Виктор Кунташев, пока учился на первых курсах Вологодского пединститута, дружил с известной тогда поэтессой Наталией Масловой; у меня нашлась их фотография: лица, считай, ещё детские, пухлые, восторг перед жизнью; Виктора находили похожим на Есенина, Маслову – чем-то заоблачным. Отдал младшему брату Виктора, Валерке, моему однокласснику, он и не показывает той фотографии. Здесь - простые студенты, лица 1960-х годов...
Маслова родом из Никополя (города Победы - греч.), городка близ Запорожья, отец - военнослужащий, грязовецкий. Наталия приехала на его родину, поступила учиться в пединститут.
После института работала в школе в Междуречье, затем - на ГПЗ-23, наконец, в детском доме...
Масловой я никогда и не видал, имя вспомнилось вовремя. Удалось выцарапать из интернета, протолкнуть её опус в книгу стихов о Вологде "Город нашей души. Сборник стихов поэтов разных эпох" ("Полиграф-Периодика". Составители: А.А. Цыганов, Е.В. Доможирова. Вологда, 2018. Издательство "Родники". Составитель А.А. Цыганов. Вологда, 2021).
Очередное издание вышло в марте 2022 года: "Вологодчины свет золотой". Залюбуешься: фолиант формата А4, мелованная бумага, более трёхсот страниц, портреты авторов, множество - явный перебор - цветных фотографий, рекламный гимн красотам области, приправленный гимническими же, мадригальными текстами. При поддержке губернатора О.А. Кувшинникова издание подготовили: областная универсальная научная библиотека им. И.В. Бабушкина, областной информационный центр, ООО ПФ "Полиграф-Периодика".
Жаль, составители упорно и бессмысленно отрицают наличие в русском языке буквы Ё, буквы, утверждённой в милые им легендарные екатерининские времена, буквы, возвращённой к жизни Временным Правительством в июле Семнадцатого...
НАТАЛИЯ МАСЛОВА
Как часто сидела я в детстве
На круче над старым Днепром,
И мать украинскую песню
Не раз напевала о нём...
Когда её песня умолкла,
Увидела я наяву:
Вечернего неба осколки
Упали, как вишни, в траву.
Отец, тосковавший на юге
По Вологде зимней, лесной,
О Севере, словно о друге,
Беседовал часто со мной.
О крае далёком, рябиновом,
Он, севера истинный сын,
Мне пел, и горели рубинами
В глазах моих гроздья рябин,
Живу на земле, где осинки,
Где прячется солнце в стога...
Мне каждая клюквы кровинка
В отцовском краю дорога.
Но в зимнюю стужу нередко
В берёзовом снежном цвету
Я чувствую каждою клеткой
Днепровской волны теплоту.
Выцарапывал из интернета, теперь открылось сразу. Надо указать источник текста стихотворения: Наталия Маслова. "Север мой серебряный". Составитель Г. Щекина. "Печатика". Вологда, 2012.
"Почитатели творчества Наталии Масловой выражают благодарность: Владыке Максимилиану, Тамаре Большаковой, коллективу БОУ ВО «Вологодский детский дом имени В.А. Гаврилина» за помощь в издании книги".
Сюжеты поиска иных авторов, которых теперь никто и не знает, - а люди жили и надеялись, как теперь и мы, на лучшее, - весьма любопытны, на этой основе я написал немаленькую повесть под названием "Невиданному другу"... Здесь - писал сначала в ВК - компьютер не давал сюжетам разгоняться: изволь остановиться и сократить столько-то знаков...
Однако, что повесть! Жизнь гораздо сложнее... "Третьего февраля 2012 года в вологодском центре «Северная Фиваида» состоялся вечер памяти поэтессы, настоящей звезды 70-х годов Натальи Масловой (Кругловой). На вечере выступали известные люди Вологды, знавшие её: владыка Максимилиан, писатели Роберт Балакшин, Владимир Аринин, Ольга Фокина, ректор ВГПУ Александр Лешуков, а также подруга юности (...) Наталья Пименова. Все твердили: «Она была прекрасным человеком, добрым, светлым, понимающим. Она была редким поэтом, с ярким, неповторимым слогом». (Кашу маслом не испортишь, но насчёт редкости, яркости текстов Масловой преувеличено изрядно... - А.А.) Никто не сказал правды о том, как была загублена поэтическая карьера Натальи Масловой..." Г. Щекина. 04.02.2012. [Блогово].
