Сначала во дворе залаял пёс по кличке Чип. Я открыл глаза и прислушался. Услышал, как за окном открылась калитка палисадника, послышались скорые, суетливые шаги, которые затихли возле окна.
"Сейчас постучится", – подумал я и встал с кровати одновременно со стуком в раму окна.
"Тук-тук-тук".
Стук был резкий, звонкий, тревожный. Ночью к деревенскому фельдшеру можно придти только по одной причине - случилась беда. В который раз мое сердце с какой-то тоской торопливо застучало где-то в шее, грудь сдавила знакомая боль, заставляя меня сделать упорный глубокий вдох, приливом крови к голове обожгло затылок.
Я подошёл к окну и отодвинул штору. В темноте палисадника был виден силуэт человека.
- Доктор! - громко и взволнованно прозвучал женский голос. - Людмила отравилась! Быстрее... Пожалуйста!
- Сейчас выйду... - тихо ответил я.
- Пожалуйста, быстрее! - голос уже всхлипывал. - Она умирает!
Когда я завязывал шнурки на кроссовках, то уже не было ни жара в затылке, ни боли в груди. Лишь только сердце по-прежнему торопливо стучало.
- Папа, - услышал я. - Ты куда?
Дочка, которой я час назад читал сказку, проснулась от стука в окно.
- Доча, я на вызов, - с горечью в голосе ответил я. - Там тётенька одна заболела, надо её полечить. Ложись, спи.
- А ты скоро придёшь?
- Скоро. Ты проснешься утром, а я уже дома буду! Хорошо?
Дочка улыбнулась так ласково, что сердце у меня снова защемило.
- Я тебя люблю.
- И я тебя. Ложись, спи.
Взяв свою "вызовную" сумку, я вышел на улицу. Теплый воздух летней ночи, наполненный запахом трав, нестройный стрекот кузнечиков, далёкое кваканье лягушек в пруду и глубокое бесконечное звёздное небо немного успокоили меня.
- Всё хорошо, - сказал я вполголоса сам себе и повторил по словам:
- Всё. Будет. Хорошо.
За воротами стояла Нина Васильевна, женщина, примерно пятидесяти лет.
- Доктор! Идёмте скорее! Она таблеток своих наелась... - снова начала рассказывать она. - Людмила..., она умирает! Она... она не просыпается... Она хрипит и не просыпается... Она умрёт? Скажите, она умрёт, да?
То ли теплый ночной воздух короткого уральского лета, придал мне такой уверенности, то ли я просто хотел хоть немного успокоить взволнованную женщину, но ответил я абсолютно уверенно:
- Нет. Не умрёт. Идём!
- Ой, скорее... скорее! - сказала женщина и торопливо пошла по дороге в сторону дома больной.
По дороге Нина Васильевна сбивчиво рассказала мне что случилось. Её сестра Людмила страдала шизофренией и принимала соответствующие препараты, назначенные психиатром. При регулярном приеме подобранного лечения, болезнь её отступала, позволяя больной вести более или менее достойную жизнь. Беда была в том, что сама Людмила, в силу своей болезни принимать препараты забывала, поэтому прием этих самых препаратов должен был контролироваться дееспособным родственником. Все время за ней ухаживали её муж Иван и сын Сергей. Муж работал пастухом частного стада, поэтому ежедневно, с раннего утра и до позднего вечера пас домашний скот. Сын Сергей работал в бывшем совхозе водителем. Недавно ему исполнилось двадцать шесть лет, и в один из дней он сообщил родителям, что уходит жить к девушке - семью свою создавать надо.
- Они на работе оба, Иван и Серёжка-то... А она вот, весь день одна дома... Вот и напилась своих таблеток-то... Сроду забывала, а тут, на тебе! Выпила!
- Сколько выпила? - спросил я.
- Все! Кто её знает, сколько там было? - отвечала Нина Васильевна и вновь начинала причитать:
- Ой, беда-беда... Ой Людка-Людка... Да и Иван ещё сегодня поддатый припёрся! Не сообразил сразу-то, что случилось! Серёжка, вот, то ли с Танькой поссорился, то ли просто зашёл уже в десять вечера. Гляжу, говорит, отец за столом сидит пьяный, а мать спит, и рядом упаковки от её таблеток, все пустые. Он её будить пытался, а она не просыпается, вот он ко мне и прибежал: "Тётя Нина, тётя Нина! Мамка отравилась! Папка пьяный!".
Ну, я к ним, а потом вот к вам бегом...
Вот так и сложились все те обстоятельства, которые привели к несчастью. Людмила выпила все таблетки сразу. Что её побудило так поступить - неизвестно. Скорее всего у неё не было попытки суицида, а просто непонимание того, что она делает.
Людмила лежала на кровати. Кожа её лица была бледной, губы синюшного оттенка, лицо умеренно отёчное, рот приоткрыт. Дыхание её было шумным, глубоким и прерывистым.
Возле кровати, держа мать за руку и стоя на коленях, всхлипывал сын Сергей. Рядом на табурете и на полу валялись блистеры из-под таблеток. За столом, положив голову на руки, сидел муж Людмилы Иван. По его нервно вздрагивающей грудной клетке было видно, что он тоже бесшумно всхлипывает.
