Получивший «международный» «Оскар» фильм японца Рюсукэ Хамагути виртуозно развивает чеховские мотивы дискоммуникации и духовной близости, усталости и житейского абсурда. При этом он экранизация совсем другого писателя — Харуки Мураками.
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
Юсукэ (Хидэтоси Нисидзима), театральный режиссер и актер, женат на сценаристке Ото (Рэйка Кирисима). Этот гармоничный, на первый взгляд, брак полон печальных тайн: их дочь умерла в раннем детстве, Ото изменяет мужу, и он это знает, но не подает виду.
Проходит два года, и Юсукэ оказывается в Хиросиме, куда его пригласили поставить «Дядю Ваню». Режиссер питает почти нездоровую привязанность к старому красному «саабу», за рулем которого он привык разучивать роли, но организаторы безапелляционно настаивают на шофере; им оказывается хмурая девушка Мисаки (Токо Миура). На заглавную роль в спектакле режиссер неожиданно берет молодого красавца Коси (Масаки Окада) — артиста с испорченной репутацией и, предположительно, бывшего любовника его жены.
Рюсукэ Хамагути — главный фестивальный режиссер на свете прямо сейчас. Его заметили несколько лет назад после «Счастливого часа», нежного пятичасового портрета четырех взрослых подруг, и слегка сюрреалистической мелодрамы «Асако 1 и 2». В прошлом году Хамагути сперва попал в конкурс Берлинале (и получил второй по значению приз) с чудесной антологией «Случайность и догадка», а спустя считанные месяцы поехал в Канны уже с новым фильмом — собственно, с «Сядь за руль моей машины». Францию Хамагути покинул со сценарной «Пальмой», но это было только начало: «Сядь за руль» получил еще сто призов, вошел во все критические топ-листы, удостоился четырех номинаций на «Оскар» (в том числе в категории «Лучший фильм» — фильм из Японии там оказался впервые) и вот на днях взял приз Академии за лучший иностранный фильм.
Прежнее название этой категории — «Фильм на иностранном языке» — подошло бы ему даже лучше, поскольку именно язык (точнее, языки) — главный пластический материал этой картины. В том числе, кстати, и английский, который мало звучит с экрана, но так важен для космополитичного Харуки Мураками, автора рассказа, по которому (очень вольно) поставлен этот фильм; оба названы, разумеется, цитатой из «Битлз».
Пьеса, которую ставит Юсукэ, — триумф мультикультурного подхода, настоящая Вавилонская башня: дядю Ваню играет японец, Серебрякова — филиппинец, Елену Андреевну — китаянка, Соню — глухонемая кореянка, и так далее. Все они говорят на сцене на своих языках, в том числе на жестовом языке. И все понимают друг друга (для зрителей есть субтитры) — в этом смысл искусства, у Чехова нет национальности.
В жизни же все, конечно, не так: коммуникация среди соотечественников, даже среди близких людей бесконечно сложна. И на контрасте с репетициями, где Юсукэ добивается от своих актеров максимально хладнокровной, почти механистичной подачи выученных им самим реплик, в повседневности мы видим его тихое отчаяние, усилия, которые требуются ему, чтобы сымпровизировать собственный текст или понять чужой.
Здесь есть несколько почти параллельных, но все же пересекающихся на фигуре Юсукэ линий. Более сентиментальная, связанная с корейской театральной парой. Более загадочная, со скрытыми страстями и вспышками невидимого насилия — в истории про артиста-любовника (здесь иногда вспоминается другая великолепная экранизация Мураками, корейский «Пылающий»). И, наконец, условно центральная, про отношения Юсукэ с девушкой-шофером, у которой со временем обнаруживаются собственные синяки и секреты. Их постепенное сближение (не романтическое, боже упаси) связано не столько с разговором, сколько с молчанием — именно в нем они умудряются найти общий язык задолго до многословного финального катарсиса.
Фильм катит по своей трехчасовой дистанции (начальные титры появляются на сороковой минуте) неторопливо и неумолимо: Хамагути — настоящий гений в том, что касается экранного времени, ритма. И если подготовку спектакля прерывают многочисленные перекуры (буквально — в западном кино так не смолят уже давно), то психологическая интенсивность этой чеховской одиссеи разбавлена меланхоличными проездами красного «сааба» по бетонным шоссе Хиросимы — места, которое здесь так же упорно, молча скрывает свои ужасные травмы, как и его заблудившиеся временные обитатели.
[data-stk-css="stk9GhxQ"]:not(#stk):not(#stk):not(style) { width: 100px; margin: 0 auto } [data-stk-css-m="stkwsZpu"]:not(#stk):not(#stk):not(#stk):not(style) { width: 100px }