Почему Г. Щекина подготовила книжку стихов Масловой? Была знакома, рядом работали, но Щекина - тоже угасшая звезда, мать-основательница литературного товарищества в духе белого порошка, похожего на тот, которым тряс в пробирке американский чёрный госсекретарь Колян Павлов! Почему не взялись, хотя бы и с опозданием, секретари "добропорядочного союза"? Кончается на у! Таковы нравы и повадки писчебумажного космоса...
Виктора Кунташева и родителей его, Серафиму Александровну и Ивана Ивановича, я хорошо знал, с братом Валеркой, моим одноклассником, дружу, из Москвы пишет и Сима, его сестра...
…Будь я постарше на три-четыре года, неминуемо оказался бы в той среде, которая, как расплавленное золото закатного солнца, в присутствии облачков, и тёмных, и прозрачных, опускается – для многих литераторов уже и опустилась – за горизонт...
С Нинель Старичковой я перекинулся несколькими словами на квартире у Нины Груздевой в 1972 году: худенькая, грустная, внимательная, в сером платье, бывшая медсестра, служила в многотиражной газете Молочного института; между гостьей и хозяйкой вспыхнуло короткое замыкание давней дружбы-вражды, и Старичкова через минуту ушла.
Другого случая поговорить с нею не привелось, хотя можно было напроситься в гости, посмотреть домашний музей Рубцова, объявить себя историком литературы, для такой роли я был достаточно начитан, видал и живого Николая Михайловича, берегу книжку с его автографом, но стремления зацепиться хоть чем-то за известную личность у меня не возникало, наоборот, раздражал нарастающий в печати вал и хулы, и славословия; конечно, я понимал, что всё это – вспышки незатухающей борьбы пятой колонны против самой русскости бытия.
А уж эти радения на берегу реки Вологды, у памятника Рубцову, под осенним дождичком: десятки безголосых, и все – с гитарами, с гитарами! И все – друзья поэта! Предложили купить кассету с записями этих шабашей, я захохотал: гитаристов – удавить, зрителей тут же, под берегом, утопить: нет теперь, на беду и Рубцову, и всем нам, ни Блантера, ни Соловьёва-Седого, теперешние песенки – волокли кота через лесенки…
Интернет – баловство, не всякому доступное, в нём и погибнут, не увидят книжных страниц размышления о том, над чем бились литераторы, над чем трепетали и плакали читающие люди 1960-х-1970-х…
Нинель Старичкова, «Наедине с Рубцовым». Речь о годе 1965:
«В то время в Вологде был самый настоящий литературный бум.
В местной печати замелькали подборки стихов и начинающих литераторов, и уже известных – Антонины Каютиной, Сергея Викулова, Сергея Орлова, Александра Романова, Бориса Чулкова. Одобрение читателей вызывали стихи Сергея Чухина, Нины Груздевой, Германа Александрова, Леонида Патралова, Наташи Масловой, Вилиора Иванова, Сталины Рожновой…»
Сергей Чухин вспоминал 1964 год: пединститут, семинар начинающих, невероятные поэтические пристрастия; при мне, спустя три-четыре года, он уж таких вкусов не выказывал, наоборот, например, зло высмеял меня за то, что мне по нраву были короткие лирические опусы знаменитого тогда Константина Ваншенкина: "Ай, Ваншенкен...", - к тому времени Сергей пообтёрся в Москве, в Литературном институте, воочию узнал, кто есть who. Но пока - Вологда, пединститут... «На факультете существовал литературный кружок, которым руководил В. К. Пудожгорский, критик и литературовед (…) Нашим признанным лидером была Наталия Маслова. Разносторонне одарённый человек, она писала молодые, цветастые стихи и подхлёстывала в нас чувство хорошего соревнования…» Сергей Чухин. «Воспоминания о Николае Рубцове». «Вестник». Вологда, 1994.
