-А я сама дорогу домой знаю! – Верочка сдерживала слёзы, что уже дрожали в её голосе, и даже улыбалась. – Так что зря ты, Стрельцов, с тренировки ушёл. И вообще!.. – Слезинки всё же покатились из глаз, и Вера поспешила отвернуться, быстро пошла, потом побежала. Ярик в два прыжка догнал её, – как раз вовремя. Успел поддержать девчонку: ещё мгновение, и она снова упала бы на обледеневшую дорогу. Ярослав крепко сжал её руку, нахмурился:
- А я сказал, – провожу! И… не умничай! И головой думай в следующий раз, когда в такой гололёд напяливаешь сапоги на каблуках! Коза! Ещё бегает она, – по такому льду!
Вера ошеломлённо молчала… Попыталась освободить свою ладошку из Яриковой руки… Но – не очень хотелось, поэтому попытка была так себе… для приличия. А от его грубоватой строгости стало так хорошо, что снова плакать захотелось. Неясным удивлением у Верочки промелькнуло: как-то он, Стрельцов… на отца сильно похож. Голосом… и вот этой грубовато-строгой заботой, что ли…
До Верочкиного дома шли молча. Ярослав не выпускал её ладошку, а у Веры сердце стучало-стучало… и она шаги до калитки считала: ещё немного, и –всё, надо будет зайти во двор… и он уйдёт, а ей так хочется, чтобы он всегда был рядом с ней… И он ушёл. Нахлобучил капюшон, – с темного, беззвёздного неба посыпалась колючая снежная крупа с мелкими каплями дождя… И не оглянулся. А Вера во дворе опустилась прямо на землю, обняла Дымку. Дымка протяжно и горестно вздохнула. Вера всхлипывала: ну, почему он так сказал?! Что я – не его девчонка! А я… не могу без него! И… Как же он на папу похож!.. Почему?
… И во время первой сессии Стрельцов не изменился. На зачёт по английскому заявился в последнюю минуту. Эвелина Антоновна уже собралась уходить, когда этот хулиган ворвался в кабинет. В глазах – обычная дерзость:
- А минута что? Не время? Мне хватит. Спрашивайте.
Уселся за первый стол, зажигалкой, хам, поигрывал. Эвелина Антоновна твёрдо решила: ни за что не ставить зачёт! Вот пусть все каникулы приходит на консультации! И зачёт у этого разгильдяя она будет принимать только в присутствии директора техникума, Терёхина!
Спрашивать тебя? Ну, хорошо же!
И Эвелина Антоновна спрашивала… А потом ещё спрашивала. И – ещё. Наглец этот запинался, сбивался, что-то вспоминал, – брови, светлые крылышки, слетались к переносице… Но – отвечал. От досады Эвелина Антоновна чуть слышно похрустывала тонкими пальцами. Должна была признать: школьные знания очень пригодились этому шалопаю, – говорят, в школе он отличником был… Зачёт пришлось поставить.
А Верочка целый вечер была задумчивой. Терёхин сидел за чертежами – на втором курсе он преподавал техническое черчение, – поглядывал на дочку. Вера обняла отца. Голосок срывался от тревоги:
- Пап!.. Его… Стрельцова, отчислят, да? Он же на экзамены не ходит!
Михаил Андреевич сдержанно усмехнулся:
- Ходит. И неплохо сдаёт, – по специальности одни пятёрки. И даже зачёт по английскому сдал.
Вера перевела дыхание:
- А потом?.. Ну, во втором семестре? Если он будет занятия пропускать?
- Не будет. – Терёхин не оторвался от чертежа. – Потом он думать начнёт. Я тоже хулиганил на первом курсе…
Терёхин осёкся. Но дочка не обратила внимания на такое явное сравнение. Её самой почему-то неловко стало, – за свою тревогу. И девчонка заносчиво ответила отцу:
- А мне, вообще-то, всё равно!
Отец похвалил:
- Вот и правильно. Технологию приготовления пищи учи лучше, повариха.
А Верочка на зимних каникулах места себе не находила: мальчишки из группы электрослесарей по домам разъехались… И Ярик Стрельцов уехал в свой посёлок под Перевальском.
Вера не знала… – одна Дымка знала, – что на каникулах Ярослав несколько раз приезжал в Верхнедольск, по вечерам приходил к их дому, смотрел на ярко освещённые окна… и снова задыхался от обиды, – за маму… за того… маминого, бабушкиного, дедова, но – не отцова! – мальчишку, который все эти годы думал, что отец в шахте погиб. И снова неумело, по-мальчишески, – рукавом вытирал слёзы.
