20 апреля – юбилей замечательного артиста Театра им.В.Ф.Комиссаржевской, удивительного, тонкого и солнечного человека - РОДИОНА ПРИХОДЬКО. Накануне юбилея между репетициями и спектаклями нам удалось побеседовать с ним о становлении, детстве, родителях – об этапах, которые так или иначе повлияли на всю его творческую жизнь.
Инженеры и актеры, или семейные истории
Думаю, мы состоим из всех. Из всех людей, которые нас окружают, которых мы любим. Что-то у меня от этого, что-то – от этого. И что самое главное – от родителей…
Мой отец все время пытался меня как-то организовать, заставить думать. Вот я маленький, смотрю мультик, а он: «ну что, мультики смотришь? А вот скажи – о чем этот мультфильм? Какая здесь мораль, мысль какая?» - А я сижу и думаю: мультфильм и мультфильм. Сейчас я понимаю, что мой отец, будучи инженером, хотел, чтобы я думал. А я, видимо, казался ему человеком несерьезным, и он называл меня: «ты - игрун!». Я помню себя в детстве – я много играл. Перед зеркалом покривляться – мне это нравилось. В детстве дети должны играть, но насколько это затянулось у меня – не знаю, насколько это было художественно – не знаю… Я вот себя в детстве, в школе вспоминаю – мне нравился момент внимания. Собственно, выступать я не умел. Выпендриваться – да, а вот выступать…
Где-то в классе шестом отец подарил в семью под Новый год бобинный магнитофон (это был даже не магнитофон, а приставка, которая до сих пор у меня есть и работает, прекрасно крутит ленту). Он принес бобины, на которых с одной стороны был записан Высоцкий, а с другой – Жванецкий. Вся техническая интеллигенция это слушала. Я до сих пор включаю – обалдеть! – какие аудитории, как и на что реагируют! Массовость какая! И там, на этой бобине, Владимир Семенович не только песни пел – он рассказывал о театре: о том, какой у них театр, о спектаклях новых, какие-то свои мысли озвучивал. И тот театр, про который говорил Высоцкий – брехтовский, любимовский – мне очень нравился, это было что-то удивительное. Он был, конечно, в стороне от того театра, который существовал вокруг…Я приходил из школы, садился делать уроки и включал Высоцкого. Или брал линейку такую длинную, садился к зеркалу и как будто играл на гитаре – синхробуфом занимался. И это его «бобинное» влияние оказалось очень сильным: мне стал интересен театр, я стал им увлекаться. А раньше мне всегда казалось, что театр дело скучное. Через театр я пришел к поэзии – другим авторам, другим исполнителям, вся бардовская песня стала для меня чем-то очень важным. Для меня открылась культура в объеме, который гораздо шире школьной программы. Мне мама пластинки дарила, книжки «Путешествие в страну поэзии». Я был не один, у меня был друг, с которым мы вместе увлекались. Я ему показал Высоцкого, а он привел меня в ДК Ленсовета. Там был очень известный народный театр, а при нем была студия детская. А при детской студии была еще одна маленькая студия – кружок, которым руководил Василий Иванович Пашков, выпускник нашего театрального института. Правда, кружок скоро упразднили, но, тем не менее, Василий Иванович успел с нами подготовить то, что помогло мне потом на вступительной программе. Где-то с 6 класса у меня появилась идея попробовать поступить в театральный. Поступление в театральный институт было каким-то запредельным, сказочным событием, но желание было очень сильное. И мама меня поддержала очень.
Мама тоже инженер. У нее был хороший певческий голос. Она занималась вокалом, и ей советовали поступать в Консерваторию. Но бабушка ее отговорила и она поступила в «ЛЭТИ». А вот желание нереализованное осталось…
У нас в семье была актриса – это мамина тётя, моя бабушка. Она тоже нашу Моховую заканчивала – в те годы он назывался Техникум сценических искусств (ТСИ). У меня даже ее фотографии есть в ролях: она играла в Театре народного творчества на Рубинштейна (прим.автора – сегодня «Зазеркалье»). Так что такой опыт у нас в семье уже был.
Моя бабушка по маминой линии тоже была инженером, окончила Горный институт. Тем не менее, она была человеком творческим и очень хорошо музицировала. В доме были вечера, собиралось осетинское землячество (бабушка была осетинкой наполовину), она играла. Как-то до поступления в Горный институт она пошла за компанию со своей подружкой, которая очень хотела быть артисткой, поступать в театральный институт. И бабушка поступила, но учиться не пошла. А когда ее от завода (она работала на «Русском дизеле» в конструкторском бюро) на радио попросили почитать что-то, связанное с техникой, то после этого предложили остаться на радио диктором. Но она опять не согласилась.
