ЯМЩИК НЕ ГОНИ ЛОШАДЕЙ...
Какие ассоциации вызывают слова: "купец ямщицкого извоза" или "купец" в общем смысле этого слова? Первое, что приходит на ум: "... "ямщик, не гони лошадей " или "Да не хлещи коня - ему же больно!" Второе, "...как пьяный извозчик" или ..."С ярмарки ехал ухарь-купец. Ухарь-купец удалой молодец...Вышел на улицу весел и пьян... В красной рубашке красив и румян. Старых и малых он поит вином. Пей, пропивай, поживем, наживем. Ухарь-купец позвенел серебром... Нет так не надо другую найдем...". И третье, "Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой, А если я усну, шмонать меня не надо..". Получается, что извозчик или купец-извоза предстает перед нами пьяницей, гулякой, бабником и вором, который может жестко обращаться с животными...)))
Наверное, и скорее всего, были на Руси и "на Москве" и такие, но тот, о ком пойдет речь, совсем другой...
"...Вот большая зала, где, бывало, сидел он в кресле, седой, согбенный, огромного роста. Зала — в стиле ампир. Наверху, с двух сторон, широкие полукруглые ниши и золотые балюстрады балконов. На одном из них играет квартет музыкантов. А дед сидит в кресле и слушает (любимый композитор его — Бах), и ноги покрыты меховым одеялом (он болен — подагра), а в руках платок. Он слушает музыку всегда один, никого не пускает, кроме меня, семилетнего внука, слушает и плачет. А я сижу около, сбоку, смирнехонько. Вижу, что дед плачет, и думаю, что так нужно".
Издавна на Рогожской заставе близ Таганки была ямская слобода. После того как старообрядцы приняли большое участие в ликвидации последствий эпидемии чумы 1771 года, Екатерина II выделила им участок для кладбища и церкви за Рогожской заставой, а рядом постепенно возник поселок, в котором селилось купечество. Несмотря на анафему и притеснения старообрядцев, этот участок Москвы развивался, и в 1825 году здесь жило уже 68 тысяч человек - в основном богатейших московских купцов - старообрядцев. Проживал здесь и купец ямщицкого извоза Михайло Емельянович Коровин. О нем и пойдет речь, а отрывок про увлечения купца ямщицкого извоза Коровина классической музыкой это воспоминания его внука - великого русского художника Константина Алексеевич Коровина (1861–1939). Конечно, красиво не соврать - истории не рассказать, есть и в воспоминиях художника некоторая гиперболизация и лукавство, но все же существуют и другие источники, кроме субъективных.
Михайло Емельянович Коровин, сын уроженца Владимирской губернии, родился в валдайской деревеньке, происходил из семьи потомственных ямщиков, стал "на Москве" одним из богатейших "ейских" (ниже расскажу почему) купцов 1-й гильдии. Когда родился отец Михаила - Емельян Федотыч Коровин, то по обычаю сёл и деревень, стоящих по Владимирскому тракту, при рождении ребенка его отец выходил на дорогу и у первого, которого гнали в ссылку по этой дороге, «Владимирке», спрашивал имя. Это имя и давали родившемуся ребенку, это делали якобы для счастья — такая была примета. Нарекали родившегося именем преступника, то есть несчастного. Так полагалось обычаем. В тот день по Владимирке везли в клетке с большим конвоем бунтовщика «Емельку Пугачева», и ребенка наименовали Емельяном. Сын ямщика Федота, Емельян Федотыч работал впоследствии управляющим в имении графа Михаила Павловича Бестужева-Рюмина - декабриста, казненного Николаем I. А графиня Рюмина, лишенная прав дворянства, после казни мужа родила сына и умерла родами, и сын Михаил (Михайлович) Бестужев-Рюмин был усыновлен управляющим графа Рюмина, Емельяном Федотычем Коровиным. Но у Емельяна Федотыча был и другой законный сын, тоже Михаил. Говорили, что огромное богатство законнорожденного сына Михаила Емильяновича Коровина пришло ему от графа Рюмина. Не совсем понятно, это всего лишь семейная легенда или быль, и существовало ли два Михаила Коровина, а также откуда их капиталы - от Рюминых или от извоза? По увлечению музыкой и приверженности искусствам похоже, что оба Михаила это одно и тоже лицо усыновленный Михаил Емельянович Коровин - человек с генами графов Бестужевых-Рюминых, очень тонко чувствующий искусство. Просто тогда для мужчины, в частности для женатого управляющего Емельяна Федотыча, было позором то, что у него нет наследников мужеского полу, вот и случилась такая семейная тайна "с двумя Михаилами".
