К числу любимых зрелищ донских казаков относился и народный театр. В ХIХ веке редко какая ярмарка, свадьба или другие общенародные гуляния обходились без показа народной драмы, фарса или кукольного представления.
Создание самого народного театра начинается, видимо, с того момента, когда по Дону и его притокам начинают селиться беглые крестьяне, которые приносили на донские земли устное творчество: песни, былины, сказы, торжественные обряды, праздники скоморошины, потехи.
Жизнь казаков по Дону и его притокам в то время была достаточно суровой и опасной. Свою свободу и независимость донцам приходилось отстаивать в беспрерывных сражениях с турками и татарами. Видимо, в то время и сложилась поговорка: “Секи меня сабля турецкая, но не бей меня боярская плеть”. Казаки предпочитали хотя и короткую по времени жизнь, но свободную.
Находясь вдали от Москвы, казаки создали и свое оригинальное административно-политическое устройство. Высшим органом власти у них являлся казачий Круг, где они выбирали себе атамана, решали другие важнейшие вопросы. Раз принятое решение по тому или иному вопросу, запоминалось в народной памяти. Так создавалось войсковое право. Безусловно, все это повлияло и на устное народное творчество казаков и подготовило почву, на которой и вырос донской народный театр.
Отличие народного театра от профессионального заключалось в том, что представления народного театра шли прямо под открытым небом, на улицах и площадях, среди шумных толп зрителей. Очень часто и сами зрители становились участниками спектаклей.
Тексты народных драм записывались редко, постановщики играли по памяти. Иногда текст менялся до неузнаваемости по сравнению с первоначальным. Большие изменения в тексты народных драм вносили не только атаманская цензура, но и сами зрители. В разное время и в разных местах запросы их были неодинаковыми.
Исполнители народных драм должны были говорить очень громко, почти кричать. От них требовались размашистые, резкие движения, ярко выражающие переживания действующих лиц. То, что зритель мог не услышать, он должен был увидеть.
Уличная сцена допускала массу условностей. Так, в сцене “На Волге” все исполнители садились на землю, в затылок друг другу, и, раскачиваясь взад-вперед, изображали движения на лодке по реке.
Колыбелью донского народного театра являются старейшие верховые станицы: Правоторская, Михайловская, Урюпинская, Дурновская, Преображенская. Видимо, отсюда бродячие актерские группы разносили народные драмы по всей Области Войска Донского.
В.Головачев и Б. Лащилин в своей книге « Народный театр на Дону» пишут: «Народный театр был театром героическим. Героями драм выступали наиболее любимые казачьи персонажи: Ермак Тимофеевич, Степан Разин, Кондратий Булавин. Народные исполнители присваивали своим героям самые благородные черты: храбрость, бескорыстие, любовь к Родине, великодушие.
Драма “Ермак” была, например, одной из любимых постановок. В течение всего Х1Х столетия она разыгрывалась на Крещенской ярмарке в станице Михайловской. До 1855 года Крещенская ярмарка была самой крупной на Дону и одной из крупнейших в России и длилась более полутора месяцев. Торговать сюда приезжали купцы из Москвы, Астрахани, Сибири, Средней Азии, Китая, Персии, Турции.
Торговые гости искали развлечений. Под зрелища был приспособлен один из торговых корпусов ярмарки, который назывался “скоморошным” или “потешным”. Здесь выступали бродячие актерские группы, скоморохи, акробаты, но чаще всего – местные постановщики народных драм.
За вход на представление взималась плата, которую зазывалы определяли так: “Стоять – пятак, а ежели сидеть, то и до полтины”. Оформление спектаклей было пышным. На сцене устанавливался ярко раскрашенный струг, нос и борта которого были богато украшены деревянной резьбой. Заканчивалась драма “Ермак” призывом есаула: “Сарынь на кичку! Бей, жги, не жалей, ребята, богатого помещика!”
