Прилетев на смешной комете (разрешения не спросив), Горбунов не боялся смерти.
Вечерами пахал в такси, развозил подгулявших пьяниц, засидевшихся забулдыг. Наводил на машину глянец, в супермаркете брал катык. И ещё нарезную булку.
А когда уставал совсем — разудалая Сивка-Бурка мчалась молнией по росе. Развевалась по ветру грива. Без шофёра скучал салон.
Горбунов был таким счастливым, словно выиграл миллион, стал начальником в главном тресте или яхту купил одну.
Чудаки удирали вместе не куда-нибудь — на Луну: Горбунов и опять же лошадь. Это в сказке — каурый конь.
Горбунов на Луне в галошах (и в скафандре) терзал гармонь.
Горбунов там устроил дачу и сарай для лопат и вил. Иногда на Луне рыбачил и сигналы с земли ловил. Безо всякого дубль-гиса видел страны и города.
Но однажды — увы — влюбился. Бесконечно влюбился, да. Расползлась из ведра наживка. Трансформатор в ночи гудел. Наотрез отказалась Сивка Горбунову помочь в беде: извините, товарищ лётчик, я верна Вам от сих до сих, но натруженный позвоночник не потянет уже двоих.
Горбунов повздыхал, поохал, погрустил в уголке полдня.
И, пока ему было плохо, Сивка-Бурка нашла коня.
Замечательного, гнедого. Полыхали огнем глаза.
Горбунов не сказал ни слова, он, конечно, был только "за". Конь детишек катал в карете. Издавали колеса стук.
Горбунов не боялся смерти, а потом испугался вдруг. Зажигали каштаны свечи, красоту на цветы дробя.
За себя не бояться легче, легче лёгкого — за себя. Ты ведь даже не в шкуре — в шкурке. Не касайся, не зли, не тронь.
Но теперь, кроме Сивки-Бурки, у таксиста жена. И конь. То есть разных забот по горло, как у пристани черемши.
Был четверг. Продолжался город.
Горбунов наконец решил: если станет особо туго, если город накроет гарь, увезёт Горбунов супругу на Луну. Там клюет пескарь, там не копится ширпотреба, там хватает всего вполне.
Может, завтра взгляну на небо, а они вчетвером. К Луне.
