Поехал дед Серафим в село: батюшку надо повидать. Внучка Марьюшка попросилась с ним. Уж такая она добрая, ласковая и послушная, разве ей откажешь. Села в телегу позади дедушки, прислонилась к его спине, сидит, песенки тихо поет, что-то соломенной кукле рассказывает. Так и поехали.
Перед самым селом, у реки, Серафим увидел пасущихся лошадей, крытые телеги, людей в цветастых платьях и рубахах – цыганский табор отдыхал.
Не любил дед это вороватое племя. На всякий случай кнут под себя подсунул, узелок с нехитрой снедью для внучки: пара вареных яиц, ватрушка, маленький горшочек с топленым молоком – соломой хорошо закрыл.
Цыганята сбежались, обступили телегу, галдят, чего-то просят. Подошел и взрослый цыган с серебряной серьгой в ухе, с длинной трубкой в зубах, пыхнул два раза табачным дымом и поздоровался с дедом.
- Продай, старик, мне твою внучку. Уж шибко красивая она, словно великая княгиня.
- Побойся Бога! Мы детьми не торгуем. А зачем у тебя серьга в ухе?
- Я один сын в семье был. Остальные всё девки рождались. Кыш, бесенята! – прикрикнул цыган на обступивших телегу цыганят.
Те, впрочем, даже и не подумали уходить, лишь только замолчали, угомонились разом.
- Не хочешь продать, купи тогда вот этого жеребенка, - предложил цыган и показал трубкой на маленького жеребеночка, лежащего тут же в пыли у дороги.
- Так ведь он помрет скоро! – удивился Серафим, увидев, что жеребенок даже голову поднять не может.
- Конечно, помрет! А ты купи, вдруг выживет.
- Не куплю. Да и денег у меня нет.
- Ну, тогда так возьми. Уж такая красавица у тебя внучка. Кто-нибудь из наших эту невесту украдет. На этом жеребце и уедут.
Слез Серафим с телеги, подошел к жеребенку, приподнял ему голову и подул легонько в ноздри.
- Без денег возьму, попробую сохранить. Благодарствуем за подарок.
Положил Серафим малыша в телегу на солому, развернулся и поехал обратно в Малиничи, к батюшке в следующий раз наведается. Правда, по дороге домой обнаружил, что и кнут, и узелок со снедью, и ведро с дегтем, подвешенное к телеге, все-таки исчезли.
И началась у деда Серафима и его внучки Марьи совершенно другая жизнь. Все дни они проводили в конюшне рядом с цыганским жеребенком: растирали его, голову ему поднимали, молоком по глоточку поили.
Серафим даже ночевал здесь же. Принес два тулупа, одним сам укрывался, ложась на солому, а другим накрывал своего питомца.
И еще, Серафим кое-что знал и умел – народные заговоры. Давным-давно дед Пантелей научил этому своего внука. Вот и пригодилось. По ночам, когда никто не видел, Серафим клал голову ослабевшего жеребенка к себе на колени и шептал ему в ухо. Что шептал? Да ничего особенного: сначала вспоминал заговоры, молитвы читал, потом рассказывал про сочные зеленые травы на лугу, как радостно скакать по широкому полю, вдыхать воздух, напоенный запахами летних цветов.
Через несколько дней ранним утром пришла внучка навестить дедушку - тот спал, а навстречу Марье вышел маленький на длинных, но тонких дрожащих ножках жеребенок. Потянулся он к девочке, обнюхал ее, мордочкой в нее потыкался и даже попытался радостно взбрыкнуть перед нею!
И пошло-поехало. С каждым днем «лошаденок», так его Марья вначале называла, становился веселее и бойчее. Бывало, разбежится во дворе, а повернуть не может, так и падает на поворотах. Марья ахнет, всплеснет испуганно руками и бежит скорее поднимать своего друга.
У Грача, он уже получил свое имя, были три друга: дед Серафим, Марья и старая лошадь Рыжуха, которая недавно ожеребилась и теперь кормила и свое дитя, и приемыша.
Грач был вороной масти, только носочки белели на ногах. Рос быстро. Уже этой осенью, выпущенный на луг, он, вытянувшись в струнку, словно летел над землей, казалось, даже не касаясь ее ногами.
Малиничи – деревня многолюдная и богатая. Почти все дома двухэтажные: низ кирпичный, а второй этаж бревенчатый. Строились на века. Семьи не разделялись. Если становилось тесновато, то рядом возводился еще один дом.
