Под самый новый год длинная непогода ушла. Стало покойно, уютно и по звездному бело. Мягкий, притихший снег лениво поблескивал в свете уличных фонарей и разноцветных гирлянд. Город скромно радовался предстоящему. Щуплые подростки засунув подмерзшие руки поглубже зябко отирались возле празднично разукрашенных витрин, а многообещающе нарядные девчонки звонко стрекотали телефонами. Ярко и разноцветно перемигивала главная городская елка, попеременно синим и желтым сверкал отсвечивал каток, графично струился ажурно подвешенный в темноту изумрудный фонтанчик, красным пульсом манили ледяные ворота, а запутанные огнями деревья подчеркивали глубину последней, томливо-вальяжной, предновогодней ночи, а утром поднялся ветер. Плотный, нагибающий, дымно-серый. Из щелей полезла чужеродная колючая хладость, резко и громко задули, захлопали нежданные сквозняки, опасно задребезжали стекла, гулко взвыла вентиляционная шахта. Город вжался в непогоду. Исчез в изломном качании контрастно-заголенных ветвей ближний магазин, снежная взвесь поглотила маленькую деревянную кофейню, а из-под белоснежного покрова гравийным переметом поползла асфальтовая твердыня.
Кудряш пил третью неделю подряд. Без вдохновения, шанса и надежды.
Поначалу катило неплохо. То-се, предпраздничная удаль, веселые корпоративы, внезапные гости. Постепенно растаяли деньги, кончилось терпение и прежде участливое сочувствие близких обернулось раздражением. Более того, открытым неприятием. Нежеланием разговаривать, кормить, поддерживать или выслушивать, и буквально накануне нового года его оставили в покое. Все. Бесполезно, раз нет ни воли, ни стремления, а человек, идя на поводу упертой слабости, почти перестал быть.
Плотным зловещим кругом встала виновато-вяжущая немота и мир сузился до стакана и сигареты. Глотка и затяжки, после которых он выпадал в короткий сон-забвение, а затем нарастающей амплитудой приходили мучительные, поистине жуткие минуты. Иногда, дрожащей неровной рукой жалил друзей телефоном, просил бутылку.
В прошлом году схоронил мать - руки на себя наложила. Темная история и с тех пор тонул. Безвылазно. День, ночь, погода, непогода. Все мимо.
Дотянуть до лета, лихорадочно думалось воспаленным нутром, а там будь, что будет. Главное, увижу мать - глядишь, спасемся.
Собрав остатки хмельной, потравленной энергии, неуклюже напялив найденное впопыхах и кое-как укротив дыхание, стерпел внезапно накативший спазм, а затем, преодолевая муку и трудом удерживая ускользающее равновесие, боязливо ступил в хлещущую яростным ветром пустоту промозглой, обесточенной улицы.
В соседней наливайке было безлюдно и тихо. Продавщица, полная красавица под незамужние сорок, густо накрашенная и наряженная леопардовой львицей, навалившись грудью на обшарпанную деревянную стойку, сосредоточенно изучала телефон.
В долг не дам, даж не заикайся, не поднимая глаз неприветливо процедила она.
Будь человеком, подыхаю.
Меня б кто пожалел, сказала она тоном, исключающим всякую надежду, но вдруг передумала и вздохнув о собственной несчастливой любивости, милостиво протянула бутылку. С праздником.
Укрывшись за гаражом Кудряш наскоро отхлебнул. По телу пробежала судорога, он трудно и густо закашлялся, но вскоре вставший между горлом и пищеводом болезненный, угловатый ком провалился внутрь, кашель утих, руки перестали дрожать, изнутри пришло долгожданное тепло и в голове немного прояснилось.
Все-таки Новый Год добрый праздник, если по уму. Хотя бы сегодня надо дотянуть до вечера, а там, глядишь, обломиться. Люди в принципе народ незлобивый, по праздникам вдвойне. Вон Любка, кто бы мог подумать, и та баба с душой.
Он сделал еще глоток, потом другой, достал из кармана внушительный хабарик, удачно, с первой спички прикурил и приподняв воротник потертой, но еще приличной куртки, бодро зашагал навстречу ветру