Папа у меня из деревни Богодуховка Чернобаевского района Черкасской области. Он закончил Киевский политехнический институт, был инженером-гидроакустиком, хотя всю жизнь потом занимался телескопами. А его отец был шофером.
Начало пути
Я убежден – всё, что ни делается «в стол», когда-то обязательно потом пригодится. Как-то я решил попробовать написать инсценировку, и начал, конечно же, с «Маленького принца».
У нас был чудесный пионерский лагерь в Усть-Нарве на 120 человек – 4 отряда, куда я каждый год ездил от маминого предприятия, и мы там все друг друга знали. Утро традиционно начиналось с Высоцкого «Вдох глубокий, руки шире». Естественно, у нас там были какие-то театральные вечера, и там я впервые сознательно вышел на сцену. Первой ролью моей был Охранник из сказки про Мальчиша-Кибальчиша. Через несколько лет я приехал, и у меня уже в голове была инсценировка . Мы сделали небольшой такой кусочек , как мне казалось, в стиле Любимова, театра на Таганке, - несколько сцен «Маленького принца». И это был первый мой опыт режиссуры, инсценировки и большой актерской роли. Это было сознательное большое желание выйти на сцену.
Как-то мы с мамой пришли в зубную поликлинику - у меня зубы криво росли. Когда я сел в зубоврачебное кресло, зубной техник сказала: «да, у него зубы растут кривовато, но терпимо – он же не собирается быть артистом?» - и в тот момент я понял, что это важно. Мама еще не знала о моем желании, но с того момента я стал терпимо относиться к тому, что меня водили исправлять зубы, сделали 2 или 3 операции, что-то удаляли, сверлили челюсть.
Когда мне было 14, папа мне сказал: «Я что-то не понимаю – кем ты собираешься быть. Хотя можешь быть кем угодно, только не клоуном!». Где-то в 10 классе я сказал маме, что хочу поступать в театральный институт. Мама согласилась, и я стал готовиться. В тайне от отца мы поехали в Москву на показы во МХАТ и в Щепкинское училище. Я взял гитару, мама на эти числа сделала себе командировку от предприятия, а отец поехал на дачу – так мы все поехали в разные стороны. В Москве ничего не вышло, а здесь я успешно прошел туры в Театральный институт у Тамары Михайловны Абросимовой. 11 апреля 1989 года я впервые переступил порог этого театра со служебного хода.
Параллельно я сходил в ЛИТМО, посмотрел, когда там экзамены. Но понимаешь, в чем дело? Я не мог думать об этом, не мог себе представить, что не попаду в театральный. В то же время, когда меня взяли, у меня был «комплекс самозванца» - мне казалось, что это ошибка какая-то, что все достойны, а я нет. Я поступал с монологом Ноздрева из «Мертвых душ», который я слышал по радио в исполнении Михаила Ульянова.
Отец ничего не знал до момента зачисления. Мы с мамой вечером к нему подсели, и она аккуратно сказала, что я поступил в театральный… Сказать, что он был удивлен – ничего не сказать… Он был о-чень удивлен… У него были смешанные чувства, но он вдруг понял, что не надо переживать теперь по поводу математики, физики, непоступления, армии. Что все как-то благополучно устроилось и можно ехать на дачу… В этом смысле сцена была очень интересная. Как ни странно, он был рад, но удивлен. И все мои родственники тоже были удивлены, хотя старшие из них помнили мою двоюродную бабушку – актрису.
Когда мы приехали к дяде на дачу, он привычно пошутил: «ну что, поступил? В театр музыки..» – я подхватил: «и кинематографии… « - Понятно… Ну ладно, пойдемте за стол…». Кому-то мы уже сказали про театральный. И вот все собрались за столом, стали есть. И вдруг дядя снова спрашивает: «Ну ладно, куда ты поступил?» – а дочь его растерянно: «ну ты же сам сказал – в театр музыки и кинематографии…» - это было как немая сцена из «Ревизора»: оказывается, про «театр музыки и кинематографии» дядя шутил!
Наши родители иногда говорят нам такие слова, которые проникают в системные настройки. Кто-то другой скажет – отскочет. А родители могут сказать одно слово, которое определит твою жизнь. Так, мама сказала отцу спустя много лет: «ну а куда ему еще? Кем ему еще быть?»