Дома мать и бабушка переглядывались: задумчивым и серьёзным стал их шалопай… Повзрослел, что ли… А дед гордился:
- Будущий шахтёр! – Без конца зачётку рассматривал, за Тосенькой ходил: – Ты посмотри, посмотри! На пятёрки первую сессию сдал. Смотри, – видишь? Горная электротехника – пять!
А Ярославу тоже казалось, что он повзрослел… Ещё раз вспомнил, как мама любила целовать его глаза, как тихонько повторяла: глазки-сероглазки, любимые мои!.. Однажды Ярик забрался маме на колени, обнял её, в глаза посмотрел. Серьёзно спросил:
-А ты папу любила?
Спросил так потому, что мама любила его серые глазки, а у неё самой – синие-синие глаза. А раз у него серые, значит, у папы такие были…
Мама прижала Ярика к себе:
- Ты же у меня родился, – конечно, любила.
На этих воспоминаниях взросление заканчивалось. В мальчишеской обиде Ярик думал: если бы он, Терёхин, хоть один раз приехал сюда, к ним с мамой!.. Просто посмотрел бы, как они живут, – без него. И, может, вспомнил бы, что мама любила его, – раз он, Ярослав, родился… И совсем по-мальчишески хотелось сделать так… ну, вот чтобы его, Терёхина, дочка разлюбила. Чтобы он узнал, как это: когда просто так вот, – взяли и забыли, что любили тебя…
Если честно, Веру было жалко. Ей нравилось учиться на повара-кондитера, Ярик знал это. Ему даже казалось, что это Вера может научить своих преподавателей печь печенье и булочки, – до того вкусными они у неё получались. Но сам он поступил в этот техникум для того, чтобы отомстить Терёхину! Сделать так, чтоб ему мало не показалось! Зафигачить булыжником в окно – теперь, во втором семестре, Ярослав признал, что это было детством. Он продолжал на занятиях угощать пацанов сигаретами, среди пары раздавал карты, – в переводного сыграть… Причём делал это и в присутствии директора: по требованию преподов, Терёхин почти каждый день приходил на занятия в группу электрослесарей. Вот и замечательно, – что в техникуме пересказывают всё с новыми подробностями, как Терёхин не может справиться с первокурсником Стрельцовым! Однажды, когда директор сделал Ярославу резкое замечание, мальчишка лениво поднялся с места, швырнул в окно свою сумку со спортивной формой, так же лениво, но – красиво и ловко оказался на подоконнике… и сам шагнул во двор: было практическое занятие в электромастерской, на первом этаже. И пусть дочка знает, – любить такого отца особо не за что!
А Вера грустила. Дома стало совсем неуютно, – будто и не дома даже, а на промозглом и слякотном ветру начала марта… Мама собиралась уезжать. Отец почти не спал, – с вечера курил у приоткрытого окна, а когда глубокой ночью Верочка потихоньку выглядывала из своей комнаты, папа ещё не ложился, всё так же курил у окна…
И когда Ярик Стрельцов мимоходом кивал ей в коридоре: я в степь, к террикону. Идём?.. – Вера уходила с пары. Они поднимались на старый террикон, на самую вершину, всматривались в темнеющую от мартовской влаги балку. Чуть кружилась голова от смешанного, сладковато-горького запаха сухого донника и полыни: почему-то здесь, высоко над землёй, запах этот был ощутимее, острее как-то… И волнительнее. А потом над терриконом летели степные журавли-красавки, и Вера с Яриком махали руками им вслед.
Утром, перед первой парой, директор задержал Стрельцова:
- На перемене – ко мне в кабинет.
- Испугал!..– В тёмно-серых глазах – откровенная насмешка.
В кабинет директора Стрельцов вошёл в куртке: давал понять, что, вообще-то, торопится… А зашёл – так, одолжение сделал…
Терехов положил на стол начатую пачку сигарет. Ярик вспыхнул: вчера, на верхушке террикона, он наклонился, – поднять гладкий, иссиня-чёрный камешек. Хотелось добросить его отсюда до балки. Тогда, видно, и выпали сигареты из его кармана. Ярик про них забыл. А когда спускались вниз, Вера подняла пачку и положила в свой карман. Перед этим нахмурила бровки, кивнула на пачку, неожиданно попросила:
- Дай мне… сигарету.
Ярослав точно так же нахмурил брови:
- Ещё чего! И не думай!..
А сейчас Терёхин негромко сказал:
- Веру… учишь курить?
И снова встрепенулась тёмно-серая дерзость.Мальчишка и на секунду не отвёл глаза:
- А надо будет, – научу!
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10