Ирина слушала сбивчивый рассказ Сашка, чуть приподняв тонко выщипанную бровь и напряженно вглядываясь в побледневшее от усталости и волнения лицо парня. Сашок почти кричал, у него срывался голос, и он от отчаянья готов был разрыдаться, как маленький.
-Она умирает, слышишь. Она может не дожить до утра. Что ты молчишь!? Ты можешь хоть что-то сделать? Ирина! Спаси её!!
-Ты успокойся пожалуйста. Я все поняла. Я помогу. Но ты сейчас согреешь чайник, заваришь себе крепкий чай, положишь в него три ложки сахара и съешь котлету с хлебом. Там на плите найдёшь, я тебе оставила обед. А я бегом в больницу. Через час выходим, иначе начнёт темнеть. Отцу ни слова, не пустит. Да он и не придёт, до вечера на хлебозаводе. И осторожнее со Светой, не надо ей этого знать. Встречаемся за околицей, и держи себя в руках.
Сашок, совсем ошалев, смотрел, как мачеха мигом натянула прямо на домашние треники лыжные штаны, потом влезла в свитер и спортивную куртку и уже через несколько минут мимо окон пронеслась ее щупленькая фигурка, а пушистый помпон гордо венчающий зелёную вязаную шапку задорно подпрыгивал.
…
Еще не темнело, но ощущение сумерек уже тревожило, несмотря на ясный денёк и предвесенье темнело ещё рано. Сашок стоял у околицы нетерпеливо вглядываясь в сторону села, и у него было чувство, что сегодняшний день начался когда - то очень давно, и утро - то самое беззаботное, ясное, яркое прошло минимум неделю назад. Резиновый оказался день, почти без конца, странное было такое чувство у Сашка, нереальное, как будто попал он в какую то круговерть и крутит его кто-то там, лишая воли. Наконец, от крайнего, давно пустующего дома, отделилась игрушечная фигурка и начала быстро приближаться - на лыжах Ирина ходила замечательно. Сделав быстрый круг, она встала, опираясь на палки, перевела дыхание, спросила
-Туда сколько ходу? И где твои палки?
Сашок прыжком встал впереди Ирины, обернулся, торопливо пробормотал
-С час. Спешить надо. Я там отцу записку оставил, чтоб не ждал нас до утра, и что потом все объясним. А я без палок хожу.
Неслись они с Ириной по уже темнеющему лесу с такой скоростью, что деревья мелькали чередой, и казалось, что они попали в белый, глухой коридор без света и звука. И почти не заметили, как уже заскользили по льду плеса, и вот перед ними тускло засветились окна избушки.
Ирина с силой воткнула палки, глянула в окно, шепнула
-Свечи что-ли? Или вообще лучина? Как я смотреть то её буду. Хорошо, фонарик взяла.
Бабка открыла дверь сразу, как будто стояла за ней все это время. Молча оглядела Ирину, поправила свою косынку, натянув кружево до бровей, посторонилась.
-Иди. Не знаю, что ты сделать сможешь, городская, но у нас и выбора нет. К утру помрёт наша птичка.
На Сашка никто не обращал внимания, он тенью проскользнул в комнату, встал у кровати, в ногах Настасьи, так и замер. А она смотрела в потолок. Смотрела светлыми, прозрачными глазами, как будто видела что-то, как будто смотрела скрозь, и там, в небе было что-то известное ей одной.
-Все отошли. Бабушка, как вас зовут, не знаю, готовьте воду. У меня шприцы стерильные, но их не хватит, надо будет кипятить. Сашка, не стой столбом, давай табуретку ставь, гвоздь в стенку забей. У меня в рюкзаке он, гвоздь этот и верёвка там, будем капельницу делать. Шевелись, не помирай.
Все закрутилось вокруг Ирины, через десять минут в прозрачную руку Настасьи закапало что-то из большой бутылки, подвешенной к гвоздю, а ещё через полчаса, Ирина устало села за стол, покачала головой.
-Пока это все. Запустили девчонку. Пришла бы ты раньше, бабуля, цены б тебе не было. Чай есть у тебя? Если не выпью, умру прямо здесь.
Баба Дарья загремела чайником, заворошила кочергой в печи, поставила кружки, бросила хрипловато, обиженно
-Какая я тебе бабуля. Старше тебя не на много. Дарьей меня зови, а я тебя Ирой буду. А не пришла, так я не одна тут все решаю. Есть кому.
Ирина не придала значения этим словам, с жадностью глотнула чай, ароматный настолько, что захватило дух, зачерпнула густого янтарного мёду. И не видела, да и Сашок не заметил, как в окно кто-то заглянул, промелькнул тенью, лишь закрыли на мгновение стекло чьи-то длинные распущенные волосы.
…
К утру белое, как бумага лицо Настасьи чуть порозовело. Она все так же лежала, как мертвая, но уже не смотрела в потолок, устало опустила ресницы, как будто дремала. Ирина потрогала пульс, приподняла немного её веки, коснулась фонендоскопом груди.
-Пока ничего не скажу. Если и сделала она шаг оттуда, то очень маленький. В больницу бы её, Дарья. Очень нужно, позарез. Давай мы её закутаем, на волокуше к тому берегу вытащим, а там на санях Иван отвезёт. Не упирайся, серьёзно все, не справлюсь я тут. Кислород надо, капельницы - много. Что молчишь?
Бабка сжала костлявый кулачок, да так, что, наверно, впилась ногтями себе в ладонь, покачала головой, тихо сказала
-Иди за мужем. Мы пока её сберем.
…
-Саша. Иди домой, ради Бога. Всё равно не пущу к ней, ей покой нужен. Завтра придёшь.
Ирина стояла, закрыв телом дверь палаты, и не пускала парня. А тот, набычившись, как упрямый телок, сидел на стуле в коридоре около палаты, сидел уж третьи сутки и уходить никуда не собирался. И никакими силами его отсюда было не выкурить.