Учеба
Началась учеба. Было сложно. В какой-то момент Тамара Михайловна даже позвонила моей маме и сказала, что есть проблемы. Но потом все страсти улеглись, и институт я закончил. Наш курс изначально набирался при Театре им.В.Ф.Комиссаржевской, и лучшие должны были остаться здесь. Во время учебы мы участвовали в спектаклях, но сидеть в закулисье с другими артистами не приветствовалось – все-таки мы были еще студентами. Мы участвовали в спектаклях «Дни Турбиных», в «Царях» – в массовке выходили. Кого-то занимали в новых постановках. Я должен был участвовать вместе с четырьмя своими однокурсниками в спектакле «Незнайка на Луне», но ко II курсу я успел поссориться с Рубеном Сергеевичем, отказавшись от участия в «Царях» скоморохом. Всё получилось крайне нелепо – Рубен Сергеевич думал, что я не хочу играть маленькую роль, а у меня в голове были огромные списки литературы, которые мы должны были прочитать по всем предметам, еще и мастерство, на котором у меня, как мне казалось, ничего не получается…
Рубен Сергеевич мне сказал, что я не с того начинаю, сказал, что он в студенчестве был очень рад, когда ему доверили роль Солдата в «Интервенции»… Вечером я получил разнос от Тамары Михайловны, которая попыталась сгладить ситуацию, сказав Агамирзяну, что я приболел… Но я потом еще и усугубил ситуацию, придя объясняться к Рубену Сергеевичу и рассказав, как я невероятно загружен…Он мне сказал, что этот театр для меня теперь закрыт. Для кого-то это могло стать страшным ударом, но я тогда был очень молод и совершенно не планировал свою жизнь, не очень думал про перспективу, не понимал, что от Агамирзяна зависит моя творческая судьба. Потом уже, после его смерти, я подружился с его супругой Галиной Иосифовной, она меня привечала и даже подарила книгу Рубена Сергеевича.
Мастером курса для меня всегда была Тамара Михайловна Абросимова, а самым близким человеком из педагогов для меня был Ефим Александрович Каменецкий. Во-первых, потому что мужчина, во-вторых, я был в восхищении от того, как он мастерски репетировал. Мы сбегались на его репетиции, сидели и смотрели, как он репетирует другие отрывки. Это было потрясающе. Он ведь не только артист, но еще и философ и поэт в профессии. Но самое важное – он показывал какие-то ремесленные вещи, которые тебе никто не подскажет. Еще он подсказывал нам, как нужно жить в театре - про то, что нужно делать обязательно, а что не надо делать совсем. Учил нас не пытаться рассказывать другому артисту, как ему играть. Никогда! Можно что-то попросить, если тебя это касается: «Не репетируй другого!» - это были «правила актерского дорожного движения» - ты можешь их нарушать, но должен знать, что нарушаешь и они есть в тебе.
На 4 курсе Тамара Михайловна посоветовала меня и еще двоих однокурсников в новообразовавшийся Театр на Васильевском. Я чуть-чуть порепетировал, поездил по ленинградским ДК и понял, что это не моё.
Есть ли жизнь в армии
Перед окончанием института я начал показываться в разные театры. А когда пришла повестка, я показался в Ансамбль песни и пляски, и меня взяли туда служить армию. Это было начало 90-х, служба в армии для меня могла в любой момент закончиться трагически. Родители меня спасали в буквальном смысле: На следующий день после присяги отец, собрав все необходимые документы, сам отвез меня в Ансамбль песни и пляски, где я благополучно отслужил год.
Будучи в армии, я вдруг увидел людей, увидел жизнь – настоящую, какая она есть. Всё-таки пока ты в театральном институте, с родителями, ты в каком-то уютном пузыре, в капсуле. Ансамбль песни и пляски – это тоже некий пузырь, но уже гораздо больше. В армии я встретил самых разных, но самыми удивительными для меня были глубоко верующие молодые люди. Это поменяло мою жизнь – моё мировоззрение, всё поменяло.
На увольнительных я приходил навещать Ефима Александровича в театр. Как-то зимой я зашел к нему в гримерку – в шинели, кирзовых сапогах. Он спросил меня, что я буду делать дальше, и предложил поговорить обо мне с художественным руководителем Новиковым Виктором Абрамовичем. Брали меня на роль в пьесу «Лев зимой», но почти сразу возникла необходимость войти в репетиции спектакля «Дама с камелиями».
