Интервью ведёт Вера Илюхина, Москва -- специально для «Лилит». Начало ЗДЕСЬ.
-- Но это не ваши черты…
-- Не мои. Но я знаю точно, что по отношению к мужчинам я не агрессивна. Всем своим существом я не буду кричать: эй, мужчины, обратите на меня внимание! И в то же время все женщины, встретившиеся ему на пути, чем-то неуловимо похожи. Есть присущие только им черты характера, облика, поведения, некая магия едва уловимого обаяния.
-- Как думаете, ваша встреча была случайной или предопределена свыше?
-- Не удивляйтесь, я вообще мало что про эту жизнь знаю. Человек так устроен, что мы пытаемся все конкретизировать, облечь в слова. Но мир неконкретен. Я, например, не знаю, жизнь реальна или нет? Может быть, сон -- реальность? Чем больше вопросов я себе задаю, тем больше их возникает. Поэтому ваш вопрос насчет Эмиля… Я буду смешной, если скажу, что наша встреча была предопределена. Никто не знает, почему я оказалась на той остановке, где мы встретились. Я даже до сих пор не знаю, почему я в актерской профессии. Имея взрослых дочь и внучку, я по-прежнему не знаю, что такое дети. Могу с дочерью делиться опытом, но это не значит, что она им воспользуется и не натворит ошибок. Она все равно пройдет свой путь.
-- Выходит, вы дзен-буддист…
-- Кто-то из древних философов сказал: «Я знаю, что я ничего не знаю, а другие не знают даже этого». По-моему, замечательная мысль.
-- Вы человек больше размышляющий -- или спонтанно отдающийся чувствам?
-- По-разному. С мужчинами я, как бы это сказать деликатней, иду на отношения, если все мое существо стремится к этому. И тогда я даже способна на безумства. Тут так: если я ныряю в отношения, а я именно ныряю -- как в омут, с головой, -- а груз этих отношений может быть неимоверно тяжелым, мне уже все равно – я люблю. В детстве на проявления чувств я была очень сдержанной. Никто не подозревал, что в тихом омуте...
-- А разве Эмиль не пытался, как бы сказать мягче, ломать вашу натуру?..
-- Ни в коем случае. Слишком глубоко было мое чувство к нему. Когда люди любят друг друга -- и даже если им пришлось расстаться, они все равно, словно деревья, прорастают корнями друг в друга, оставляют след. Я всегда знала, что, несмотря ни на что, он человек абсолютно мне родной.
-- Его природа была близка вам?
-- Безусловно. Он тоже интуитивно меня чувствовал. На самом деле, думаю, люди общаются не словами, а обмениваются посланиями на энергетическом уровне. Просто мы заблокированы и не улавливаем смысла этих посланий. Но с годами начинаем их считывать. Вот я иной раз зайду, например, в троллейбус, и вдруг понимаю, что незнакомец, сидящий рядом, мне неприятен. Почему, если я даже лица его не вижу, неизвестно. Но чувствую себя некомфортно. Я очень чувствительный в этом плане человек. Когда мы работали с Эмилем, он мог мне вообще ничего не говорить. Я все понимала без слов…
-- А я читала, что он постоянно ругал вас…
-- Нет! Просто он был очень импульсивным человеком. Думаю, он на подсознательном уровне хотел, чтобы все вокруг существовали на таком же градусе, как он. Это как температура, у него она зашкаливала за 40 градусов. А у всех остальных была 36. Понимаете? И он это чувствовал -- и бунтовал против равнодушия. Он тут же расставался с теми, кто не с ним. Конечно, люди не понимали такого отношения, обижались. До сих пор ходят легенды, что его не любили. Но нужно было знать Эмиля. Для него кино – это жизнь. Все ему было важно. Если он увидел дерево, которое ему вдруг понравилось, он тут же придумывал для него сцену и требовал, чтобы оператор ее снял. Придумывал гусей, лошадей, платки, палатки -- чтобы все играло и светилось в кадре. Он был человек-вулкан. А рядом с вулканом жарко! Потому что можно сгореть…
-- Вы были, образно говоря, его водой?
-- Нет. Просто он мне был понятен. Я никогда на него не обижалась.
-- Даже когда он переключился на Галину Беляеву?
-- А ему это нужно было, я видела. Но он единственный мужчина, у которого я это приняла. Я чувствовала величину этого человека, степень его таланта. Не ошибусь, если скажу, что цыгане также обожали Лотяну. Хотя с ними он обращался жестко. Ходил с таким большим дрыном -- и мог запросто по спине огреть: цыган и дисциплина – вещи несовместимые. А если он этот дрын забывал, они ему сами его приносили. Просто цыгане чувствовали его силу. Цыгане очень уважают людей с внутренним стержнем. Он дружил с ними, и после «Табора» снял замечательный документальный фильм об их жизни.
-- Насколько болезненно вы переносите расставания?
-- Как я ныряю в чувства, так же из них выныриваю -- и больше туда не возвращаюсь. Я, словно лампочка, горю, а потом -- раз, и гасну. Видимо, идет накопление отрицательных эмоций, и в какой-то момент, я даже сама не знаю, когда, перегораю. Но Эмиль -- единственный мужчина, с которым этого не произошло. От сегодняшнего кинематографа у меня ощущение нескончаемого бреда воспаленного сознания. И кино 60--70-х годов XX столетия, думаю, еще будет возвращено. Уверена, и творчество Лотяну будет осмыслено заново. Мне больно оттого, что еще тогда западные критики писали о нем с восторгом. А у нас, кажется, не понимают до сих пор.
Продолжение ЗДЕСЬ, подпишись на наш канал!
(с) "Лилит"
