На следующий день Борис Николаевич и Нина Анатольевна вернулись из магазина с покупками для Надежды. Но, к удивлению Шукшина, в квартире девушки не оказалось. Гостья сбежала, прихватив все деньги, находившиеся в доме.
— Я же за ней, как за дочкой ухаживал, когда она болела, — жаловался разочарованный Борис. Он сел в кресло, потому что стоять мужчине было тяжело — нервы. — А она меня до копейки обчистила. За что? Ой, Нина, мне жить не хочется...
Шукшин взял на колени Бобика и, поглаживая пса, плакал.
— Успокойтесь вы, Борис Николаевич. Успокойтесь, пожалуйста, — Нина Анатольевна пыталась что-то говорить, но понимала — теперь для этого должно пройти время. Только оно могло хоть чем-то помочь этому обманутому мужчине.
— Потерпи, мой старый друг, — Борис обратился к собаке, — нам немножко осталось...
— Да что же вы такое говорите, Борис Николаевич? — Соседка сама уже плакала. — Типун вам на язык, ей-богу! Тоже мне, мужчина! Расклеился, как тряпка!
— А не ты ли меня учила, Нина, заботиться о людях? Вот я и позаботился... — как старый дед переложил ответственность Борис на подругу. — Ты сделала из меня полного идиота.
Такого отношения к себе Нина Анатольевна не ожидала.
— Я сделала? Я хотела вам только помочь. — Теперь слезы полились из ее глаз рекой.
— Помогла. Спасибо.
— Ну, знаете... Обходитесь в следующий раз как-нибудь сами. — С этими словами женщина покинула квартиру Шукшина.
Потом уже Борис понял, что поступил неправильно, непорядочно, сорвавшись на Нину. В тот момент он не мог терпеть боль, которая лютовала в его сердце. Мужчина привык доверять людям, всегда знал, что на добро надо отвечать добром. А Надежда не могла не видеть этого, не могла не заметить, что этот одинокий мужчина, пожалевший и приютивший ее, открыл свое сердце. Своим предательством девушка унизила, оскорбила его, и Борис не мог этого понять.
***
Прошла неделя. Борис Николаевич собирал милостыню, сидя возле тротуара с верным псом. Продукты у него закончились, а денег не было, пенсионный возраст еще не наступил, чтобы можно было оформить заслуженную пенсию. Кстати, в пенсионном вопросе нужно было еще разобраться, но Артист принципиально не обращался ни к кому за помощью. Небритый и помятый он сидел прямо на земле, постелив лишь тонкую дощечку, и просил подаяния.
В таком жутком виде Шукшина обнаружил его товарищ Роман Остров.
— Ничего не понимаю. Боря, ты, что ли? Какого лешего ты здесь делаешь? — удивился администратор цирковой труппы.
— А ты что, не видишь? Подайте бедному цирковому артисту с его верным товарищем Христа ради. Бобик, попроси дядю: у-у-у! — по-собачьи завыл Шукшин.
Со стороны можно было подумать, что мужчина сошел с ума. Однако Борис таким образом снимал с себя напряжение, стебаясь над бывшим коллегой.
— Когда успел чирикнуться? — вполне серьезно спросил Остров. — Позор-то какой! Давай, собирайся, пойдем домой, а то на тебя уже прохожие смотрят. Завтра по городу разговор пойдет. Еще сел-то в центре. Тебе что, есть нечего, что ли?
— Нечего, — спокойно, как в порядке вещей, ответил Шукшин. — И ни тебе меня стыдить, Рома. Ты же знаешь, вы же меня все предали... Все! И ты, в том числе — мой верный товарищ!
— Ты чего выдумываешь? Кто тебя предал-то?
— А ты как будто не знаешь? Дети от меня отказались, из цирка меня выгнали. Ты же сам меня об этом оповещал, забыл? Лицемер, — протянул Шукшин. Вот мне и осталось только побираться и ждать голодной смерти.
