Я обещал написать о нем когда-то, но тогда еще не достиг тех вершин творчества, как сейчас. Надеюсь, сейчас получится. И прошу прощения у вас за многочисленные технические подробности, без них мне просто никак. Ведь это тогда была вся наша жизнь. Постараюсь максимально просто. Итак.
Я давно заметил, что евреи тундры отличаются от просто городских, тем более от тех, что постоянно шастают сейчас в телевизоре. Очень возможно, что разница просто огромная, как между белым полярным волком и питерскими подвальными крысами.
Смотрите. Высокий и костистый. Шапка черных курчавых волос и библейская бородища. Нос соответствующий. Фроим Грач, сбежавший на Крайний Север от Бабеля. Об выпить большую рюмку водки и набить кому-то морду тоже имел представление. Хотя при мне никогда и не дрался, противники сами убегали. Начальник Опытно-методической радиогеодезической партии экспедиции ЛОМГЭ.
Я познакомился с ним просто. В те времена, возможно и не только в геологии, существовало рационализаторское направление работы с трудящимися. У нас в экспедиции, например, раз в неделю собиралась авторитетная комиссия, где труженики тундры и моря, с подготовленными заранее бумагами, пытались впарить этой комиссии то, что они изобрели. Без смеха: многое натурально внедрялось, а авторы этих изобретений получали значительные премии. Впрочем, просто на бутылку наши ребята могли заработать почти всегда. Я тоже бутылку захотел, и двинул там свое. Когда у нас плохо работал радиодальномер, и судно не получало от него электронные дальности до береговых постов, мы отмечали по теодолиту и потом отправляли им по рации углы отклонения линии “наш пост – судно” от опорной линии. И штурман, после работы с карандашом и транспортиром, получал на карте свои координаты. Жирную карандашную точку.
Теодолит для определения углов устанавливали на самой высокой точке, и совсем не обязательно вблизи от палатки. Не набегаешься, да и время потеряешь. Тогда я разобрал запасные наушники от рации, и с помощью длинных проводов сделал из них телефон. Наушник, если в него орешь, является микрофоном, то есть, источником электрических колебаний, а если его слушаешь, то он просто наушник. Так я связывался в нужные моменты времени с напарником, сидящим в палатке, и сообщал ему угол отклонения, а он передавал его на судно. Дешево и сердито.
Рацпредложение мое на комиссии приняли со свистом, но нужен был еще отзыв специалиста. И я поехал за ним к Борису Ароновичу. Он меня сразу понял, и для натурных испытаний взял в пару своего зама Прейсмана, который считался почему-то самым пьющим евреем Диксона, хотя совсем не факт. Они тут же разломали наушники, растянули провода, и стали орать что-то друг другу через длинный коридор. Отзыв я получил, и потом, когда развалилась наша Чукотская партия, и я пришел проситься к нему, он тут же принял меня на работу.
Вообще, такого человека, как Борис Аронович, к работе можно было допускать только в наручниках. И морду скотчем замотать покрепче, иначе он все подряд улучшит и модернизирует. Так было и в моем случае. Как только я рассказал ему про этот радиодальномер “Мир-3”, то тут же, среди зимы, был послан на Чукотку забрать его оттуда. К слову, там у меня было кое-то интересное, и даже почти лиричное, можете прочитать вот здесь.
Итог нашей последующей работы. Еще понятие “спутниковая GPS-навигация” в мире не существовало, а мы уже летали или плавали по электронным координатам от трех опорных постов. Компьютер – огромный ящик под названием “Электроника какая-то”, с нашей программой на обычной магнитофонной кассете, монитор – маленький телевизор “Электроника ВЛ-100”. На этом мониторе – линия профиля, и наше отклонение (всего в несколько метров!) от этой самой линии. Летчик смотрит на это дело, и рулит, куда надо.
Работали на Таймыре. После взлета меня держали за штаны, а я, высунувшись из фотолюка самолета ИЛ-14, устанавливал снаружи нашу антенну. На земле ее было не поставить, она как раз до земли и доставала. Много работали в Тазовской губе, уже на вертолете. Там, откуда сейчас качают нефть и газ. Пристреливали точки для авиадесантной гравики. Работали в море. Могли бы работать с этой техникой и дальше, но начальнику пришла в голову новая идея. Появилась наша спутниковая навигационная система. “Шхуна”, называлась. Правда, определение координат она давала еле-еле. Раз в десять минут, что ли, уже не помню. За это время корабль мог убежать с линии незнамо куда. Поэтому начальник решил эти дыры забивать данными с акустического допплер-лага. После пересчета в расстояние курсовой скорости и сноса, которые он выдавал. Все получилось, правда, поначалу случились нюансы. При установке антенны в днище судна ее кабель где-то там не проходил, и рабочие отфигачили от него разъем. Нормальные дела. Меня и еще одного мужика послали в Мурманск разбираться с этим делом. Что сказать? Здоровенный, бронированный не хуже того танка кабель, из которого торчит куча неизвестных мне проводов. От каждого акустического элемента этой фазированной антенной решетки. Залитых, кстати, какой-то водонепроницаемой, отвратительно липкой дрянью. Кто из этих проводов есть кто, разобрался с помощью приборов, все спаял, как надо. Лево и право только не смог определить, но при выходе в море увидел по факту, и перепаял. Долго возился, конечно. Составил огромные таблицы емкостей, измеренных между всеми проводами по очереди, и только после этого сообразил, что куда паять. Решаемо. Гораздо трудней оказалось потом, после нашей инженерной победы, которую обмыть надо. В Мишуково, где мы стояли, в магазине, мне не захотели продать водки по причине того, что был в рабочем. Будьте-здрасьте! Я с корабля, на улице снег в морду летит, и я, естественно, в ватнике. В нем из Питера и приехал. Но я умею уговаривать как просто женщин, так и женщин-продавщиц. Потому и здесь справился, и не раз.
