Полинка больше не приходила. Саня вспоминал её сильную ладошку, – как крепко Полька держала его за руку! Плечико её вспоминал, – тогда, после ветлугинской самогонки, он просто повис на Полинкином плече, да ещё и Димка Торопов – только делал вид, что помогает Польке, а сам тащился лишь потому, что за Саньку держался… Выходит, их обоих Полина приволокла с берега.
Полинка не приходила. На Санино сердце неподъёмным камнем опускалась тоска. По вечерам, когда Полина возвращалась с работы, он специально выходил покурить у колодца. Иногда ему удавалось расслышать торопливые и лёгкие Полинкины шаги, – он отличил бы их из тысячи других… Саня ронял сигарету, счастливо переводил дыхание, – как в школе, когда по утрам влетал в класс и видел Полинку. Он и сейчас поворачивал голову на стук её каблучков, словно вслед ей смотрел… Смотрел, – только не видел.
Непреодолимо хотелось в шахту. Приходили мужики, рассказывали… Но рассказы спасением не становились. Ему надо было шагнуть в знакомую шахтную клеть (транспортная кабина, предназначенная для спуска-подъёма по шахтному стволу, – прим. автора), спуститься в привычный полумрак, услышать ни с чем не сравнимый гул забоя… А летом или весной, если четвёртая смена, мельком взглянуть на часы и затаить дыхание в совершенно неповторимом счастье: там, наверху, сейчас светлеет небо над Луганкой… и с минуты на минуту из-за старого террикона поднимется солнце.
Конечно, ему хотелось расспросить мужиков о поступивших горных машинах для недавно открывшейся лавы… Но от обиды и ревности, – что кто-то другой занимается осмотром и подготовкой к спуску в забой нового проходческого комбайна, что кто-то другой разрабатывает вентиляционную систему для второго участка, – в горле стоял ком. Сане казалось, что даже пальцы его истосковались от желания прикоснуться к корпусу нового, просто ошеломительно красивого комбайна, силу его почувствовать… И инженер Хуторной непроизвольно шарил ладонью вблизи ствола яблони, чтобы отыскать сухой стебелёк, с хрустом изломать его, – хоть ненадолго отвлечь пальцы от безысходной тоски…
Однажды – дело к вечеру шло – услышал Саня, как в соседском дворе жалобно и безнадёжно чихает Мишкин мопед. Для девятиклассника Мишки Бутынцева мопед был ничуть не менее важен, чем воздух… Рослый, плечистый Мишка на своём мопеде перекатал в степь половину своих одноклассниц… а другая половина ждала, и Мишкиному мопеду ну никак нельзя было чихать… Саня с улыбкой прислушивался к беспомощному чиханию мопеда, к отчаянным Мишкиным ругательствам. По огороду бегали Мишкины младшие сёстры, – Саня слышал их смех. Окликнул:
- Михаил, язык-то прикусил бы,– вон малые бегают. Давай сюда, – с мопедом. Посмотрим, чего он расчихался.
Мишка растерялся:
- Так это… Сань… Как же это…
Саня усмехнулся:
- Давай-давай… Не первый раз.
Ему и правда не раз приходилось ремонтировать Мишкин мопед. Да и свой – ещё со школы – мог разобрать и собрать с закрытыми глазами. А сейчас ничего серьёзного и не было: холостой ход неправильно настроен… ну, и слабый контакт с катушкой зажигания, – изоляция нарушилась.
Мишка молча хлопал глазами. Всё же решился:
- Это как ты, Сань?.. Ты ж это… Не видишь, в общем.
Лица Мишкиного Саня не видел… поэтому подмигнул Мишкиному голосу:
- Хреновый тот инженер, Мишка… что не может, – с закрытыми глазами!.. Ну, пробуй.
Мишка умчался, а Саня, будто желая рассмотреть Мишку за огородами, изредка потирал глаза ладонью… Но темнота не стиралась.
Через пару дней Мишка Бутынцев привёл к Сане одноклассника, Тимку Лазарева:
- Сань! Тут у Тимки… Не посмотришь?
- Угу… Посмотрю, – насмешливо кивнул Саня.
Мишка смешался:
- Ну, – в смысле… Как мне. Вдруг получится.
Получилось. Пацаны собрались уезжать, а Саня нерешительно улыбнулся, достал из кармана деньги:
- Миш! К Ветлугиным сгоняйте. Вот… Тёте Марии скажи, пусть нальёт.