Наталия Маслова писала о своём приятеле Викторе Кунташеве:
«С Виктором мы учились на филологическом факультете, жили в общежитии на Горького, выпускали стенную газету. Он был очень талантливый: писал заметки, стихи, рисовал (…) Виктор иллюстрировал подборки моих стихов в «Красном Севере» и «Вологодском комсомольце». В те годы я печаталась очень часто (…) Характер у меня был сложный. Это чувствовалось и в стихах и в отношениях с людьми. Виктор это хорошо понимал, поддерживал меня, сглаживал где можно мои выходки (…) Жизнь моя летела, мчалась, но Витю я никогда не забывала. Однажды он написал мне из Бокситогорска. Я носила письмо с собой, пока не потеряла конверт с адресом. Так и не ответила ему. Но он наверняка простил меня, потому что это был необыкновенный, всё понимающий и очень добрый человек…» «Воспоминания о Викторе Кунташеве». Составители: В. Кунташев, С. Перчук. Москва, 2004.
Виктор умер молодым, после тяжёлой травмы на производстве, а Наталия Маслова (Круглова) – недавно, от болезни, упоминать которую лишний раз не принято.
Валерий, младший брат Кунташева, мой одноклассник, живёт в Лукьянове, рядом с детским домом имени композитора Валерия Гаврилина (ныне упразднён). «Иду раз, а Наталья Ивановна Маслова и вываливает навстречу, вокруг неё – целый хоровод школяров… Ходил я в детский дом, посмотреть, где работала. Бывала она у нас дома...»
На фотографии - не мать с дочерью. Слева стоит - Сима, сестра Валерки. Публикация и рассчитана на то, чтобы откликнулась дочь Масловой. Живёт где-то близ Москвы, Кунташевы надеются заполучить какие-либо воспоминания...
Иногда Валерий пересказывал различные новации в жизни Масловой: цеплялась за Москву, за телевидение, писала песни, конкуренция – едва не убили, попало по голове... Наконец, сообщил о смерти. "Позвонила: уходит в больницу; вернётся - займётся изданием книжки стихов... Больше не позвонила..."
Долго сопел Валерий в трубку, завёл-таки про жизнь:
«Василия-то хорошо знаешь, Ивановича? Давно не видал? Которого? А небольшого ростика, с сивой бородкой. Белова, конечно. Наталья Ивановна говаривала, что он к ней в дружки набивался, когда без бородки ходил. Вроде замуж предлагал, вроде просто без замужа. На тринадцать лет старше. Вот – козонок!.. Она взяла да жене всё рассказала, такая была девка… – Ну, Валерий Иванович, за жизнь столько «перетрубаций» промелькнуло, что правду от вымысла не отличишь, если речь не про себя самого. И на себя-то посмотришь на прежнего, лет двадцати: нет, с таким малахольным да наивным дружить не стал бы… Самое смешное, знаешь, что? Через известное время судить о жизни станут не так, как оно всё трепыхалось, а так, как насочиняли писатели. Ну, они, сам знаешь, выдумщики ещё те!»
«Наташа не знала, куда от Белова деваться, – не давал проходу… – продолжала университетская преподавательница, к которой Валерка спровадил меня за старыми фотографиями. – И пошла прямо к его жене!.. Знаешь, что он после заявил? Ну, сказал, Наташка, нигде тебя никто никогда не напечатает, никаких твоих стишков…
А Рубцов, его дружок-пьяница, написал экспромт:
Вина не пьёт. Мужчин не любит. / И это всё её погубит…
Погубило… Витя Кунташев отдал её замуж за своего товарища, не стал с нею судьбу связывать, очень была своенравная. И там судьба не сложилась… Последние годы Наташа работала в Лукьянове преподавателем дополнительного образования в детском доме, вела литературный кружок. Много сочиняла. Отдала чемодан рукописей знакомому москвичу-журналисту. Был уговор: как только книга стихов выйдет в Москве, первый звонок – мне. Она понимала, что не доживёт. Жду звонка четыре года. Скорей всего, напечатал под своим именем…"
(По иным рассказам: Маслова не хотела оставлять рукописи на произвол судьбы; жизнь идёт своим путём, пусть немножко побережёт память о ней...
