перелистывая» частоты, крутя ручку поискового приёмника, вдруг в наушниках, дремавших на висках, среди свиста, шипения и прочего эфирного бульканья раздалось то, чему нас ещё на третьем и на четвертом курсах натаскивали и обучали наши офицеры-преподаватели, в том числе и полковник Меняйленко:
- Жик, жик, жик, жик, жиииГ, - сигнал повторялся не прерываясь, шёл постоянно.
Сказать, что я тут же насторожился, всполошился и яростно посмотрел на частоту – это было бы напудренной замполитовской неправдой, хорошей только для боевого листка или для военной мелкотиражки. На самом деле я просто удивился, что в эфире случайно «надыбал» частоту, хотя получасом ранее на ней никакой работы ещё не отмечалось. Это я точно помнил. Значит кто-то проснулся. Залез в кондуит и там вычитал, что этой радиочастотой внутриэскадренной связи пользуются американские корабли, когда находятся в море в составе корабельной группы. Ой! Правда, что ль? А вот это уже интересненько! Некая большая «группа товарищей» в составе пяти лунатиков ранним утром решила выскочить из уютного порта и внезапно прогуляться по морю! По «Каштану» - внутрикорабельной трансляции - «кинул» частоту на пеленгование. Пеленг улетел почти строго на юг. Быстро выскочил с поста в рубку оперативного дежурного, чтобы поделиться радостью с оперативным. Зама не было. Подошёл к карте, где стал ползать сонной мухой, стараясь определить, куда же точно улетел пеленг. Зная наше приблизительное место, на выпуклый военно-морской глаз прикинул пеленг, который проходил через остров Крит. Оппаньки! Там же - порт Суда, куда любят заходить НАТОвские выкормыши для отдыха. Ах вот вы где прятались, пройдохи!
- Ты что здесь делаешь? – за моей спиной раздался недовольный голос Зама командира корабля - ЗКР. Он только что был на ГКП и принёс оттуда наши «свежие» координаты.
- Да вот частота заработала, - я показал бланк Заму, - пеленг - на Суду.
- Частота заработала, говоришь? – он посмотрел на бланк. Мысленно по памяти сверился с базой данных. Убедился. Улыбнулся. Дал сам команду на пеленг. Пеленг подтвердился. После чего лицо зама постепенно озарилось, затем улыбнулось. Дав на прощанье лёгкий подзатыльник со словами: «Молодец! Хвалю!» с моим же бланком он рванул вон из трюма по трапу наверх, перескакивая через ступеньки.
Не совсем понимая, но уже кое о чём догадываясь, снова вернулся на пост. Уселся за стол и положил перед собой новый свежий бланк. Напялил наушники на виски и снова принялся крутить ручку приёмника, эпизодически всё же перескакивая на ту «проснувшуюся» частоту:
- Жик, жик, жик, жик, жиииГ, - сигнал повторялся, как и прежде. Я с удовольствием больного чесоткой (почесался и опять захотел) снова и снова кидаю частоту на пеленг. Пеленг, как и в предыдущие разы - прежний. Ошибки быть не может.
Вскоре с грохотом к нам в трюма спустился ЗКР. Звонко гремя ключами, он открыл сейф и достал бланк для срочных телеграмм. Завидев меня крикнул:
- А ну иди ко мне! Будем сейчас донос писать, герой…
Я уже клевал носом и дремал на ходу, а ЗКР всё будил меня очередным подзатыльником, стараясь привлечь моё внимание и пытаясь научить меня составлению положенного для этого письменного доклада. Но вот мое время вахты завершилось. Пришёл для смены Вовчик, с которым я поделился своей «находкой», и после этого беременным тараканом полез на полусогнутых вверх по трапу на волю и далее – в кубрик к своей любимой коечке.
