Кого ещё из героев романа можно вспомнить?
Иван Савельевич Варенуха - администратор театра Варьете. Наверное, не одной мне при первом чтении вспоминался так любимый Булгаковым Н.В.Гоголь: «Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и сливами?» - спрашивает «пасичник Рудый Панько». Этот алкогольный напиток из водки или самогона, мёда, фруктов и пряностей упоминается Гоголем очень часто – к примеру, в ночь перед Рождеством дьяк ждёт к себе гостей на кутью с варенухой. И фамилия администратора сразу настраивает на не слишком серьёзный лад.
За что наказан он? В самом начале мы узнаём, что он «прятался сейчас в кабинете у финдиректора от контрамарочников, которые отравляли ему жизнь», при этом «был очень оживлён и как-то особенно беспокойно деятелен». Напомню: контрамарка – это пропуск, который даёт администратор театра для бесплатного прохода на спектакль (Никанор Иванович «стыдливо попросил контрамарочку» у Коровьева). На контрамарках строился - да подчас и в наши дни строится! - бизнес театральных «барышников» (их поминает автор в романе). Возникает вопрос: чист ли и безгрешен Варенуха? Предполагаю, что нет. «Он спустился в нижний этаж, увидел длиннейшую очередь возле кассы, узнал от кассирши, что та через час ждёт аншлага, потому что публика прямо валом пошла, лишь только увидела дополнительную афишу, велел кассирше загнуть и не продавать тридцать лучших мест в ложах и партере». Зачем «загнуть»? Не для того ли, чтобы самому получить выгоду, предложив билеты нужным людям вроде Семплеярова (отсюда и «оживление» администратора)?
Метод у Ивана Савельевича один:«Лишь только начинал звенеть телефон, Варенуха брал трубку и лгал в неё:
– Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра».
Мне почему-то кажется, что вся история с наказанием Варенухи описана с юмором. Я уже упоминала о сравнении с «летящим купидоном», достаточно смешно звучат и попытки Варенухи уйти от расспросов про нечистую силу: «днём в четверг он у себя в кабинете в Варьете в одиночку напился пьяным, после чего куда-то пошёл, а куда – не помнит, где-то ещё пил старку, а где – не помнит, где-то валялся под забором, а где – не помнит опять-таки», и рассказ, что «он просуществовал около двух дней в квартире N 50 в качестве вампира-наводчика».
Причём выясняется, что Воланд никакого отношения к расправе с Варенухой не имеет:
«– Это ещё кто? – брезгливо спросил Воланд, рукой заслоняясь от света свечей.
Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:
– Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите.
– Это что ещё за бред? – спросил, морща лицо, Воланд. – Какой такой Римский? Что это ещё за чепуха?
– Не извольте беспокоиться, мессир, – отозвался Азазелло и обратился к Варенухе: – Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете больше этим заниматься?»
«Упорхнув в окно» и дав показания следствию, Варенуха вернётся к исполнению своих обязанностей и приобретёт «всеобщую популярность и любовь за свою невероятную, даже среди театральных администраторов, отзывчивость и вежливость. Контрамарочники, например, его иначе не называли, как отец-благодетель. В какое бы время кто бы ни позвонил в Варьете, всегда слышался в трубке мягкий, но грустный голос: “Я вас слушаю”, – а на просьбу позвать к телефону Варенуху, тот же голос поспешно отвечал: “Я к вашим услугам”. Но зато и страдал же Иван Савельевич от своей вежливости!» Наверное, вот оно, искупление.
Ещё один пострадавший – Жорж Бенгальский. За что он наказан, я думаю, ясно: не случайно его вступительную речь Булгаков назовёт «ахинеей», а потом покажет бестактные попытки вмешаться в ход «сеанса» (именно благодаря ему появилось чудесное выражение «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!»). Судя по всему, такое «творчество» приносит ему немалый доход, будет же он просить: «Отдайте мою голову! Голову отдайте! Квартиру возьмите, картины возьмите, только голову отдайте!» «Ты будешь в дальнейшем молоть всякую чушь?» – спросит Фагот. И наказан снова им и Бегемотом, да ещё и по подсказке зрителей («”Голову ему оторвать!” – сказал кто-то сурово на галёрке»).
Жестокое наказание в итоге прекращается в фарс, после него не остаётся даже следов – «Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место, как будто никуда и не отлучалась. И главное, даже шрама на шее никакого не осталось. Кот лапами обмахнул фрак Бенгальского и пластрон, и с них исчезли следы крови». Ну не могу обойтись и без фразы Фагота «Катитесь отсюда! Без вас веселей».
А что дальше? Мы узнаём, что лечился он долго, но поправился, а затем «службу в Варьете вынужден был покинуть», чтобы не «подвергаться глумливым вопросам о том, как ему лучше: с головой или без головы?», да к тому же утратив «значительную дозу своей весёлости». Однако автор не преминет сообщить, что «конферансье ушёл на покой и начал жить на свои сбережения, которых, по его скромному подсчёту, должно было хватить ему на пятнадцать лет».
