24 июля 1915 г. Толкин написал первый вариант стихов «Счастливые морестранники». Согласно Джону Гарту, в этом произведении
«некто, заключённый в жемчужной башне, мучительно прислушивается к голосам мужей, уплывающих на таинственный Запад».
Стихотворение читается как раскрытие памятных строк Китса в его «Оде соловью» о «волшебных окнах, открывающихся на пенные опасные моря в заброшенных землях Фаэри»*. Но земли Фаэри совершенно недосягаемы, и волшебство лишь мучит соблазном. Действительно, стихотворение следует сюжету, необыкновенно похожему на «Шаги гоблинов», где место волшебной дороги заняло море, а процессию фэери, за которой не может последовать наблюдатель, – мореходы. Теперь, однако, Толкин избежал всех викторианских вкусностей и написал о манящих чарах, используя оригинальную и запоминающуюся образную систему.
Я знаю в башне западной окно,
Открытое в моря небес;
И ветр, что раньше звезды овевал,
Приют находит средь его завес.
То башня Сумеречных Островов,
Где Вечер вечно средь теней сокрыт,
Она мерцает, как жемчужный пик,
Давно угасший свет она двоит;
И моет море черную ее скалу,
Ладьи проходят в сумрачную мглу
К земле теней, горя во тьме
Огня востока всполохами, что
Пловцы добыли в солнечных водах;
И, может, трепетанье лиры то,
Иль серых мореходов голоса
Двоятся эхом средь теней земных;
Без парусов и весл челны у них,
И часто пение иль звук шагов
Здесь мнится – иль звенит далекий гонг.
К вратам великим Западных брегов,
О морестранники счастливые, ваш путь,
Где у драконоглавых Ночи врат
Фонтаны звезд, сверкая пеной, бьют,
Обрушивая ярких искр каскад.
Когда Луну слежу я в небесах
Из башни ветреной своей,
Без мига промедленья средь теней
Вы мимо с пеньем странным на устах
Плывете по погибельным волнам,
Сквозь мглу – к волшебным тем лугам,
Где россыпь звезд на своде голубом
Все в танце кружится своем.
Вы к Островам Благим плывете вслед
За Эарэндэлем, одетым в свет;
Из-за пределов сумрачных назад
Лишь ветер возвращается, шепча
О золотых дождях, что, свет луча,
В тех смутных землях вечно шелестят.
(Перевод А. Дубининой).
Эти последние строки, в которых за преградой дождей в воздухе появляется отблеск рая, читаются почти как предвидение Эльфийского Дома, наблюдаемого в завершении «Властелина колец»:
«А корабль вышел в открытое ему Верхнее Море, и взял курс на Запад, и плыл, пока однажды в дождливую ночь Фродо не почувствовал в воздухе сладкий аромат и не услышал далекую песню. И почудилось ему, что серая пелена дождя <…> превратилась в стеклянно-серебряный занавес и поползла в сторону, и взору предстало белое побережье, а за ним – дальняя зеленая страна в лучах быстро восходящего солнца» (перевод М. Каменкович и В. Каррика).
Поразительно наблюдать этот момент видения, или частичного видения, запечатлённый за десятки лет до того, как Толкин написал свой роман-эпопею. С другой стороны, в контексте того, что он писал в июле 1915 г., «Счастливые морестранники» содержат множество очевидных загадок. Некоторые из них объясняются лишь с помощью первой полномасштабной прозаической формы толкиновской мифологии – «Книги Утраченных сказаний». В её вводном повествовании, написанном зимой 1916–1917 гг., упоминается «Спящая в Жемчужной Башне, что стоит далеко на западе, на Сумеречных Островах» (перевод С. Лихачёвой), пробудившийся, когда один из товарищей Эаренделя по путешествию в Кор услышал громкий удар гонга. Дальнейшие детали всплывают на поверхность во фрагменте, написанном через два года после Великой войны. Тогда мир будет представлен плоским диском, окружённым тёмно-синей «Стеной Бытия». Луна и Солнце минуют эту стену в своём ежесуточном движении, проходя через базальтовые Двери Ночи, на которых высечены огромные драконы. «Огня востока всполохи», добытые «в солнечных водах», будут объяснены как древний солнечный свет, расплескавшийся при попытках новорождённого Солнца пройти ночью под корнями мира. Как отмечает Кристофер Толкин, «Счастливые морестранники» явно представляли собой песню Спящей в Жемчужной Башне, упомянутой в том же фрагменте. Но история Спящей так никогда и не получила развития, и совсем неясно, чтó Толкин уже на этом раннем этапе знал о том, какое место эти образы могут занять в его мифологии; едва ли больше, чем он на самом деле знал, кто такой Эарендель, когда он впервые о нём написал. Возможно, что в «Счастливых морестранниках» эти детали впервые были им осознаны, и что затем он приступил к «выяснению» их значимости.
Поэтическая функция Эаренделя здесь совсем иная, по сравнению с той, что была у него в «Странствии Эаренделя Вечерней Звезды», написанном десятью месяцами ранее. Тогда Толкин воспевал полёт звёздного морехода, бросающий вызов сумеркам, и стихотворение следовало по его пути через звёздное небо. Но рассказчик в «Счастливых Морестранниках» очевидно замкнут в своей башне и не может последовать по пути Эаренделя; сумрак – это обездвиживающая завеса. Возможно, эти отличия в точке зрения отражают изменение в собственном положении и настрое Толкина, между отрицанием поспешного ухода в армию в 1914 году и добровольным поступлением на воинскую службу в 1915-м. Прочтённое подобным образом утверждение, что вызывающие зависть морестранники плывут «без мига промедленья», выглядит более понятным, поскольку подразумевает, что Толкин, начав военную подготовку, озвучил некоторые из своих собственных опасений о будущем при помощи героя в жемчужной башне [англ. Sleeper обозначает лицо независимо от пола, и вполне может читаться не как «Спящая», а как «Спящий»].
*Я просмотрел пять поэтических переводов этого стихотворения Китса, и ни один не передавал оригинал с достаточной степенью точности, поэтому пришлось довольствоваться подстрочником. Процитирую для примера перевод Е. Витковского: «в створки тайного окна / Над морем сумрачным в стране забвенной». – Примечание переводчика.
Публикация статьи на Дзене одобрена автором. Оригинальный материал - здесь.