У Серафима Шишкина было два сына, Егор и Авдей, две замужние дочери и семь внучат. На семейном совете решили обустраиваться на новом месте, попросив общество выделить землю под новый хутор. Землю им отвели на берегу реки Немдеж. Так и появился в нашей местности Егорьев хутор, потому что главным хозяином его считался старший сын Серафима Егор.
Легко ли жилось на хуторе? В сельской местности никто, нигде и никогда легко не жил. Время проходило в трудах и заботах. Пришел срок – умер дед Серафим, Марьюшка выросла и стала невестой, несколько домов стояло уже на Немдеже, но самое примечательное на этом Егорьевом хуторе – это кони. Все вороной масти, высокорослые, резвые и работящие. Грач и его потомство.
Для парадного выезда Егор собрал тройку. Нет, сам Грач уже не годился: тяжеловат стал и не так быстр на ходу. А вот дети его всех поражали своей резвостью. Бывало, в масленицу как выедут «егорьевские» даже на двух тройках, ох, и захватывающее зрелище! А уж первая тройка всех восхищала! Младший сын Егора, Васька, совсем еще юнец, пятнадцать лет ему всего, а как привстанет в расписных санях, как свистнет да кнутом как щелкнет над собой - и понеслись кони! Смотреть страшно!
На михайловскую ярмарку осенью уже по снегу в село приехал купец из Нижнего Новгорода. И придумал он похвастаться резвостью своих коней, даже спор затеял с нашими мужиками. Решено было устроить гонку от деревни Махни до деревни Малиничи.
- Если кому уступлю, - сказал купец, - шапку свою съем! А коли выиграю, две недели будете меня всем «опчеством» поить!
Половину пути купеческая тройка шла первой. А за ней, сидя в санях, улыбаясь про себя, ехал Васька на своих вороных. На половине пути в поле, вдруг кто знает, есть овражек, низинка такая. Вот перед этим овражком и привстал Васька со своего насиженного места, да крутнул кнутом и пустил коней в полную прыть. Мимо купца, вылетев наверх, пронеслись «егорьевские», и как ни хлестал нижегородский своих коней, а догнать умчавшуюся вдаль тройку уже не мог.
Шапку он не съел, а выкинул ее, чтобы не позориться, где-то в поле, еще до финиша признав свое поражение. Потом в кабаке он угощал вином наших мужиков, плакал и просил продать ему за любые деньги хоть одного такого коня.
Увы, но нашлись у хуторян и завистники. Два малиничевских злодея ночью подожгли хутор – сами люди выскочили из горящих домов и даже кое-что смогли от огня спасти, а вот почти все кони погибли. Оставшись, можно сказать, без ничего, погорельцы ушли из наших краев в неизвестном направлении. Кто-то говорил, что на далекую стройку подались, по словам других, в каком-то городе осели.
Чудны твои дела, Господи! Что-то с тех пор пошло не так и в Малиничах. Во время организации колхозов все, имевшие двухэтажные дома, попали под раскулачивание. Правда, хозяева таких домов, пытались как-то противостоять этому – за одну ночь почти все двухэтажные дома стали обычными деревенскими избами, вторые этажи были сняты и поставлены рядом. Конечно, всё это было проделано второпях, не очень аккуратно. Соседи из-за скученности стали ссориться друг с другом. И самое страшное – пожары! Может, торопливость и была тому виной, но сами жители шепотом передавали друг другу, что это проклятие, возмездие за сожженный Егорьев хутор.
… Прошло около ста лет. Про Егорьев хутор у нас сейчас не все и знают. На том месте, где был этот хутор, есть бугры земли: при колхозной жизни тракторами столкали в кучи остатки от былого поселения, очищая поле для пахоты.
А деревня Малиничи жива. В ней, правда, всего-то несколько жителей. Конфликтовать там уже, конечно, некому, но до сих пор почти каждое лето происходит что-то невероятное - пожары случаются, за последние несколько лет шесть домов сгорело.
Господи! Прости уж эту деревню, не поминай прошлое. Стоит ли в наше время наказывать деревни, начисто разграбленные и униженные своей же властью.
А совсем недавно мы отпраздновали День деревни Малиничи. Со всех уголков России съехались бывшие жители деревни, их потомки. Сколько радостных встреч, сколько веселья, воспоминаний было в этот день! Может, и те, кто имеет отношение к Егорьеву хутору, приезжали? А вдруг?
(Щеглов Владимир, Щеглова-Николаева Эльвира)
#деревенская жизнь
#кони
#истории из жизни