Вот только иногда – да простит меня Бог! – невольно желаю встречи с Фаготом кое-кому из нынешних представителей эстрады…
Не приходится гадать и о причинах наказания председателя Акустической комиссии московских театров Аркадия Аполлоновича Семплеярова (я не буду касаться споров исследователей, кого именно из чиновников от искусства вывел писатель в этом образе – как обычно, это не точный портрет, а собирательный образ). Чаще всего литературоведы указывают на фамилию, образованную от французского слова simple — «простой», которая сочетается с достаточно вычурным именем: Аркадий – житель идиллической «Аркадии счастливой» или попросту «пастух», - но самого Аполлона!
Семплеяров присутствует на вечере в качестве «почётного гостя» и считает нужным давать указания артистам (вот это, наверное, самое ненавистное для Булгакова – когда диктуют, что́ именно нужно делать):
«– Всё-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили бы перед зрителями технику ваших фокусов, в особенности фокус с денежными бумажками. Желательно также и возвращение конферансье на сцену. Судьба его волнует зрителей».
Как часто это бывает, что чиновник присваивает себе право говорить от имени всех: «Зрительская масса требует объяснения»!
«Разоблачение» не замедлит последовать. Наверное, нет необходимости пересказывать всю последующую сцену. Мне почему-то и к ней хочется отнести слова, услышанные Никанором Ивановичем во сне: «Ступайте же теперь домой, и пусть тот ад, который устроит вам ваша супруга, будет вам наказанием». Это полностью подтверждается рассказом о звонке в квартиру Семплеярова: «Подошедшая к телефону супруга Аркадия Аполлоновича ответила мрачно, что Аркадий Аполлонович нездоров, лег почивать, и подойти к аппарату не может», в то время как он лежал, «испытывая адские терзания при воспоминании о вчерашнем сеансе и ночном скандале, сопровождавшем изгнание из квартиры саратовской его племянницы». И рассказывать следователю ему придётся не только о встрече с «чёрным магом»: «Разговор был тягостный, неприятнейший был разговор, ибо пришлось с совершеннейшей откровенностью рассказывать не только об этом паскудном сеансе и драке в ложе, но попутно, что было действительно необходимо, и про Милицу Андреевну Покобатько с Елоховской улицы, и про саратовскую племянницу, и про многое ещё, о чем рассказы приносили Аркадию Аполлоновичу невыразимые муки».
Автор будет иронизировать: «показания Аркадия Аполлоновича, интеллигентного и культурного человека, бывшего свидетелем безобразного сеанса, свидетеля толкового и квалифицированного, который прекрасно описал и самого таинственного мага в маске, и двух его негодяев-помощников, который прекрасно запомнил, что фамилия мага именно Воланд, – значительно подвинули следствие вперёд».
Но вот не даёт мне покоя одно сопоставление. После всех событий Семплеярова «в два счёта перебросили в Брянск и назначили заведующим грибнозаготовочным пунктом. Едят теперь москвичи солёные рыжики и маринованные белые и не нахвалятся ими и до чрезвычайности радуются этой переброске. Дело прошлое, и можно сказать, что не клеились у Аркадия Аполлоновича дела с акустикой, и сколько ни старался он улучшить её, она какая была, такая и осталась». Можно сравнить это назначение с новой деятельностью Стёпы Лиходеева, которого «перебросили в Ростов, где он получил назначение на должность заведующего большим гастрономическим магазином. Ходят слухи, что он совершенно перестал пить портвейн и пьёт только водку, настоянную на смородиновых почках, отчего очень поздоровел. Говорят, что стал молчалив и сторонится женщин».
Судя по всему, эти назначения пошли на пользу как делу, так и самим назначенным. И вот тут вспоминается уже совсем другой классик и совсем другое размышление.
«Панглос иногда говорил Кандиду:
– Все события неразрывно связаны в лучшем из возможных миров. Если бы вы не были изгнаны из прекрасного замка,.. если бы не были взяты инквизицией, если бы не обошли пешком всю Америку, если бы не проткнули шпагой барона, если бы не потеряли всех ваших баранов из славной страны Эльдорадо, – не есть бы вам сейчас ни лимонной корки в сахаре, ни фисташек.
– Это вы хорошо сказали, – отвечал Кандид, – но надо возделывать наш сад».
Философская повесть Вольтера говорит, что каждый должен заниматься своим делом («Кунигунда, правда, была очень некрасива, но зато превосходно пекла пироги; Пакета вышивала; старуха заботилась о белье»). Но ведь то же самое утверждает и уже булгаковский герой – профессор Преображенский: «Я сторонник разделения труда. В Большом пусть поют, а я буду оперировать. Вот и хорошо - и никаких разрух...». А ещё раньше он заявит, что «разруха не в клозетах, а в головах» и она «исчезнет сама собой», когда каждый займётся «прямым своим делом»: «Двум богам нельзя служить!»
Не эту ли точку зрения подтверждают «перемещения» персонажей в финале романа?
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о романе здесь