Выйдя на верхнюю палубу, я к своему неудовольствию обнаружил, что погодка-то действительно сильно изменилась. Ветер поднялся, а с ним поднялась и волна: такая короткая, высокая и противная. На небе творился ужасный бардак с вопиющим безобразием. Верхний плотный слой из чёрных туч нёсся в одном направлении – в сторону Босфора, а низкий слой, состоящий из грязных и промокших насквозь клочков ваты – в противоположную. Иногда эти кусочки ваты противно брызгались дурацкой моросью. Над кораблем вдруг возникало непонятное завихрение, грозящее перерасти в смерч, но так и не собравшись, завихрение оно вдруг ослабевало, разваливалось и разлеталось, и грязная вата продолжала мчаться прочь, противно брызгаясь мелкой влгой. На мутном сером горизонте показался огромный тяжело гружённый лихтеровоз под нашим флагом, который на хорошей скорости и ничуть не покачиваясь на волнах, равнодушно разрезал своим форштевнем воду, подымая каскады брызг и белой пены перед собой. Он спешил к проливу, спешил уйти от надвигающегося шторма. Мы же наоборот, сейчас спешили прочь от пролива нвстреку нашему кораблю "Кильдин". Некогда бирюзовая прозрачная вода сейчас почернела. А белые пенные барашки, постоянно пасшиеся теперь на волнах только подчёркивали черноту и бездну моря. Корабль, дрожа всем корпусом стал менять курс. С подветренной стороны борта волн не было, и от этого становилось ещё неприятнее. Особенно когда из-под его брюха выходила вода такая плоская, вязкая словно перезрелое дрожжевое тесто, невозмутимая такая со множеством мелких воронок. Корабль на развороте стал лагом к волне и принялся весело переваливаться с борта на борт. Хватаясь руками за фальшборт, я неуверенно пробирался к своему кубрику и посмотрел на верхнюю палубу. Брусья демонтировали, волейбольную сетку смотали и весь такелаж надежно закрепили. Видать, шторм будет серьёзный. Я уже подходил ко входу кубрика, когда из распахнутого настежь люмика послышался жуткий грохот, звон упавшей металлической посуды под неприятный фальцет вилок и чайных ложек. За ним - бодрый и злой курсантский мат. А последовавшее за этим гулкое буханье чего-то тяжелого внутри кубрика указывало, что сегодня курсанты так быстро ещё никогда не выпивали утренний кофейный напиток «Бодрость» из ячменных зёрен.
И точно! Внутри кубрика вкусно пахло свежим кофе. Кусочки рафинада вместе с обмылками масла радостно убегали от тараканов, дружно осоловевших от такой внезапной халявы и от начавшейся качки. Они как муравьи бросались на кусочки былой человечьей роскоши и пытались оттащить добычу в свои норы. Случилось так, что вестовой, наш дорогой сын полка Вася, к завтраку всё безупречно подготовил и сервировал стол аккуратно, но быстро. Ну как обычно. Но вот беда. Стол – то есть бак – он у нас был раскладным и раздвижным. А Вася на нашу беду забыл застопорить ему ножки. И в тот момент, когда корабль стал лагом к волне и поймал жуткую бортовую качку, то хватило буквально двух «па» с борта на борт, чтобы стол как раненный конь поджал передние копыта и опрокинул с себя всю сервировку, ну а второй волной он уже и сам опрокинулся, как сражённый ядром кавалерийский гнедой у Шевардинского редута, задрав к подволоку все свои четыре копыта. Да еще потом он с удовольствием скользил по нашему маслу и нашей сгущенке на своей пластиковой спине по палубе кубрика, поднимая своим неповоротливым крупом небольшую кофейную волну. Тут же рядом с ним подстреленным кирасиром, громко бухая и охая катался израненный чайник, истекая последними каплями горячего кофейного напитка. Завтрак был быстро и внезапно окончен – сами виноваты, пока нехотя выползали из своих коечек-люлечек. Так что, кто в чём мог и, кто как мог побежали по шхерам и заведованиям корабля в поисках приборочного инвентаря. Ох и давненько же мы не делали большой приборки в условиях сильной качки и надвигающегося шторма. Но с грехом пополам всё же справились со всеобщим бардаком, параллельно закрепляя и принайтовывая по-штормовому всё свое барахло в кубрике.
