– Ерëма! – в трубке знакомый голос Юрки.
Ермолай по привычке ответил, а куда денешься, – по-другому не обращаются.
Звонок от матери – Ермолай. Звонок от друзей – Ерëма. Одно время пытался расспросить родителей об имени.
Отец хотел назвать еще хуже, – ответила мать, – и «Ермолай» – это вроде как компромисс. А еще узнал, почему все скрывали. И тогда мать сказала, что лучше слушать «белую ложь», чем вырасти психом. Ну да, как в композиции Шейлы Хикс, лучше запутать тебя как клубок белыми "волшебными нитями" и все будет в порядке.
«Белая ложь». Выражение я встретил у Дерека Джармена в «Хроме», далее следовал перевод «ложь во спасение».
Какое спасение от белого, я не знаю. Цвет белых облаков, прикрывающих небо. Цвет снега, прикрывающего грязь. Цвет траура у японцев.
Белая ложь, где–то у нее убежище. Скорее там, где обитают ложь черная, серая, желтая, синяя, красная, зеленая.
Черная ложь как черная магия, как смола – вязкая, тягучая, не отскоблишь. Может поэтому у Леонардо женщина как бы затянута в черный цвет, переходящим из фона на ее костюм.
Серая, она как пыльная дорога, как шкура старого кота, все на нее липнет, и чем больше изгнаний у кота, тем грязнее шерсть, но бедолага караулит таки момент, когда стащить кусок со стола ротозеев.
Желтая ложь – почему-то на ум приходит желток яйца, разбитого. Обманутый цыпленок. В его планах было родиться. Разве может быть желток важнее его жизни? Для людей – да.
Синяя ложь чересчур кратковременна, жизнь лютика, – пока пишу эти строки, лютик, наверное, успел завянуть.
Красная ложь нас остановит, но скорее всего не отпустит.
Зеленая ложь как трава, она всюду, где–то редкая, буйная, орущая о заглохшей жизни, где–то устеленная нежным ровным ковром мха, где-то растворенная в пространстве.
А вот попробуйте сказать фиолетовая, оранжевая или розовая ложь. Как–то трудно произнести, потому что нелегко представить, но есть и такая.
Выходит, ложь имеет цвет, ложь завоевывает цвет, чтобы укрыться им, как это случилось с моим знакомым Ермолаем. Получай Ермолай белую ложь, причем от мамы!
Детство, как вы поняли, оказалось не лучшим временем его жизни. Родители – преподаватели ВУЗа, сбежавшие из узбекского тоталитарного плена, невротики, избавившие сына от правды о своем разводе, о том, что ему не нужен велосипед, да и своя комната не нужна, а еще о том, почему он должен жить с больной бабушкой.
К белой лжи добавились цвета остальные. Вместо разноцветных игрушек – ложь, сплошная разноцветная ложь, закончится она примерно так, как в кинотрилогии Кшиштофа Кесьлевского «Три цвета». В каждой из трех частей какая-то пожилая женщина пытается засунуть пустую бутылку в мусорный контейнер.
Ермолай быстро повзрослеет. За углом дома будет потягивать недокуренные кем-то "бычки". Начнет жить отдельно, на съемной квартире, по телефону будет слушать от «предков» их мысли. О своей профессии – «не мужская», о себе – «бездарь», о будущей квартире – «не видать тебе ее, как своих ушей», о своих руках…ну, в общем, не из того места руки.
"Почему люди хотят жить не своей, а чьей-нибудь чужой жизнью?" - спрашивает герой "Черной книги" (по-турецки благозвучное "Кара китап") Памука.
Родителям он оставит права на звонки, распоряжения, указания, упреки и эпитеты, – все оставит, кроме права распоряжаться своей жизнью.
Поэтому он никогда не купит краски, – зачем графику краски, – чтобы доказать свою правоту Зенон откусил себе язык, а Ермолай откажется от красок.
Не будет делать публичных выставок. Свои работы разместит в Pinterest и Instagram. Но заказчики не зайдут, и он возьмется за халтуру с логотипами, этикетками и буклетами, но там много цвета, а он хорошо знает, что делает с тобой цвет. Вскоре уйдет в «преподы» по рисованию. Вот как оказывается, появляются профессиональные династии.
Большой зал, зеленая скатерть, на ней кувшин, стакан и лимон, вокруг два десятка тараканов–мольбертов, оседланных юными искательницами вдохновения с задумчивым видом, в руках их карандаши, это вместо плетей для непокорных натюрмортов, а в углу Ермолай, на ободранном стуле. Встанет, подойдет к будущей художнице, подправит рисунок, подскажет, и опять в угол, на стул, давно потерявший свой цвет. Но уже не один, – с благодарным взглядом ученицы.
Цвет – это то, что видит человек в первую и последнюю минуту своей жизни, глаза любимого человека или белую краску от мазни маляров на стене больничной палаты. «Или»! Одни увидят то, что до союза «или», а другие то, что после. Разная судьба.
© Андрей Толкачев
#цвет #живопись #графика #художник #воспитание #культура #родители и дети
Читайте статью:
Живопись Томаса Шаллера. В поисках чистого свечения