Весьма популярной была и народная драма “Степан Разин”. Этого донского казака А.С. Пушкин назвал “единственным поэтическим лицом русской истории” за то, что ему было посвящено столько народных песен, легенд, драм и сказаний, как никому в русской истории. В период революции 1905-1907 гг. эту драму ставили в некоторых донских станицах, в частности в Урюпинской. Заканчивалась драма плачем разинцев:
Помутился-то славный наш Дон,
Славный наш Дон-батюшка,
Помутился-то он до самого устьица,
Помутился-то наш весь Круг,
Весь наш Круг, Круг казачий,
Нету у нас больше атаманушки,
Все Степана Тимофеевича Разина.
Как поймали добра молодца
Злые вороны-бояре
Заковали ему руки белые,
Руки белые в кандалы железные.
Ой, казаченьки, вы, казаченьки,
Помяните словом добрым
Словом атаманушку –
Добра молодца, Степана Тимофеевича.
Интересным являлось театральное зрелище, которое называлось “ссыпчиной”. Сохранилось подробное описание этого действа, которое обычно ставилось на масленичной неделе в станице Правоторовской на Хопре. Характерно, что поводом для “ссыпчины” служила общественная работа – рубка льда и набивка его в станичные погреба. На эту работу собирались все служилые казаки станицы или хутора. Длилась она до двух дней, после чего на льду устраивались кулачные бои. Затем собирались партиями и договаривались о предстоящей игре-гулянье.
Казаки предварительно снимали под квартиру большой просторный дом. Затем собирались в Круг и выбирали должностных лиц: гулебного атамана, есаула, казначея и “колымагу”. С этого момента гулебный атаман нес ответственность за поведение каждого игрока не только перед участниками игры, но и перед станичным правлением. Исполнителем его станичных поручений являлся есаул. В обязанности казначея входило хранение “воинской казны” и ответственность за денежные сборы.
Особые обязанности нес “колымага”. Он был сборщиком водки, имел лошадь с упряжью, сани и 40-ведерную бочку, которая во время игры наполнялась даровым вином.
На Круге объявлялись правила игры. Особенно жестоко пресекались драки и скандалы среди гулебщиков. Устанавливалась почти железная дисциплина. Ее нарушителя в первый раз заставляли пробежать босиком по улице под смех и гиканье толпы. Если же он нарушал правила вторично, его с позором исключали из игры.
Женщины в гулебную кампанию не принимались. От них разрешалось принимать только пищу, которая поступала в общий котел.
На третий день масленичный недели игра открывалась парадным шествием. Впереди на лучшем коне ехал гулебный атаман, одетый в старинный атаманский костюм (чекмень, расшитый галунами). За ним следовали казаки, и завершали процессию «колымага», сидевший верхом на бочке.
Все население станицы, покинув свои курени, высыпало на улицу встречать казачью вольницу. Улицы преображались. Возле каждого двора стоял стол, накрытый скатертью с закусками, винами, хлебом и солью. Гулебная кампания проезжала два-три двора с веселыми или грустными песнями. Особо щедрых на угощение хозяев “качали” с криками “ура!” Выпив и закусив, казаки начинали демонстрировать свое мастерство. Устраивали скачки по улицам в одиночку или группами то перебрасываясь с одной стороны коня на другую, то на всем скаку схватывали брошенную шапку, то, несясь на коне, спустившись ему под живот.
Но все это было только вступлением к большим играм и представлению, которые начинались немного погодя. Ночью казаки распивали собранное вино. Утром, в четверг, вздремнув и опохмелившись, они выходили на улицу спешенными. Только “колымага” неизменно ездил на санях с бочкой. На улице, у дворов уже стояли накрытые столы. Хозяева ждали гулебного атамана. На улице появлялись ряженые: сначала скоморохи, потешно танцующие под песню о братьях-неудачниках Фоме и Ереме, затем цыган-барышник с длинным кнутом в одной руке и с “кобылой” на подводе в другой. “Кобылу” изображали трое казаков, один из которых ложился на плечи своих товарищей и держал чучело конской головы. Все трое казаков покрывались пологом. Затем давалось представление героических драм. Гулебная кампания превращалась в буйную казачью вольницу, сам гулебный атаман - в Ермака или Разина, а улица – в сцену. Зрители должны были вообразить, что действие разворачивается то в диких лесах, то на раздольной матушке Волге, то на казачьем майдане.
Эти представления продолжались до последнего дня масленичной недели. В воскресенье казаки садились на лошадей, еще раз с песнями объезжали всю станицу и начинали прощаться до будущего года.
Таким был народный казачий театр, совместивший масленичные игры, традиционное празднество в часть былой казачьей вольницы и сценические представления о предводителях вольного Дона. По своему характеру народный театр был “бунтовщическим” и воспитывал своих многочисленных зрителей в духе непокорности. И хотя постановка народных драм официально не запрещалась, но каждый раз подвергалась цензурным ограничениям со стороны атамана.
Прихожанам также внушалась мысль, что не только разыгрывать, но и смотреть “бесовские представления” о разбойных атаманах, врагах церкви и правительства греховно. В конце ХIХ века правительство все-таки запретило ставить народные драмы во время “ссыпчин”. Да и сами казаки не так уж охотно стали принимать участие в постановках, опасаясь осуждения со стороны священников и начальства. По мере того как казачья молодежь отходила от народного театра, так называемая иногородняя молодежь перенимала казачьи “гулебные” традиции и являлась инициатором постановки народных драм.
Кроме народных драм, казачий театр располагал большим количеством фарсов, комических сцен. К ним можно отнести фарсы “Как холопы из господ жир вытряхивают” и “Ванька малый, да барин удалый”. В них звучала социальная сатира на помещиков, купцов и бояр. Фарс “Ванька малый” заканчивается призывом:
Барина – на рели,
Голубчика – на качели
А за барином господ
И всех царских воевод!
В фарсах более позднего происхождения уже нельзя найти призыв “подвесить барина на рели” (виселицу). Призывы громить и уничтожать помещиков, заменены мечтой о чудесных кнутах (фарс – “самобойные кнуты”), которые бы наказывали тех, кто живет обманом и неправдой. Персонажи, подвергающиеся осмеянию народу – уже не гордые и чванливые бояре, а глупый бездельник – барин, окружной атаман, писарь, пройдоха-коновал.
Фарсы разыгрывались не только на “ссыпчине”, но и на частных гуляньях, свадьбах. Излюбленным зрелищем на казачьих свадьбах был “Журавель” (“Журавль”). Исполнитель “журавля” надевал на ручку цепа вывернутый мехом вверх рукав тулупа, а сам закутывался в полы тулупа. Ручка цепа с надетым на нее рукавом шубы изображала журавлиную шею, а “тяпок” служил клювом (цеп состоял из двух частей: ручки и тяпка, скрепленных ремнем, который назывался гужевкой). Разыгрывалась следующая сцена.
Казачья горница. Гости сидят за столом и поют:
Во чистом поле, во займище
Журавль кричит:
Жур, жур, жур.
Журавушка молодой,
Он кричит, кричит,
Журавушку кличет
Жур, жур, жур
Журавушка молодой
Журавушка – сударушка
Лети сюда скорей
Жур, жур, жур.
Журавушка молодой
Под лесом, лесочком
Травушку-муравушку щипать
Жур, жур, жур.
Запевала: “А где ты, журавушка, что ж к нам не идешь?
Журавль входит.
Атаман (поднимая чарку): “А ну-ка, выпей, журавль со мной!”
Журавль: “Я с тобой не пью ни вина, ни водки, ни воды, ни кваса!”
Писарь (поднимая чарку): “А ну-ка выпей со мной!”
Журавль: “Я с тобой не пью ни вина, ни водки, ни воды, ни кваса!”
Казначей (поднимая чарку): “А ну-ка выпей со мной!”
Журавль: “Я с тобой не пью ни вина, ни водки, ни воды, ни кваса! Я вас всех своим носом бью, дубовым долблю. Бью, бью, бью, в землю вколочу! (Гоняется за атаманом, писарем, казначеем, те убегают из-за стола. Журавль садится за стол). Со честным народом я и пью и гуляю!”
Широко был распространен по всему Дону и фарс “Медведь”. Он исполнялся чаще всего на свадебных и масленичных гуляниях. “Медведя” рядили так: выворачивали два тулупа шерстью вверх, рукава одного тулупа надевали на ноги, другого на руки; на спину клали подушку, чтобы медведь был горбатым. Ряженого крепко перевязывали кушаком, цыган-поводырь набрасывал на него веревку и сопровождал медведя на гуляньях. Народ спрашивал, что “медведь” умеет делать, цыган отвечал, что все. По просьбе зрителей “медведь” танцевал, затем цыган говорил: “Мишенька, покажи, как модные девки обряжаются, на улицу собираются”. “Медведь” показывал, как девки наряжаются и перед зеркалом охорашиваются. Потом показывал, как молодые ребята с бахчи арбузы воруют, и гласный на станичном сборе на дармовщину водку пьет – прямо из ведра. Кроме того, “медведь” являл себя хорошим лекарем: у кого спина болит – спину помнет, у кого живот – горшки накинет, а у кого в боках колотья – он их приколет. После этого, “медведь” на одном из зрителей демонстрировал свое мастерство лекаря.
Ну и, конечно, ни одна из ярмарок не обходилась без кукольного театра. На Хопре, среди верховых казаков, наибольшей популярностью пользовались кукольные театры К.И. Кондакова и Т.П. Куроплина. Репертуар их был почти одинаков, но техника постановки разная. Т.П. Куроплин имел обычные куклы размером 80-90 сантиметров. Они наряжались в казачьи костюмы и приводились в движение при помощи тонких шнурков, управляемых руками “водителя”, скрытого за ширмой.
Иная техника постановки была у К.И. Кондакова. Его театр располагал двумя мужскими и двумя женскими куклами. Основа куклы делалась из двух гладко выструганных деревянных пластин, сложенных крест-накрест размером 1 – 1,2 метра. На горизонтальной пластине укреплялись “руки” куклы, они же служили опорой для водителя. На верхнем конце укреплялась голова размером 20 сантиметров в диаметре. Ее вырезали из мягкого дерева, чаще всего из липы и ярко раскрашивали. Конечно, шились и костюмы.
Кукольные представления устраивались также и на “ссыпчине” и на гуляниях. Если представление происходило в горнице, где гуляли гости, то в соседней комнате расстилали на полу большую полсть, на которую садился “водитель”. Его накрывали редким пологом, чтобы можно было следить за движением куклы. Руки “водителя” просовывались через полог, на них надевались куклы. После приготовления, четверо дюжих казаков брали полсть за углы и выносили водителя в горницу, где он начинал свое представление.
По содержанию комические сценки кукольного театра были очень близки к фарсам. Одним из любимых героев кукольных представлений являлся никогда не унывающий казак Чигуша – собирательный тип в казачьем фольклоре. В постоянных столкновениях с людьми богатыми и влиятельными, он умел найти выход, посмеяться над противником и потешить народ.
Много места в репертуаре кукольного театра занимает бытовой жанр, сцены из жизни. К таким фарсам относились “Старый муж и молодая жена”, “Служивый Ваня и жалмерка Дуня”, “Милые любуются” и другие.
Представления сопровождались музыкальным оформлением. Оно состояло из двух гармоней, двух-трех бубнов, литавров и нескольких трензелей. Музыканты по ходу действия исполняли и песни, а иногда принимали участие в представлении, вступая в спор с куклами.
Кукольное представление “Старый муж и молодая жена” заканчивался песней, которую исполняли музыканты:
Выдавали молоду
За седую бороду
А седая борода не пущала никуда.
Пойду в пруд за водой
Возьму старого с собой,
Возьму старого с собой
Брошу в прорубь головой.
Оставайся – черт с тобой,
А ко мне придет другой.
Он не старый, молодой
Мой красивый, дорогой!
Таким был донской народный театр, который просуществовал на земле донских казаков в течение двухсот лет.
Автор Галина Астапенко, краевед, член Союза журналистов России. Глава из книги Г.Д. Астапенко «Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков. ХХХ веков. Ростов-на-Дону, 2001. С. 7-11.
Редакторская обработка и подбор иллюстраций – Михаил Астапенко, историк, член Союза писателей России.