В доме было душно, пахло перегаром и чем-то пригоревшим. Над кроватью, на стене в большой рамке, выкрашенной голубой масляной краской, были размещены выцветшие чёрно-белые фотографии. В центре рамки была фотография молодых мужчины и женщины, держащих на руках двух маленьких девочек.
- Что случилось? - спросил я, подходя к кровати.
Сергей резко повернул голову, услышав мой вопрос.
- Доктор! Мамка таблеток наелась! Она их все выпила! Вот! - не отпуская руки матери сказал он и указал на блистеры, лежавшие на табуретке.
Я достал тонометр.
- Я пришёл..., - пьяным виноватым голосом промямлил из-за стола Иван, - а она..., вот, лежит и не просыпается...
Давление было низким, пульс частил.
- Ведро воды! Тазик! Быстро!!! - скомандовал я.
Сергей вскочил на ноги и растерянно уставился на меня. По его недоуменному взгляду, я понял, что он неимоверно растерян.
- Сергей, - спокойно сказал я, положив ему руку на плечо и глядя в глаза. - Мне сейчас будет нужна твоя помощь. Одному мне не справиться. Слышишь?
Сергей кивнул.
- Молодец. Принеси ведро чистой воды с колонки.
- Сейчас!!!
Он выскочил в сени, загремел там ведрами, захлопал дверями.
- Нина Васильевна, надо тазик. Будем промывать желудок.
- Да-да...
- В бане тазики! - вмешался Иван.
Он попытался встать из-за стола, но его ноги под действием алкоголя и усталости не позволили ему этого сделать. Он снова плюхнулся на стул, схватившись за край стола. Стол жалобно заскрипел ножками по деревянным половицам. Старая изрезанная клеёнка, сползла со стола, уронив стоявшую на ней грязную посуду на пол. Звон посуды об пол больно резанул по слуху.
- Иван Михайлович, - сказал я, - ты лучше не вставай, ладно? А то мне ещё и с тобой возиться придётся. Лучше ляг где-нибудь, а то ты стоять не можешь.
Иван Михайлович сделал строго-горделивое выражение лица и громко и четко произнес:
- Да я и сидеть-то не могу... Но я сижу-у!!!
Пьяный, он не понимал всей серьезности сложившейся ситуации. Вряд ли он будет помнить утром, что было ночью. Зато сейчас, он неосознанно испытывает гордость за то, что несмотря на большое количество выпитого, он не упал где-то на улице в канаву, а может даже сидеть и раздавать советы.
Я, тем временем, уже подключался к вене, чтобы поставить капельницу.
С ведром воды в дом забежал Сергей.
- Вот!
- Поставь здесь, - указал я на пол возле кровати. - Тазик тоже на пол, под головой.
Сергей, похоже вышел из своего оцепенения:
- Доктор, ты говори, что надо делать?
- Давайте её на бок повернём, подушки под спину подложить, сейчас желудок промывать будем. Нина Васильевна, держите капельницу!
Желудочный зонд в вызовной сумке у меня был, а вот воронки не было.
- Воронку надо.
- Какую? - спросила Нина Васильевна.
- Несите какие есть! Надо чтоб носик воронки вот сюда влез, - уже разминая в руках зонд, я указал на его канюлю.
Сняв рамку с фотографиями, я повесил на гвоздь пакет с раствором капельницы.
Нина Васильевна убежала за воронкой к себе домой. Благо жила она по соседству, поэтому быстро вернулась с подходящей воронкой.
Разжав челюсти больной, я установил ей желудочный зонд и стал промывать желудок. Промывные воды были желто-зеленого цвета, с характерным запахом лекарств.
- Она не умрёт? - дрогнувшим голосом спросил Сергей, усиленно моргая при этом.
- Нет, - ответил я. - Чувствуешь, как таблетками пахнет, которые мы из неё вымываем?
- Это таблетками так пахнет?
- Да, - ответил я. - Эти таблетки не успели всосаться в кровь, а значит, больше не смогут причинить ей вреда.
- Спасибо... - Сергей зажмурил глаза и отвернул лицо в сторону.
Понятно было, что он не хочет, чтоб я увидел его слёзы. А я для себя вдруг осознал, что любовь сына к матери проявляется вопреки её болезни, вопреки всем её последствиями в виде беспорядка дома, отсутствия приготовленной еды, неопрятного внешнего вида и неадекватного поведения.
Нельзя! Нельзя, чтоб он плакал, - думал я, вновь и вновь промывая желудок больной, стараясь как можно больше вывести невсосавшийся препарат. - Ещё слишком рано, ей ещё жить да жить. Я должен! Я теперь должен... Он мне "спасибо" искренне сказал. Искренне, до слёз. А ещё рано спасибо говорить, ещё не за что его говорить...
Наконец, промывные воды стали чистыми. Больная всё также была без сознания. Сердечная деятельность её была на прежнем уровне.
- Нина Васильевна, там в сумке уголь активированный, - сказал я. - Достаньте, пожалуйста, все таблетки и растолките их в кружке. Сергей, беги к Коле водителю, пусть подъезжает на скорой. Маму в больницу повезём.
Сергей выбежал из дома.
Продолжение следует ...