Что-то я все про себя, хотя так и было. Получали мы руководящие указания, потом сами работали на результат. Начальник нас нисколько не тормозил, если только кто-то из нас не завирался, и шел не туда. После чего все решалось на общих совещаниях. Практически полная свобода творчества. Да и на начальника, при всей своей устрашающей внешности, он нисколько не был похож. Нечто исключительно интеллигентное, местами даже изысканное. Например, главной его задачей перед очередной нашей пьянкой было изготовление множества маленьких изящных бутербродиков из всего, что под руку попадется. Канапе называется, что ли. И именно он заставил меня оформлять строганину из сига на блюде так, чтобы это блюдо могли оценить в любом ресторане.
Но были у него и недостатки. Вставал рано, зараза, даже когда можно было еще поспать. Бурчал что-то и шелестел листами наших принципиальных схем. Потом стало даже хуже. Там у нас прошел день 8 марта, после которого я получил от него, и ни за что, втык и направление на новую творческую работу. Если вы не читали, то здесь, потом здесь.
Получилось так, что работу эту творческую я завалил, точнее, грохнулся оттуда сам начальник. Поэтому я страстно желал оправдаться. И такая возможность появилась. Потому что весна пришла, и ожили мухи. Которые перезимовали под обшивкой нашего балка в огромном количестве, ведь балок наш, как потом оказалось, стоял на краю поселковой свалки. Короче, сделал я ему мухобойку из куска листовой резины, привязанного к палке. И начальник это одобрил, чего нельзя сказать об остальных ребятах. Потому что наше утро теперь стало начинаться с громких ударов по стенам и потолку, после чего нам всем на лицо сыпались покойные мухи. Снова я не туда сообразил, значит.
Но это я уже далеко убежал от темы, поэтому возвращаюсь к комплексу “спутник-допплер-лаг”. Отработали мы с ним в Обской губе, на шаланде под названием “Аквамарин”. Вернее, шаланда эта без моей наземной станции отработала, у противоположного берега, наш берег почему-то обсох не хуже, чем в пустыне. Ну что же? Побездельничать тоже неплохо, вот только “Аквамарин” пожрать нам так и не привез. И я весь этот сезон провел в поисках хлеба насущного, в смысле, утки насущной.
Но вернулись мы оттуда на коне. По всему Союзу нас заметили, а с Дальнего Востока пошли запросы на точное позиционирование ПБУ (плавучих буровых установок) над скважинами. Это было уже совсем круто. И это было началом нашего конца.
Ведь в экспедиции был еще один еврей, который ее начальник. И звали его Вилор. Для тех, кто не в курсе: Вилор – это Владимир Ильич Ленин – Основоположник Революции. И вот, этот Основоположник вполне себе логично сообразил, что еще немного, и начальником экспедиции станет не он, а Борис Аронович. Я не знаю, как это все удалось, но нас разогнали. Наработки наши кусками раздали кому-то, а мы пошли на панель. Кто куда. Прейсман отбыл в Израиль. Кто-то из наших ушел в НИИГА, кто-то в Полярку. Потом они меня в Полярку и высвистали. Но до пока я ушел на море Лаптевых, ведь не бывал еще там.
А начальник наш навсегда оставил геофизику, и ушел на ткацкую фабрику. Как оказалось, там уже было некое подобие процессоров, сделанных на советских микросхемах. С их помощью получалось разнообразное плетение, и даже внутренние рисунки ткани. Тоже ведь работа, хотя и…
Шла жизнь, и мы все были где-то. Но начальника своего не забывали. И я звонил ему часто, обязательно после загранрейсов. Он ведь тоже любил байки, как полярные, так и тропические. Позвонил ему однажды прямо перед очередным своим рейсом. Тогда слегка удивило, что говорил он со мной напряженным свистящим шепотом, но сам он об этом ничего не сказал, а я из деликатности не спрашивал. Он хотел встретиться. Втроем: он, я, и Андрюха Попков. Сын того самого, репрессированного Попкова. А я ведь завтра улетаю!
Пообещал ему все сразу после рейса. Но, когда через три месяца вернулся, его телефон замолчал навсегда. Замолчал и телефон Андрюхи. Одиночество выбралось из своей берлоги, и начало приближаться уже и ко мне. И бежать мне от него никак – ноги уже не те.
Печально.