"Перед смертью всё неопубликованное она сожгла. Жаль, очень этого жаль! Два небольших сборника её стихов: «Север мой серебряный» и «В краю рябиновом» изданы в Вологде уже после смерти автора небольшими тиражами. Наталья Ивановна Маслова умерла после тяжёлой болезни в 2011 году в Вологде, увезена и похоронена дочерью в Подмосковье…" Анатолий Мялкин. Газета "Маяк", Вологодский район. 06.07.2015.)
Валерий Кунташев пытается связаться с Анатолием Мялкиным, разузнать подробности знакомства автора с Масловой.
"Архиепископ Максимилиан (Александр Павлович Лазаренко), - продолжала подруга Масловой, - очень неравнодушен был к ней. Вот он на фотографии стоит рядом с нею, ликует, она опустила голову, что-то пишет. Его аппаратом сделан снимок, он же хорошим был фотографом. (Выставки фоторабот архиепископа - это подчёркивалось в СМИ - были в Москве и в Риме - А.А.) Опекал детский дом, значительные деньги переводил учреждению.
Когда Наташа заболела, умолял врачей спасти её, много денег пожертвовал врачам. Не знаю, как он пережил, что Наташи не стало…»
Товарищем Виктора Кунташева со студенческих лет, проведённых в Вологодском пединституте, был Виктор Лапшин (умер в Галиче в 2010 году), одно из последних прижизненных изданий Лапшина, книга стихов и переводов «Знаки судьбы», оформлено графикой Кунташева.
Валерке я сказал про Лапшина, что Виктор Михайлович – русский поэт выдающийся, пока недооценённый.
«Иди ты! Лапшин не больно приятный человек-то был: на пустом месте распыхтится, побежит, закричит. Как с ним дружил брат, такой скромный?» «Да они, поэты, все такие! – воскликнул я. – Скозни, говоря по-вологодски. А и прозаики – не чище: не иначе все – столбовые дворяне! Так природой устроено: ну-ка я этому отсыплю горсть ума да чванства, а покою – не дам. Пусть попляшет ленчика или танец с саблями. Вот, читай у Лапшина: «Отсутствие благоразумия и постоянные порывы – без них жизни моей не бывало… И беды мои и вины сплелись воедино…»
"Убери-ка это место, где я про Лапшина сгоряча сказанул!" - спустя некоторое время попросил Валерий Иванович. "Нет, не уберу! Самое живое место! Как простой человек смотрит на стихотворцев... А то один воспоминатель попросит выкинуть одно, другой - другое, от живого дерева рассказа останется столб без проводов..."
У Лапшина («Воспоминания о Викторе Кунташеве») хорошо видна картинка студенческого быта с мимолётными чертами Николая Рубцова, Виктора Кунташева, Сергея Чухина, последние двое обретались в том же – улица Горького, № 109 – общежитии; интересна игра слов Лапшина в сторону Рубцова, который забегал к другу – Чухину – развлечься среди юной поросли сочинителей, художников, музыкантов:
«Наша дружба (В. Лапшина с В. Кунташевым – А.А.) началась в сентябре 1966 года. После института мы встречались изредка, но присутствие друга моей душой ощущалось все эти годы. При встрече нам казалось, что мы не расставались. Виктор вошёл в мою жизнь двадцатилетним. Я приехал в Вологду после армии, перевёлся из Костромского пединститута на третий курс Вологодского. Стали мы с Виктором жить в одной комнате общежития. Разговорчивостью он не отличался, но его слово было ёмким и всегда уместным. В первый же день знакомства в институте я узнал, что Виктор – художник. На подоконнике появились кисточки, карандаши, чертёжные перья, ватман и …скрипка. Иногда он сочинял музыку. Слова для одного романса довелось написать мне. Позднее, когда к нам подселился эрудит Николай Надеждин, Виктор вместе с ним иной раз устраивал концерты под аккомпанемент гитары и мандолины. Дверь при этом обязательно распахивалась во всю ширь, чтобы девушки слышали. Распевали мы стихи, взятые наугад, на известные мелодии. Почти всё время в нашей комнате вечерами собирались девчонки. Шли бесконечные разговоры о жизни, об искусстве, реже о политике, да и то вполголоса. Завязывались знакомства, рождались и умирали Любови.