Как бы там ни было, в молодости Михайло Емильянович был огромного роста без малого сажень и очень красивый. В кабинете у него всегда висел портрет казненного графа М.П. Бестужева-Рюмина. А его сводный брат Михаил Бестужев-Рюмин-Коровин, вероятно, стал профессором университета и приходил к нему в дом "любоваться портретом" своего биологического отца графа Рюмина. Очевидно, что отец Емельян Федотыч (по другой версии Васильевич) дал обоим Михаилам хорошее университетское образование, на свои ли деньги или на деньги Бестужевых-Рюминых, это уже совершенно не важно. Просто приемному сыну хватило ума учиться дальше, а родной сын по традиции продолжил ямщицкую династию.
Михайло Емельяныч арендовал у правительства дороги и "гонял ямщину" из Москвы в Ярославль и в Нижний Новгород - по ныне Нижегородской улице и "старой Рязанке", Горьковскому шоссе. Он владел огромным домом на Рогожской улице в Москве. Художник Константин Коровин - внук в повести "Моя жизнь" и других рассказах вспоминает: "помню...Огромный особняк с большим двором, и сзади дома был огромный сад, который выходил на другую улицу, в Дурновский (Дурной - ныне Товарищеский) переулок...В длинном деревянном заборе — маленькая калитка. Вдоль забора бузина. Сад прекрасен, в нем — большая оранжерея, где так сладостно пахнет землей, и старая беседка с колоннами: окна у нее в цветных стеклах, внутри...И сейчас в вечном покое — там, в земле, — могилы моего отца, деда, брата Сергея и дальней родни. Есть и у меня там место, рядом с отцом...Помню...И соседние небольшие деревянные дома, стоящие на просторных дворах, жильцами в которых были ямщики. А на дворах стояли конюшни и экипажи разных фасонов, дормезы, коляски, в которых возили пассажиров из Москвы по арендованным у правительства дедом дорогам, по которым он гонял ямщину из Москвы в Ярославль и в Нижний Новгород...".
В этом огромном доме "всего лишь купца ямского извоза" часто по праздника собиралось великосветское общество и играл классические произведения вполне приличный оркестр: "Я помню прекрасный дом деда в Рогожской улице. Помню большой колонный зал в стиле ампир, где наверху были балконы и круглые ниши, в которых помещались музыканты, играющие на званых обедах. Помню я эти обеды с сановниками, нарядных женщин в кринолинах, военных в орденах. Помню высокого деда, одетого в длинный сюртук, с медалями на шее. Он был уже седым стариком. Помню, что дед мой любил музыку, и, бывало, один сидел дед в большом зале, а наверху играл квартет, и дед позволял только мне сидеть около себя». Кроме музыки Михаил Емельянович Коровин, любил искусство и покровительствовал живописцам, в его доме всегда были открыты двери для художников. Известно, что он в свое время помог деньшами пейзажисту Льву Каменеву поступить в Академию художеств, заметив у него способности к живописи, но сказал: "...У тебя, Лев, есть охота и страсть к искусству. Учись, но знай — путь твой будет тяжел и одинок. Знай, Лев, много горя хватишь ты. Мало кто поймет и мало кому нужно художество. Горя будет досыта. Но что делать. И жалко мне тебя, но судьба, значит, такая пришла. Ступай".