С бутылкой самогонки Саня уселся в конце огорода. Пить, если честно, совсем не хотелось. Нет, самогонка у Ветлугиных – из тех, что долго и уверенно горит ровным пламенем. Мужики в один голос признают, что лучше ветлугинской самогонки в посёлке, а, может, и не только в посёлке, нет. И Саня отчаянно надеялся, что от неё полегче станет камень на сердце… если выпить стакан-другой… И, наверное, тоска рассеется…
Вечером мать кивнула на соседский двор, рассказала Полине:
- Видела, как пил, – под вишнями. Бутылку самогонки – один. А то чего ж!.. На работу не ходи, никаких тебе забот. – Вздохнула: – Ох, смотри, Поль. Замечаю я… Как идёшь мимо двора Хуторных… и шаги замедляешь. Как выглядываешь его, Саньку.
Полина молчала. Мать, догадываясь, взглянула ей в глаза:
- Неужели любишь его, – до сих пор?.. После того, как он эту, зеленоглазую свою, привёз?
Полина не опустила глаза:
- Люблю. Его одного люблю. – Как-то горестно повела плечиками: – Сейчас ещё больше люблю.
Мать головой покачала:
- Слепой же он, Поль… Да он и был слепым, – раз тебя на эту… променял. Слепой, и к этому ещё пьёт, – беспробудно. Любка Авдеева вчера рассказывала: бензопила у её Алексея пилить перестала… Так Хуторной что-то там щупал, поломку нашёл… И, – что думаешь, – починил пилу-то. Где – сам, говорила Любка. А где Алёшке подсказывал, что делать.
- А говоришь, – слепой, – Полинкины губы чуть дрогнули в неприметной улыбке.
- Да что ж… Руки у него, у Саньки-то, кто ж говорит… – золотые. И голова, – он же у вас в классе единственным отличником был… Ещё пацаном лучше любого мужика в моторах всяких разбирался. Только сейчас он не за спасибо Алексею пилу починил… а за бутылку самогонки.
Не только от матери слышала Полина про Саню… что пьёт он. И права мать, – чаще, чем надо, выбегает Полинка в огород, чтобы увидеть его. Самогонка ничуть не меняла Саню. Он сидел на земле, под вишнями, прикусывал какой-то стебелёк. И глаза его оставались такими же синими… как в школе. Полинка неслышно, почти не касаясь земли, подходила к плетёной изгороди, что отделяла их огороды, не дышала, – смотрела на него. А он поднимал голову, как-то устало и виновато улыбался… И Полине не верилось, что он её не видит. Синь в его глазах, такая знакомая и родная, оставалась ясной и чистой, незатуманенной. Лишь иногда, замечала Полина, мелькала в этой сини непривычная, горькая какая-то, растерянность…
Как-то ночью засиделась Полина над планом занятий в подготовительной группе. В приоткрытое окно влетали лепестки цветущей яблони, кружили голову едва уловимым запахом, напоминали о желанной нежности… что так и не сбылась… Полина опустила голову на стол, прикрыла глаза. В полудреме расслышала негромкий хруст сиреневых веток под окном… В счастье не верилось, а оно уже закачало её, – будто взлетала на невидимых качелях. Если это во сне, то пусть этот сон не прерывается, – счастливо решила Полина, когда сильные Санькины руки бережно приподняли её и понесли в постель. Саня целовал её, а она всё ещё не просыпалась, держалась за эту счастливую полудрему, боялась, что это лишь сон… Замирала под Санькиными бесстыдными ласками, тихо плакала, что для них с Саней нежность эта так и не стала первой… Когда он негромко вскрикнул в самом конце, она изогнулась в его руках от никогда не испытанной сладости…
Потом он целовал Полинкину ладошку, а она чуть касалась губами его повлажневшего лба.
- Жалеть не будешь, Полинка? Ты прости меня…
Полина прикрыла глаза, улыбнулась:
- Как ты додумался?.. А если бы…
- Были и такие мысли… Что в комнату твоих бати с матерью попаду. Да только я хорошо помню твоё окно. Мне ж не впервые, Полинка. Помнишь, как после выпускного… И потом, на первом курсе, когда приезжал… Помнишь, как целовались мы с тобой…
И целовал мокрые от слёз Полинкины глаза.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 16
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы»