В БОЛЬНИЧНУЮ ПАЛАТУ НЕСМЕЛО ВОШЛА ЖЕНЩИНА ЛЕТ ПЯТИДЕСЯТИ. Может, ей было чуть меньше, может, чуть большая – худая, невысокая, в байковом халате. Санитарка показала ей на койку у окна. Принесла ей постельное белье. Женщина постелила и тихонько уселась на кровать, глядя в окно. Было видно, что она страшно измождена и устала…То ли от тяжелой работы, то ли от болезни, то ли от жизни вообще. А, может, от всего сразу.
Все, кто был в палате, а было это в областной больнице, тихонько переговаривались между собой. Трое женщин были уже прооперированы. Еще двое ухаживали за своими родными. Я – за своей дочерью, Татьяна – наша землячка, за своей родственницей.
Вскоре к новой пациентке пришли врачи – хирург и анестезиолог, о чем-то тихонько переговорили с ней. Женщина достала из кармана деньги и неловко их сунула доктору.
- На наркоз, - шепнула осведомленная Татьяна.
- А без этого никак? – задала я риторический вопрос. Мы-то уже знали, что никак, но все равно вопросы и к больнице, и к врачам были. У меня так прооперировавший дочку хирург просто душу выматывал, требуя деньги на абсолютно бесполезную операцию, которую ей сделали вместо УЗИ. И после чего мог быть выкидыш. Я хоть и не соглашалась ему платить, но у него был другой аргумент – больничный могу не подписать. Было обидно, досадно, противно, но ….ничего нового.
Между своими делами мы как-то и не заметили, что новенькую пригласили в процедурную. О том, что ей там сделали клизму, мы узнали потому, что она в тихой панике забежала в палату, а за ней тянулся неароматный жидкий шлейф. Потом она метнулась в коридор.
- Неужели ей не могли подсказать, что делать дальше? – недоумевали женщины, а мы с Татьяной пошли к санитарке за тряпкой, чтобы протереть пол.
Женщина вернулась притихшая, вновь неловко скрючившись, села на кровати, отвернувшись от всех и, уставясь в окно. Мы попытались с ней поговорить, но на все вопросы она отвечала односложно, явно не расположена была к беседе. А мы только поняли лишь то, что ее готовят к операции по-женски. Болезнь она заработала непосильным трудом на сельской ферме, да и в домашнем хозяйстве…Сама из деревни. Даже из какого района приехала, не знали.
Видно было, что женщина и встревожена и чем-то озабочена. И страшно ей перед предстоящей операцией и поделиться ни с кем не может своими переживаниями – так зажата и стеснительна.
К вечеру женщина достала кнопочный телефон и набрала чей-то номер. По телефону она говорила громко, обращаясь к какой-то Татьяне, как бы боясь, что та на расстоянии может не услышать ее и не понять. Мы все притихли, чтобы не мешать разговору. Но, похоже, та Татьяна и не услышала, и не поняла…А еще мы поняли, что мать звонила своей дочке, которая работала тут же в Воронеже продавцом в каком-то киоске. Мать ей сообщала, что ее положили в больницу. И завтра будут делать операцию. Доктор сказал, что сложную. И не могла бы дочка приехать к ней больницу, чтобы побыть с ней после операции. Дочка отвечала, что приехать никак не может, так как работает. Подменить ее никто не может.
А еще... еще она несмело спросила у нее, не может ли она помочь ей деньгами. Прихватило вот внезапно, а зарплату давно не платили. И, конечно, она все отдаст. Только деньги докторам нужны сейчас...
- Это тебе не в нашей деревне! Я же в городе работаю. Какие тут подмены? И про какие деньги ты говоришь? У меня зарплата шесть тысяч! - отчитывала мать взрослая дочь.
- Ну, может, отпросишься? – теряя надежду, просила мать.
Но дочь была тверда и непреклонна. В трубке раздались короткие гудки. И мать, уронив трубку на кровать, растерянно обвела палату глазами. Из глаз полились непрошенные слезы.