Какое же изысканное общество собиралось у Коровиных? Купцы "Мамонтов и Чижов, друзья моего деда", а также "тетки мои, которые бывают у нас в доме деда в Рогожской, ... — толстые, с черными глазами. А дочери их, молодые, худые, бледные, робкие, сказать боятся, конфузятся". Известно, что у сына Михаила - Алексея Михайловича собирались друзья: доктор Плосковицкий, судебный следователь Поляков и еще молодой человек Латышев, художник Лев Львович Каменев и художник Илларион Михайлович Прянишников, совсем юноша..., тетки по линии матери Занегины, Остаповы, Сушины, Волковы, Алексеевы (купцы).
Дед Михайло Емельянович Коровин буквально "ворочал миллионами" и часто брал внука-художника Константина Коровина с собой "по делам". Константин вспоминал, что купцы, выдавая деньги миллионами, записывали долг на стене подвала мелом - под честное слово. Никто из них не сомневался в этом честном старообрядческом слове!
Известно также, что у Михайло Емильяныча имелся двухэтажный собственный дом и в Казани, он стоит и по сей день, только его надстроили еще двумя этажами. По последним сведениям в этом доме имеется уникальная кужевная чугунная лестница, которую продали на аукционе бизнес-леди из Екатеринбурга Раде Русских, но ее цель была просто сохранить этот памятник архитектуры для потомков.
В газете «Ведомости московской городской полиции» от 1851 года напечатали: «От конторы дилижансов купца М.Е. Коровина сим объявляется, что по примеру прошлых лет, в нынешнюю Нижегородскую ярмарку, контора будет ежедневно отправлять желающих господ пассажиров, из Москвы в Нижний Новгород и обратно в Москву, как в конторских экипажах, тарантасах, так и в собственных...», то есть это некий благотворительный акт - бесплатная поездка покупателей для развития торговли на Нижегородской ярмарке - как бесплатгый автобус в места паломничества на Пасху. За чей же счет? Естественно купца Михайлы Коровина. Он не обеднеет, а реклама его извоза останется в памяти горожан.
Но... по архивным и бухгалтерским сведениям Михайло оказался не так и богат. Какой там стиль ампир в доме, какие балконы, какой оркестр, какие балы с великосветским обществом и генералами? Да вы, что!
Но как человек, арендовавший лучшие проезжие тракты у правительства, ссужавший огромные суммы на благотворительность, на содержание старообрядческой общины, церквей и приютов, мог оказаться так беден, как церковная мышь? Однако хитрость состояла в том, что все движимое и недвижимое имущество было записано на верную жену Василису Михайловну Коровину и верного человека «простого рогожский ямщик» Алексея Никитича Ершова. Кстати сказать, этот ямщик Ершов приходился родственником Коровиным - зятем, мужем дочери Михайло Емильяныча и сестры Алексея Михайловича Коровиных - Марии Михайловны, а также Алексей Никитич Ершов стал крестным отцом внука - Константина Коровина, а значит, кумом в семье. Вот и записал дед Михайло часть своего имущества на "хорошего человека". Дело в том, что в 19 веке среди купцов-старообрядцев из-за гонений правительства принято было «прятать» капиталы и собственность, иногда даже переводя их на подставных лиц. Михаил Емельянович "под честное слово", видимо, и записал всю недвижимость за хорошим человеком и родственником Ершовым. Вот таким вот образом "простой ямщик" Алексей Ершов стал хозяином двенадцати владений - пяти каменных домов с конными дворами и лавками на 1-й Рогожской и Хивинской улицах, двух дворов с домами и конюшнями на 2-й и 3-й Рогожских, участка напротив Покровского монастыря, двух огромных конных дворов с конюшнями и каретными сараями у Сенной площади, огромной городской усадьбы на Большой Алексеевской улице, состоящей из двух владений и сада. А жена Михайло Емильяныча Василиса Михайловна Коровина владела двумя небольшими зданиями на месте нынешнего Суриковского института.