Театр им.В.Ф.Комиссаржевской – как всё начиналось…
Я пришел в театр – а тут «Дама с камелиями», эротический танец «Сон»….И я стал думать – где я, что я, зачем я здесь, надо ли вообще мне этим заниматься? Может, это ошибка? Я пришел к Новикову, объяснил ему всё, сказал, что не понимаю, как театр связан с христианством…. Виктор Абрамович ответил, что театр – это дело богоугодное и дал мне время подумать. И через 10 дней я пришел и сказал, что согласен.
Повороты
Когда мы репетировали спектакль «Буря», я ходил в цирк, чтобы меня нас обучили технике «лазанья» по канату. Ребята, которые работали на канате, сказали мне: «А у тебя хорошо получается… Бросай ты этот театр, пока там до славы доживешь! А здесь номер нормальный сделаешь – весь мир узнает!» - я, конечно же, отказался, но было приятно.
В начале нулевых мы с Ярославом Воронцовым из театра Комедии довольно серьезно занимались танцами – чечеткой и даже стали в 2002 году чемпионами России в парных танцах. Там были ребята гораздо сильнее нас, техничнее, но у нас был выстроен танец актерско-драматически, а это всегда интересно.
Несколько лет подряд мы ездили в Швецию, в танцевальный лагерь в Хёренг – брали уроки и показывали свои номера. Там нам сказали: «Вы не понимаете, какие вы! Вам нужно бросать всё и заниматься только этим!» - мы понимали. Либо мы бросаем всё и занимаемся только этим, достигаем чего-то, либо мы продолжаем быть артистами и пытаемся что-то достичь в театре.. Мы выбрали театр.
Когда я занимался педагогикой в Лицее искусств, я понял, что снова нужно выбирать: либо серьезно заниматься педагогикой, либо остаться в театре. После этого несколько лет я не преподавал. Как-то я спросил Ефима Александровича: в какой зависимости моя профессия от преподавания? - я рассказываю детям какие-то азы - из раза в раз, из года в год заново А-Б-В - до интегралов не доходит. А он ответил - в прямой! Сказал, что профессию начинаешь понимать из преподавания – это система, ты людей понимаешь, перед тобой проходит куча детей – это очень важный момент. После этого я снова вернулся к преподаванию.
Потом еще было интересное: как-то мне позвонил мой однокурсник Саша Назаров и сказал очень решительно: «бросай актерство, поезжай в Москву, я тебя сделаю режиссером – будешь снимать кино. Там за тебя всё снимают, свет ставят за тебя, монтируют за тебя – тебя только с артистами договариваться нужно . Сейчас открывается куча всяких каналов, чем-то их нужно забивать. Сейчас будут очень много снимать. …». А был это 2006 год. Саша был очень харизматичен, и я опешил от такого напора и даже пообещал подумать. Через несколько дней я позвонил ему и отказался. Саша, надо отдать ему должное – не обиделся. Просто я человек консервативный очень.
Из детства:
В детстве я очень серьезно занимался плаванием, и мы уже «дослужились» до того, что нам нужно было уходить в спортивный класс в интернат. Мы должны были дважды в день тренироваться, а для этого забрать документы и отдать их в другую школу там же, в Петроградском районе. забрал документы из своей школы и принес их в другую. А надо сказать, что у меня была прекрасная школа – Лентовская гимназия №47 – такое солнечное, красивое здание. Я принес документы в другую школу, походил по коридору и понял, что не буду здесь учиться. Уйду из плавания, но в этой школе учиться не буду - не выживу тут, задохнусь… Хотя сейчас понимаю, что это здание лучше многих других. Мои друзья закончили эту школу, а тогда не смог.
Этапы пути:
В 2001 году у меня был момент, когда я вообще не хотел из отпуска выходить, не хотел ничего играть. Хотя тогда была «Буря», большой успех. Единственный спектакль, который мне хотелось играть, была постановка для детей «Маленькая принцесса».
Когда долго живешь в театре, понимаешь, что все неравномерно и немонотонно. Есть периоды, и они разные. Иногда есть что играть, а иногда нет. Иногда ползешь в театр, а иногда – летишь. Это нормально, театр – дело живое.