Нет-нет да и наведывались поэты: Сергей Чухин и Николай Рубцов швыряли пальто на мою кровать и шли в гости к девушкам.
В то время я бредил метафорами, не признавал Рубцова и не хотел с ним знакомиться. Мои стихи Витя носил в «Вологодский комсомолец» для показа Рубцову, Коротаеву, Романову. Возвращался и говорил мне: «Рубцов прочитал твои стихи и сказал: что-то есть».
В 1968 году мы разъехались… Между мной и Виктором завязалась переписка…»
Если не по окончании филфака, так немножко погодя Виктор Кунташев весьма разбирался в литературе, что с художниками случается нечасто; сложная его личность тяготела всё-таки к рисованию, сам он уточнял: к книжной графике, сотни виртуозных работ, в том числе портретов, говорят об этом же.
В 1984 году он писал Виктору Лапшину, что почти не знает современной литературы, просил подсказать имена близких по духу людей, потому что написал Станиславу Куняеву и получил ответ:
«…Крайне признателен Вам за предложение сделать экслибрис. У меня есть небольшая (1500-1600), но очень нужная и любимая мною библиотека. Не хватает к ней только экслибриса. Спасибо и за статью, написанную дельно и толково (…) Адреса любых поэтов, с которыми Вы захотите переписываться, я готов Вам сообщить».
А кому же именно, каким поэтам писать? Не у Куняева же снова спрашивать, разоблачая себя, что мало читал… Однако, через четыре года видно, что Кунташев, может быть, не без помощи друга, Лапшина, читал всё, что нужно!
В. Кунташев – В. Лапшину. Январь 1988.
«Прочитал твои переводы в «Новом мире». Сразу двух поэтов. Очень понравились. Интересно, сами-то эти друзья понимают, что их перевели блестяще? В том плане, что блестяще подана мысль (была она в оригинале или её там не было – это уже другое дело).
Недавно выступал (в Ленинградской области, в Бокситогорске, где работал в районной газете – А.А.) перед местными любителями литературного слова, рассказывал о русской лирике 60-70-х годов. О Прасолове, Передрееве, Рубцове, Куняеве, Решетове, Жигулине, Кузнецове, Казанцеве, Балашове, Чухонцеве, Сиротине, о тебе, конечно. Ничего не понимают. О Высоцком готовы слушать. Об Ахматовой, Цветаевой. Реклама – огромное дело для обывателя, а мы все в разной степени обыватели…»
Разбирался Виктор не только в литературе – мутно-зеркальном отражении жизни, но и в самой жизни. Обратите внимание на дату письма:
В. Кунташев – В. Лапшину. Декабрь 1991.
«Есть душевные затруднения. Как поверить в то, что нынешние мерзавцы сядут на скамью подсудимых, а к власти придёт правительство народных интересов? Ничто пока не говорит, что это произойдёт скоро (…) Стихи твои в «Н.С.» читал. По-моему, ты им дал не то. Стихи такие на руку тем, кто утверждает, что народ наш – тёмный, слабый, жалкий. Но он другой – величественный, светоносный, могущественный, великодушный…»
В. Кунташев – В. Лапшину. Декабрь 1994.
«Сборник твой «Кольцо» получил. Это настоящая поэзия, приятно читать и перечитывать. Но вот задумался ли ты и другие авторы над одной вещью? Почти все стихи и рассказы безрадостные. Они на русского читателя уныние нагоняют. И может, последние силы отбирают. «Какие мы мелкие, бессильные, – думает он. – Вон даже писатели нас такими показывают, а уж они-то знают». И писатель за это ответственности не понесёт. Как подумаешь, сколько вреда нанесли народу литераторы!..»
В письме к Лапшину нет иронии, сентенция родилась из разговоров Виктора с матерью, Серафимой Александровной, беззаветной партийной работницей: если рассказ или стих – не «боевой листок», то зачем, спрашивается, они нужны?..
В. Кунташев – В. Лапшину. 1994 год.