Была еще одна немаловажная причина, по которой старообрядец Михайло Коровин произвел все эти махинации с собственностью. Еще при императоре Николае I усилилось экономическое давление на старообрядцев. Староверов лишили права записываться в купеческие гильдии, лишили многих преимуществ, данных купечеству, в частности освобождения от 25-летней военной службы себе и своим сыновьям. Не выдержав давления, некоторые купцы переходили в «никонианство», в "государственную веру", как это сделал, например, текстильщик Павел Григорьевич Шелапутин. Но не все, многие оборотистые купцы вскоре нашли выход. В России в 1848 году был образован новый приазовский городок Ейск. Для скорейшего его развития царским указом давались большие льготы купечеству, в том числе не запрещалась запись в гильдии купцов-староверов. Вот тогда-то многие и не только московские купцы сделались ейскими. В их числе и Михайло Емельянов Коровин, которому сначала хватило капитала в 20 тысяч рублей на 2-ю гильдию, а потом он добрался по заработкам и до 1-й. Это было не очень комфортно, но в этом был выход для "простого купечества".
Однако такая тактическая хитрость деда Михайло привела семью Коровиных к ужасному краху, разорению, и если не нищете, то крайней бедности. Как водится, Михайло Емельяныч, как человек, ворочающий миллионами, не собирался покидать этот мир, поэтому не позаботился о том, чтобы переписать свои капиталы и имущество на сына, дочь и внуков, внезапно скончавшись в 93 года, не оставив завещания. И как раз в то же самое время "гигантское" строительство железных дорог, в частности Нижегородской ветки Курской железной дороги и Троицкая дорога сильно подорвало ямщицкое дело.
Константин Коровин вспоминал: "...Уже прошла Николаевская железная дорога и окончена была до Троице-Сергия, а также построена была дорога и до Нижнего Новгорода. Так что ямщина была закончена. По этим дорогам уже редко кто ездил на лошадях: ямщина была не нужна… Троицкую железную дорогу провели Мамонтов и Чижов, друзья моего деда. Вскоре я с матерью переехал к бабушке, Екатерине Ивановне Волковой. Мне очень нравилось у бабушки, а потом оттуда переехали мы на Долгоруковскую улицу, в особняк фабриканта Збука..."
Но кроме того, не обошлось и без предательства так называемых "друзей и родственников", "хороших людей", на которых было записано имущество Михаила Емильяновича, а также адвокатов и доверенных лиц, упоминается некто приказчик Ечкин, который всю жизнь проработал в доме Михайло Емильяновича Коровина, но которому "нельзя верить", таким незлым добрым словом упоминает приказчика сын Михаила - Алексей Михайлович Коровин (отец Константина и Сергея Коровиных).
Следует сказать, что сын Михаила Емильяновича - Алексей Михайлович, тоже был высокого роста, очень красивый, всегда хорошо одетый, ..."панталоны на нем были в клетку, и черный галстук высоко закрывал шею", он закончил юридический факультет в Московском Университете, увлекался живописью, сам рисовал и общался с "неблагонадежными суровыми студентами". И эти друзья Алексея Михайловича - студенты-разночинцы и, очевидно, заговорщики (поскольку один из них угодил в тюрьму) тянули из богатого купеческого сынка деньги. Невестка Михаила и Василисы Коровиных, жена Алексея Михайловича - Аполлинария Ивановна, урождённая Волкова была из обедневшей дворянской семьи: "...Белоручка. Она не знает до сих пор, куда в самовар воду наливают и куда угли кладут", зато она любила писать акварели и была хорошо музыкально образована, играла на "золоченой арфе" во время приемов своей матери. Одну из своих дочерей Аполлинария Ивановна и Алексей Михайлович Коровины потеряли еще в детстве, она умерла от кори. В доме матери Аполлинарии Ивановны - Екатерины Ивановны Волкова всегда было много гостей, все они нарядные. "А за столом кушанья подавали слуги в перчатках, и шляпы у женщин были большие с нарядными лентами. И они отъезжали от подъезда в каретах". Екатерина Ивановна Волкова имела небольшое имение в Борисово, не далеко от Царицыно.