Некоторые из наших собратьев уже стали бледнеть, я же вообще придал своему лицу радикальный цвет надежды – позеленел, в очередной раз подтверждая данную мне ещё при первом дальнем походе вокруг Европы справедливое прозвище «огурец» или «кукумбер». Сославшись на то, что только что сменился с вахты, я по-быстрому бухнулся в люльку, и под скрип корабельных внутренностей и громкие разговоры собратьев, я забылся в тревожной дремоте.
Так уж устроено человеческой природой, что каждый индивид по-своему реагирует на качку, и у каждого – своя особенная морская болезнь. Кто-то из наших хотел жутко жрать. Нет! Не есть, а именно – жрать! Кто-то наоборот - терял аппетит. Кто-то старался пить побольше воды, потому как его начинал долбить жуткий сушняк, и в рот ничего кроме воды не лезло. Многих, конечно же тошнило и им приходилось травить за борт. Это у нас называлось: «звать Ихтиандра». Подбегаешь так к борту, свешиваешься с него вниз головой и кричишь в пенное ревущее море:
- ИхтиАААндр! Сыыын! Моой!
Вот и наш певун Саша Викторов тоже укачивался неслабо, но он нашёл мужественный и творческий способ борьбы с морской болезнью – он пел песни. И это у него получалось всегда: споёт несколько песен, потом сбегает к борту, споёт какую-нибудь частушку Ихтиандру и снова возвращается в кубрик – петь дальше для нас. Другой бы забил на всё это вместе с гитарой, но Саня был не из таких. Ваш же покорный слуга, как вы и догадались, тоже укачивался и, наверное, больше остальных. И это было немного странным, потому как обожаю и по сей день летать на самолётах (особенно малой авиации, где турбулентность чувствуется особо остро), да и в детстве занимался и горными лыжами и прыжками с трамплина на лыжах…А значит – вестибулярный аппарат, по идее, должен нормально реагировать на качку, ан нет… В те минуты морской качки меня не столько тошнило, сколько очень хотелось спать – ну хоть убей! А спать в такие минуты я мог в режиме швабры – вот прислони меня в углу – так стоя и усну. И спать тоже стоя буду…
Но вахты и дежурства никто не отменял. И никто за тебя не будет тащить твоё же дежурство. Так что вставай и иди умирать на своём посту, на своей вахте... Когда занимаешься делом, то и качка уже не так сильно отвлекает. Так что – морская болезнь – она в голове сидит у каждого. И хорошая сейчас у нас практика, и командир у нас хороший - он нам пообещал настоящий и «вкусный» шторм дня на три. И он нас не обманул…
За иллюминатором волны уже заметно подросли и мчались на нас, стараясь обогнать друг друга, чтобы как следует наподдать нашему старичку «Курсу». Ветер сдувал пену с гребней волн и швырялся ею. Он громко свистел в вантах, антеннах и прочих тросах и кабелях. Он стал яростно врываться к нам в кубрик, холодя и освежая наши разгорячённые тела, накопившие за предыдущие дни столько солнечного тепла и света. Морская вода эпизодически стала захлестывать через иллюминаторы вовнутрь и нам пришлось задраиться.
И тут же в кубрике стало невыносимо душно и жарко. Вот где она – та самая романтика морских походов.
На одной из штурманских параллельных ленек кто-то однажды нацарапал острой иглой измерителя:
Кто видел море наяву, а не на конфетных фантиках,
Кто Ихтиандра зазывал, тому не до романтики.
Да ещё укачанные и от того ошалевшие тараканы, которым тоже, как и нам было уже невмоготу и всё пофиг, повылезали из своих щелей и, едва шевеля своими усиками умоляли нас, чтобы мы своими тапками враз прекратили их мучения. И даже окрики Вадима теперь на них никак не действовали. Их тоже тошнило – «по-насекомски».
В такие минуты опасности все живые организмы на земле объявляют всеобщее перемирие. Мы тоже объявили… Всем! Мы начали штормовать.
© Алексей Сафронкин 2022
-==--==-=-=-=-=-=-=-
Другие истории из книги «БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТИРЕ» Вы найдёте здесь.
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.