«Прислали каталог из Польши. Там была выставка экслибрисов, посвящённая 50-летию Варшавского восстания. Мой знак вошёл в двадцатку лучших из 487 авторов, напечатали в каталоге. Приятно, конечно, и обидно: я русский и не первый! Художники из 28 стран, было на что посмотреть. Всё равно мне урок: к делу надо относиться серьёзнее. Русские должны быть лучшими и во всём первыми…»
Младший Кунташев не проникся Лапшиным, Валерка происхождением из Бирякова, рядом – Самылково, откуда родом отец Рубцова, Михаил Андрианович.
И вот Валерий подробно рассказывает, как стояли домики, где горушка, где канава, но я в Бирякове не был почти сорок лет.
«Автостанцию помнишь? Раз двадцать приезжал и уезжал? Всё серое дерево, старое, почти выбеленное? Это и есть дом Рубцовых, из Самылкова перевезён. А Самылкова, считай, нету, одни гнилушки стоят. Я уж в армии услыхал: Рубцов, Рубцов. Ну, думаю, сто грамм ему и яичко, это же биряковская фамилия. А в последние времена его уж нахваливают вовсю: лучше и не бывало человека, нет бы – при жизни…»
«Ну, вот, – я начал разглагольствовать, держа в одной руке трубку городского телефона, в другой – солёный огурец, – существуют в цивилизации такие восходящие потоки, которые одного возносят так, что могут и разума лишить, другого бьют оземь. Нормальный человек ничего этого не видит, ему это и ни к чему. Рубцов попал в такой поток, Лапшин не попал. Конечно, Рубцова стараются поддерживать на самой-самой высоте, это проникает и в народ, как соль в огурцы: Рубцов всё-таки – знамя «почвенников» в бою с «чужебесием» – евтушенками, бродскими, вознесенскими, высоцкими, окуджавами, ахмадулиными. Вон их сколько, а с нашей стороны – всё один да один, так что ломят они, бесы. А народ, читатели…» Тут я постучал по столу так, что пальцы ныли всю неделю...
«Ты всю жизнь варишься в этой каше, а мне расстраиваться нельзя, квоту получил. В Питер надо ехать». – В Ленинград, Валерий Иванович! – Это уж зараза к языку пристала, конечно, в Ленинград. Родители за Советскую власть стояли – предавать не станем.
Наш домик в Лубодине помнишь? Под горкой, у речки, брёвна как желток. Дрыгин (Анатолий Семёнович, первый секретарь Вологодского обкома КПСС - А.А.) поедет на Восток, обязательно у нас остановится на час-другой отдохнуть; уже знали: Сима, сестра, сбегает за боровичками, сидит на бережке, чистит грибы. А охранник на камне, греется на солнышке, наган чистит. Теперь домик пустует…»
Валерка ездит на Корбангу, в Георгиевское, поклониться отцу, Ивану Ивановичу. Старший Кунташев в годы Великой Отечественной в чине майора заведовал лечением конницы, боевой и тягловой, в Заполярье.
Ездит не один раз в год, всякий раз докладывает, добрался до кладбища или нет. Как дождь, так с асфальта не съезжай. Вроде бы такую стратегическую трассу надо круглый год в порядке держать.
«Кто станет держать? – изумляется моей наивности. – Да если там всё правительство похоронить… И то! Кому оно нужно, похороненное? Брат Юра приезжал из Калининграда, посмотрел, почему асфальта нет, поехали дальше, спрашивает, почему фермеров не видать. Я уж заорал, а всё равно, думаю, здешней жизни не поймёт…»
Виктор Кунташев, как и его подруга Наталия Маслова, тоже писал стихи:
Иван-великан
Стоит он среди континента,
Один себе друг и родня.
Весь день и всю ночь до рассвета
Вокруг него шум и возня.
То с Запада зверь набегает,
То змеи с Востока ползут,
Грызут великана и жалят,
Покоя ему не дают.
Иван уже видит воочью,
Что с Запада зверь всё смелей,
Что больше всё с горок восточных
Ползёт ядовитых к нам змей.
Однажды он скажет: «Хватит!
Терпения выгрызли срок…»
Возьмёт он за ноги Запад
И расшибёт о Восток.
В Вологде все уверены,
Что не забудут в Кремле:
Ивану навечно доверено
Жизнь спасать на Земле...
1999 год.
Использованы отрывки книги: Александр Алексичев. "Между выгодой и смыслом нынче распят человек". Вологда. "Арника". 2018.