"После смерти деда в доме на Рогожской улице все постепенно изменилось. Мало осталось ямщиков. Уже не было слышно вечером их песен, и конюшни опустели. Стояли покрытые пылью огромные дормезы; унылы и пусты были дворы ямщиков. Приказчика Ечкина не было видно в нашем доме. Отец мой был озабочен. Много приходило людей в дом. Помню, как отец платил им много денег, и какие-то белые бумажки длинные, векселя, он складывал вечером вместе, перевязывал бечевкой и клал их в сундук, запирая на ключ...Он говорил - Я разорен", - вспоминает Константин Коровин.
После смерти Михаила Емильяновича Коровина, сын его Алексей Михайлович разорился, он честно выплачивал все деньги по векселям, продал то, что осталось от дома отца и было записано на его мать, продал все конюшни, экипажи и ямщицкие депо. Приказчик Ечкин бесследно пропал из дома и непонятно было, на кого записана вся собственность. Наследства от тещи Екатерины Ивановны Волковой тоже ждать не приходилось, поскольку у нее было еще несколько дочерей. Хоть Алексей Михайлович и служил мировым судьей, это давало мизерные заработки. "Вскоре я с матерью переехал к бабушке, Екатерине Ивановне Волковой. Мне очень нравилось у бабушки, а потом оттуда переехали мы на Долгоруковскую улицу, в особняк фабриканта Збука...Мебель в особняк Збука была перевезена из нашего рогожского дома, который уже был продан. Но и эта жизнь в Москве была недолгой...И преехали мы в Большие Мытищи...Отец где-то получил службу на фабрике недалеко. Но что это такое за Мытищи? Там есть речка — Яуза, и идет она из большого леса до Лосиного острова. ...Учился в мытищинской школе..."
Семья Алексея и Апполинарии Коровиных с сыновьями Сергеем и Константином переехала жить в деревню Мытищи под Москвой.
Поскольку оба родителя неплохо рисовали, а в доме Коровиных благоговели к искусствам, оба внука Михаила Емельяновича пошли по художественной части. Сергей, закончил московское Училище живописи, ваяния и зодчества, став известным русским живописцем-жанристом. Скончался он еще до 1-й Мировой войны и до революции в 1908 году, в возрасте 50 лет. Его работы хранятся в Москве в Третьяковской галерее.
А Константин сначала тоже закончил московское Училище ваяния и зодчества, а затем продолжил образование в Санкт-Петербурге в Академии художеств, но через три месяца бросил ее и вместе с другом худлжником Серовым отправился на Север. Участвовал в выставках передвижников. Озранял памятники архитектуры. Он также работал театральным художником, преподавал. Константин Алексеевич обладал и незаурядным литературным талантом. Когда утрата зрения вынудила полностью отказаться от изобразительного искусства, художник продолжал писать рассказы. В 1922 году по совету Луначарского Константин уехал в Париж, там очень бедствовал материально, тосковал по Родине, писал свои замечательные книги и рассказы, в том числе чтоб и прокормиться. Скончался 11 сентября 1939 года в Париже в 77 лет. Большинство его работ хранится в Санкт-Петербурге в Русском Музее. Многие слышали от Константина слова: "Сергей талантливей меня...", и некоторые считали, что: "Для Сергея искусство было целью жизни, а для Константина — средством".
Алена Ли.
