Григорий шел по пустому двору, заглядывал в мусорные баки, иногда перебирая объемные мешки, и складывал найденные бутылки в потрёпанный рюкзак. Изо рта вырывался парок, а лёгкая куртка, прохудившаяся от старости, совершенно не грела. Согревала только мысль, что вечером Колян притащит бутлю браги, что ему подогнал знакомый. Вот тогда точно будет тепло. Вот тогда и желудок наполнится. А пока, до вечера нужно было занять себя делом.
Руки заходили ходуном. Знак не добрый. Григорий почесал затылок и вдруг вспомнил о спрятанной на стройке заначке, той, что Хилый не смог осилить, а Гриша умыкнул на черный день. Вот он и настал. Трубы горели, и до вечера не было сил терпеть.
– Эх.
Домой заходить не стал, там было темно, грязно и совсем безжизненно. Другое дело улица: на других смотришь, так хоть подыхать не хочется, есть вера, что настанет день, и все наладится. Что черная полоса, временно затянувшаяся, наконец отдаст борозды белой. А помнится, была у него та самая полоса. Наташка, ещё не подала на развод, а он домой нормально денег приносил. Не горы, но на жизнь хватало. Пару раз даже в Одессу ездили, в дельфинарий ходили, объедались фруктами, пили разливное вино. Каждый день разное, но только для души, без перебору.
А потом Игорь, друг детства, киданул. Подставил так, что пришлось сначала продать машину, потом украшения Наташкины и, в самом конце, дело дошло и до трехкомнатной квартиры в центре города. Перебрались в однушку на окраине. Наташка затосковала, Григорий запил. Не явно, но по нарастающей.
В какой момент жена собрала вещи и ушла, уже и не вспомнить, но результат и без того ясен – остался Гриша один. Ну, почти один. Бутылка, все же, бросать его не собиралась.
– Ох, – в боку привычно кольнуло, и мужчина ускорил шаг.
Впереди замаячила стройка, заброшенка, облюбованная местными бомжами и алкашами, к которым Гриша себя не относил. Он то, если захочет – бросит. А пока, случая удобного просто не представилось.
Перешагивая через разбросанные кирпичи, Григорий высматривал завал, вот только память его подводила. Точного места не помнил, воспоминания смазались и пошли подтеками. Сверху послышался шорох, и на голову Гриши посыпалась каменная крошка. Он поднял ее вверх и замер. Толи разум его помутился, толи на втором этаже, в огромном оконном проёме, на самом краю, стоял подросток. Воробей ещё совсем, лет тринадцати.
– Эй, ты чего удумал? – севшим голосом спросил мужик, озираясь по сторонам и ища глазами, кого бы позвать на помощь.
– Не твоего ума это дела, старик!
– Старик? – тут уж Григорий действительно возмутился. – Мне то всего...
А есть ли разница сколько?
– Ты давай, это, слезай!
– А смысл? Все равно родители меня побьют или из дома выгонят. Смысл мне слезать.
– Это ты не прав, парень. У жизни всегда есть значение. Только вот оно тебе пока не ведомо.
– Ха, говорит синяк без места жительства, – паренёк задел мужчина за живое.
– Но–но–но! Я никакой не алкаш! Да и дом у меня свой есть.
– А работа?
– Я в активном поиске.
– Я бы тебе, старик, сказал, кто бывает в активном поиске. Каждодневном. У всех дверей магазина, с восходом солнца.
Сначала стало обидно. А потом очень грустно. Ведь по факту, так оно и было – от зари до зари.
– Значит, я плохой пример для подражания. Так в чем проблема? За что хоть тебя накажут? Поведай...старику...
– Да вот, вызывают моих родителей в школу. А меня батя предупреждал: если такое будет, то домой могу не возвращаться. А это новая школа, третья за год.
– И всего–то?
– Вам не понять, он ведь на самом деле меня зашибет.
– Хм... беда, – Григорий задумавшись, укусил себя за кулак. – А родителей–то видели хоть раз в твоей новой школе?
– Не–а, – мальчик помотал головой. – И не увидят. Не будет меня – не будет причины туда ходить.
– Эх ты, жизнью направо и налево раскидываешься... Слазь, есть у меня предложение... И, это, звать-то тебя как?
– Женя.
– Давай, Женёк. Порешаем твои вопросы.
Пока парнишка слазил, Гриша попытался отыскать заначку, а потом, ударив себя рукой полбу, наконец вспомнил, что распил ее с тем же Хилым неделю спустя.
– Ну так, что? – русоволосый Женя, с большими голубыми глазами, волчонком смотрел на Гришу. – Говорите или вернусь обратно.
– Да не вернёшься, – махнул на него мужик. – Не боись. Схожу я в твою школу.
– Вы? – парень окинул его скептическим взглядом и громко рассмеялся.
– А что не так?
– Вы хоть себя в зеркало видели? Вас же не пустят на порог, да даже за калитку не дадут пройти.
– Это уже мои проблемы.
Паренёк призадумался. Всё–таки жить и правда хотелось.
– Ладно. А если выйдет, то с меня бутылка водки. А, нет. Даже две. У бати в кладовой ящики стоят, он даже и не заметит.
Григорий нахмурил брови, свёл их к переносице. Вроде бы и предложение заманчивое, лафовое, но что–то претило Грише на него соглашаться.
– Не надо мне ничего, – буркнул мужчина. – Вон лучше напиши мне все, что я знать должен и бегом отсюда. Встретимся здесь завтра.
Женя быстро нацарапал ручкой что–то на вырванном из тетради клочке бумаги и, накинув на голову капюшон, быстрым шагом направился восвояси.
Гриша пошел в обратном направлении, где дом его встретил тишиной и затхлым, привычным запахом. Обходя всякий хлам, что валялся то тут, то там, Григорий подошел к шкафу и достал оттуда костюм. Тот самый, что когда–то носил на фирму, и как–то умудрился до сих пор не обменять на мерзавчик. С любовью погладил старую, но добротную ткань, стирая налет пыли. Снова стало грустно. Мужчина вздохнул, положил одежду на развороченную постель и прошел в ванну, надеясь найти хоть какие–нибудь остатки пены и завалявшийся станок. Повезло. Сегодня явно был тот день, что ближе к белому, чем к черному. Проделав все процедуры, Григорий вытер лицо первым попавшимся полотенцем и взглянул в посеревшее зеркало.
– Старик, самый настоящий, – хмыкнул он, вглядываясь в отражение. Множество морщин испещрили кожу, покрытую непонятными пятнами: где-то серыми, где-то красными. А глаза пустые, стеклянные. Внутри что-то щелкнуло, хрустнуло и полная картина осознания, наконец, настигла Гришу.
Сходил он в тот день в школу. Поговорил с директором, пряча трясущиеся руки, отводя глаза, но кивая на каждое замечание о нерадивом сыне, любителе подраться. Пообещал поговорить, растолковать мальчишке, как надо делать, а как нельзя. С облегчением вышел на улицу. Шел мимо домов, впервые за долгое время не заглядывая во все мусорки и не ища глазами жестяные банки под ногами. Как-то отпустило.
На углу, в маленьком цветочном магазинчике заметил кактус с надписью «В добрые руки». Совсем лысенький, корявенький, но еще живой. Прям как сам Гриша. Взял его мужик себе. И дома, наведя, наконец, порядок, вынеся весь хлам на свалку, расчистил окно и поставил на него маленького друга. Завтра поговорит с Женьком. Втолкует ему все. И начнется у Григория новая жизнь.