— Не говори ерунды, Боря! Я тебе два конверта денег принес. На них целый год можно безбедно жить, — напомнил Роман Сергеевич.
— Ты не поверишь, у меня их украли. И деньги украли, и совесть украли, и стыд украли... — Борис говорил то рассудительно, то уходил в эмоции. — Обманули дурака на четыре кулака! Ха-ха-ха!
— Чего ты разорался?! Чего разорался? — Трудно было общаться с таким человеком, но несмотря на это, Роман все же пытался.
— Иди отсюда и не мешай нам.
— Боря, ну, я тебя умоляю, пойдем домой. Я же вижу, что ты трезвый. Ну, депрессия у тебя, с кем не бывает! Тебя ребята в цирке ждали, думали придешь, пожмешь руку каждому... Отметить с виновником хотели, а ты... Пойдем домой, друг.
— Потом отметите, на поминках. Недолго уже осталось.
— Боря, ты смертельно болен, что ли?
— Да, — соврал бывший клоун. — Врач сказал, что немножко осталось. Болен смертельно, процесс необратим. Доволен?
— И что? Так серьезно все?
— Да. Так и сказал — месяц, говорит, потерпи и потом можешь оркестр звать. Так что, Рома, не мешай прощаться с жизнью. Я тут на публике, хоть с людьми побуду...
Остров больше не мог терпеть дурацкие выходки Шукшина. Он развернулся и ушел, не оглядываясь. Сегодня Борис Николаевич в очередной раз перегнул палку.
Трудно сказать, что нашло на Шукшина, но, похоже, что мужчине было тошно от присутствия рядом с собой Острова. Возможно, именно поэтому он сочинил про смертельную болезнь, в которую Роман Сергеевич, кстати, вряд ли поверил. Тем не менее избавиться от него у Бориса получилось.
Потеряв веру в близких людей, бывший клоун цирка был близок к умопомрачению. Он был из тех людей, для которых честные, прямые отношения были самым важным в их жизни. И никакие деньги не могут его переубедить. Все видится в черном цвете.
***
После разговора с Островым Борис Николаевич действительно слег, но к врачам не обращался. Он почти сутки ничего не ел. В таком состоянии его и нашла Нина Анатольевна.
Женщина пришла проведать Шукшина и угостить домашними котлетами, но мужчина наотрез оказался от пищи.
Заботливая соседка стала объяснять Борису, что нельзя так относиться к своему организму, но раздался звонок в дверь. Женщина пошла открывать.
Через минуту в комнату, где лежал Шукшин, зашли его взрослые дети и внук: Наталья, Игорь и Егор, семнадцатилетний сын Натальи.
— Вот он, голубчик! — сказал Игорь и присел рядом с отцом. — Пап, ты чего это, а? Телефон отключил, на звонки не отвечаешь, сам не звонишь... Мы все с ума сошли уже. Что случилось-то?
— Дед, ты реально нас всех напугал, — подтвердил Егор.
— Папа, разве так можно? — назидательно спросила дочь Наталья.
— Так, я что-то не понял. А вы чего это прилетели тут все разом? — Борис даже приподнялся на локоть. — Мой юбилей прошел, я никого не жду.
— Ой, не слушайте его. Слава богу, что вы приехали, — сказала Нина Анатольевна. — Я сама хотела уже вам звонить, вызывать.
— Нина Анатольевна, — обратилась к соседке младшая дочь Бориса Наталья, — может вы нам объясните, что здесь происходит?
— Нет, ничего она вам не объяснит! — втиснулся с ответом хозяин квартиры. — Я вас спросил, вы что толпой вломились? Я никого не жду.
— Что да что! — возмутился старший Игорь. — Дядя Рома звонил, Остров. Сказал, что болеешь ты очень сильно, процесс какой-то у тебя необратимый уже идет — месяц остался. — Я тебе звоню, ты не отвечаешь. Вот мы и приехали скорей.
— Понятно. Значит Остров накапал уже. А кто его просил?!