Что было важным, кто повлиял на меня, на моё становление здесь, в театре? На самом деле, всё. И все, работающие здесь – режиссеры, артисты, все люди театра. Рубен Сергеевич Агамирзян, Владислав Пази, Александр Морфов (мы все, актеры среднего поколения, до сих пор существуем «под знаком Морфова»), Тамара Михайловна Абросимова, Александр Исаков, Валерий Гришко… Так или иначе, от кого-то что-то берешь для себя, кто-то тебя подогревает. Ефим Александрович - мой главный учитель, а, например, Валерий Дегтярь – артист, на которого я ходил смотреть, подглядывал, что-то пытался копировать. Ты кого-то выбираешь, смотришь на актера, как он что делает, впитываешь, потому что это нравится. Все артисты, что старше тебя все без исключения, объективно становятся твоими учителями, проводниками в профессию. У меня это так.
Очень важно, чтобы у артиста были главные роли. Вы заметили, что сейчас все молодые артисты у нас в труппе если не с главными, то с большими ролями? И это аванс, потому что дальше будет работа. Серьезная, долгая работа. И возможно следующая главная роль придет очень нескоро. Но главные роли должны быть – на них актер становится актером.
У меня тоже была главная роль в самом начале творческого пути – как аванс. Валера Дегтярь мне оставил роль в спектакле «Одолжите тенора», уходя из театра. Он сказал, что не будет это репетировать, и посоветовал меня режиссеру Александру Исакову. И я играл этот спектакль лет 5 или 6, спектакль был очень востребован. А сейчас мне глубоко интересны мои роли - большие серьезные - в спектаклях Александра Морфова, сегодня – в спектаклях Леонида Алимова.
Что сейчас? Я убежден, что существует какой-то план относительно тебя, и я бы хотел этот план угадать-разгадать. Как у Тарковского:
Загородил полнеба гений
Не по тебе его ступени
Но даже под его стопой
Ты должен стать самим собой…
Хочется прозреть этот замысел и ему соответствовать…
Художественный руководитель Театра им.В.Ф.Комиссаржевской – з. д. искусств России ВИКТОР НОВИКОВ:
Я сейчас прочту стихотворение, которое очень созвучно актеру и человеку Родиону Приходько:
Ни к чему,
ни к чему,
ни к чему полуночные бденья
И мечты, что проснешься
в каком-нибудь веке другом.
Время?
Время дано.
Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты,
разместившийся в нем.
Ты не верь,
что грядущее вскрикнет,
всплеснувши руками:
«Вон какой тогда жил,
да, бедняга, от века зачах».
Нету легких времен.
И в людскую врезается память
Только тот,
кто пронес эту тяжесть
на смертных плечах.
Мне молчать надоело.
Проходят тяжелые числа,
Страх тюрьмы и ошибок
И скрытая тайна причин...
Перепутано — все.
Все слова получили сто смыслов.
Только смысл существа
остается, как прежде,
один.
Вот такими словами
начать бы хорошую повесть,—
Из тоски отупенья
в широкую жизнь переход...
Да! Мы в Бога не верим,
но полностью веруем в совесть,
В ту, что раньше Христа родилась
и не с нами умрет.
Если мелкие люди
ползут на поверхность
и давят,
Если шабаш из мелких страстей
называется страсть,
Лучше встать и сказать,
даже если тебя обезглавят,
Лучше пасть самому,—
чем душе твоей в мизерность впасть.
Я не знаю,
что надо творить
для спасения века,
Не хочу оправданий,
снисхожденья к себе —
не прошу...
Чтобы жить и любить,
быть простым,
но простым человеком —
Я иду на тяжелый,
бессмысленный риск —
и пишу.
Наум Коржавин. Вступление в поэму
Вот это, как мне кажется, его сущность. Это относится к нему и его восприятию мира. Человек, который не переносит вранья. Верит в Бога. И всё, что он делает на сцене, он делает по совести. И поэтому ему очень подходят эти строчки.
Родион – мощная личность. Он никогда не стремился к славе. Он скромен и всегда много работал. И сегодня он занят в 12 спектаклях театра, а всего в нашей афише 33 названия. Это Ариэль в «Буре», Учитель астрономии в «Безымянной звезде», Комаровский в «Докторе Живаго», врач Рукосуев в спектакле «Двадцать минут с ангелом», художник Алексей в «Графомане», Штольц в «Обломове» и т.д.
Родион работает в театре с 1994 года, но и будучи студентом он выходил на эту сцену в эпизодических ролях. 28 лет – это огромный срок в жизни и человека, и театра. Еще он успешно преподаёт актерское мастерство у детей и студентов.
То, что он хороший актер – видно каждому зрителю. Он въедливый, иногда очень неудобный, но абсолютно честен в своей работе, в своей жизни. Родион Приходько – важная составляющая нашего театра.
#родион приходько #приходько #юбилей