- Дочь? – тихонько спросила ее одна из женщин.
Та кивнула.
- Не может приехать?
Та помотала головой:
- Говорит, отпроситься никак нельзя. Нужно предупреждать заранее. А меня привезли на «скорой»…- и залилась слезами уже по-настоящему.
Мы, как могли, начали успокаивать ее. Говорили, что, может, дочка все таки сумеет поговорить с хозяином и отпроситься с работы хотя бы на день-два…И деньги найдет. Кстати, по тем временам, шесть тысяч были очень неплохие деньги. К примеру, в то время я получала на руки 1700, работая заместителем главного редактора на местном телевидении. Но женщина только пожимала плечами и съеживалась, как от холода. Ее морозило от нервного напряжения и болезни.
На следующее утро, пока мы ходили за завтраком для лежачих больных, женщину забрали на операцию. Привезли ее на каталке часа через два, не очень бережно сгрузили на кровать, укрыли простыней и ушли.
Она была, видно, еще под наркозом и спала. Но спустя какое-то время мы все вздрогнули от дребезжания – кровать под ней ходила ходуном – ее трясло. Женщина по-прежнему не приходила в себя, но ее трясло так, что становилось жутко.
- Плохой наркоз вкололи, - возмущенно проговорила одна из пациенток. – Но ведь и деньги им дала. Как так можно? Видят, что деревенская, что постоять за нее некому, но они же доктора! Ну не все же продается! Есть же элементарное сочувствие к человеку.
Сочувствия не было. Ни у докторов, ни у ее дочери, которая так и не приехала. И не позвонила на телефон матери, чтобы поинтересоваться, как прошла операция.
Мы с Татьяной время от времени подходили к постели больной, чтобы поправить ей одеяло или смочить губы. Пригласили медсестру. Та молча зашла , посмотрела, потом вернулась с шприцем, сделала какой-то укол.
Я не знаю, чем закончилась та история, потому что на следующий день или через день, нас выписали. Мы готовили документы, вызванивали родных, чтобы приехали за нами, собирали вещи.
Женщина по-прежнему была прикована к постели – тихая, отстраненная, никому не нужная…
С той поры прошло 18 лет, а та женщина все стоит перед моими глазами – вымотанная тяжелым крестьянским трудом, а может, и мужем. Прихваченная тяжелой болезнью прямо на ходу – упала во время разноса кормов животным на ферме. Спасибо, доярки были рядом. Вызвали скорую…Медики выполнили свою работу – автоматически, без души и сочувствия.
- Нас к этому готовят! – буквально недавно разговорилась я с молодой женщиной, приехавшей к нам в город вместе с мужем из Сибири. Оказалось, что это доктор-неонатолог. И она рассказывала, как она недавно попала в нашу больницу со своими детками-близнецами. И как оперативно сработала наша «Скорая помощь». И как потом удивлялись ее панике медики, узнав, что она сама – доктор.
- В тот момент я была испуганная мать, а не доктор. Инстинкты материнские оказались превыше всего!
- Хотя медики ко всему должны быть привычными? – поддерживая разговор, спросила я.
- Да! И многие удивляются, что медики могут действовать автоматически, просто находясь в рабочем процессе. Нас к этому готовят все годы обучения в медицинском институте! – Она выделила слово «Готовят».
И я опять вспомнила ту женщину. И медиков в рабочем процессе. И дочь той женщины, которая так и не пришла к своей матери.
Дорогие друзья! Я часто вспоминаю ту безропотную, тихую женщину и ее непреклонную дочь. И доктора, который вколол пациентке паршивый наркоз, после которого ее колотило несколько часов. И думаю: когда мы перестаем быть людьми? И что с нами происходит?
Статья вызвала очень много комментариев . Самых разных. Не все верят, что так и было. Я с огромным уважением отношусь к докторам, которые лечат. Для меня это просто небожители, ангелы. Я про настоящих докторов. А вот здесь - написанная много раньше история о моей дочери и той операции, с которой все и началось. Как говорится, у каждого своя история.