— Подождите, подождите, — недоумевала Нина Анатольевна, — какой необратимый процесс? Я впервые слышу, — она развела руки, глядя на присутствующих. — Борис Николаевич, что происходит? Я чего-то не знаю?
— А тебе и не надо ничего знать! — грубо ответил Шукшин. Затем он снова посмотрел на шокированных поведением отца родственников: — И вообще, кто я вам? Что я вам?
— Дед, ты что, не узнаешь нас? — всерьез спросил Егор. Парню показалось, что дед Борис спятил.
Тот ничего не ответил.
— Папа, рассказывай давай, что происходит? — спросила Наталья.
— Борис Николаевич, ответьте, в конце концов, — присоединилась к ней соседка.
— Нет, — категорически сказал Шукшин-старший и натянул одеяло до самого подбородка.
— Ты что, не хочешь нас видеть? — спросил Игорь.
— Нет! — ярче прежнего ответил отец.
— Дед, мы все равно никуда не уедем, — сказал Егор, стоя рядом с Игорем. — Покажи нам, где вещи спальные брать? Где кому спать?
— Пойдем, Егорушка, я тебе все покажу, — позвала парня Нина Анатольевна. — Да еще котлетами накормлю. Пойдемте все, пусть он один побудет. Натерпелся он без вас.
Борис в этот момент спрятался под одеяло, чтобы никто не видел его лица — вел себя буквально как ребенок. Тем не менее он понимал, что встретил родню плохо, да и стыдно было за то, что наврал про болезнь. Однако, Борис решил молчать, как партизан, пока не придумает, что делать дальше.
***
Почти весь день Бориса Николаевича никто не беспокоил. Только вечером к нему в комнату вошла дочь Наталья с внуком Егором. Они осторожно попытались разговорить больного и узнать, что же с ним случилось. Но на все вопросы мужчина отвечал односложно и не спешил откровенничать с близкими.
— Папа, почему ты себя так ведешь? Почему не хочешь с нами общаться? — спросила Наталья. — Ты на что-то обижен, да?
— Мама, я говорил тебе тогда: надо было бросать все свои дела и ехать к деду на юбилей, — вместо деда ответил Егор.
— Это правда, папа? Ты из-за этого?...
— Какая теперь разница? — тихо произнес Борис.
— Папуля, если это так, я прошу у тебя прощения за все, за все. За то, что редко тебе звонила, мало уделяла времени. Но ты не думай, мы постоянно помним о тебе и любим тебя. Ты самый-самый дорогой человек на свете у нас.
— Дед, это правда. Просто мы живем далеко друг от друга, поэтому редко видимся. Но это поправимо, — добавил внук.
— Да ладно вам... А тоя сейчас сам заплачу.
— Папа, мы приняли решение — забрать тебя к себе.
— Куда к себе? — осторожно поинтересовался Борис.
— К нам, в город. У нас отличные врачи. Мы наймем самых лучших врачей, поставим тебя на ноги, заплатим любые деньги...
— Нет, нет, нет, подождите, я так не могу. Мне надо подумать. — Шукшин был шокирован таким предложением.
— Дед, соглашайся. Я тебя прошу, поехали. Ты у нас огурчиком там будешь!
— Подождите, — Борис прокашлялся, — у вас там дом, у меня здесь дом. У вас там жизнь... Я никого не могу нагружать.
— Папуля, но тебе сейчас нельзя оставаться одному. Соглашайся, — настаивала Наталья.
— Доченька, не расстраивайся, я подумаю, — пообещал Борис.
С этим разговором он наконец оттаял душой. Не ожидал Шукшин такого от Натальи, да и Егор вроде был откровенен. Значит, не все потеряно? Значит, он кому-то нужен? От одной только этой мысли у Бориса вновь появился интерес к жизни, а еще — аппетит. Неожиданно так захотелось Нининых котлет, что подумалось пойти на кухню, позвать с собой Бобика и устроить маленький пир. Но тут Борис вспомнил про свою роль смертельно больного и решил, что время снимать маску еще не пришло.