Тянущая боль, что откуда-то возникла вчера на уроке физкультуры, никуда не ушла – просто притаилась. И сейчас, когда Анюта брела к Луганке, вдруг очнулась неосознанной, колючей тревогой. Аня остановилась, положила ладони на эту боль в самом низу живота. Замерла: боль утихла. Уже на спуске к берегу Аня поскользнулась на влажной траве, но всё же удержалась. А боль снова отозвалась, и голова закружилась. А ещё почувствовала Анюта прохладную, липкую влагу… Брючки быстро промокли от крови. Спотыкаясь, добрела Анюта до камня – до того камня на берегу, который собиралась поднять вместо мешка с картошкой. Без сил опустилась на холодный от недавнего дождя камень. Дрожала от холода и боли, от обиды. Заплакала: с этой болью уходило то, что было их с Алёшкой тайным-тайным счастьем, их самой первой, такой стыдливой и желанной нежностью… Анины ладошки умоляли боль затихнуть, а школьные брюки тяжелели от влаги, и от этого становилось ещё холоднее. И не ясно, как возвращаться домой: и сил не было, и как идти через весь посёлок в промокших от крови брюках. Превозмогая боль, в совершенном отчаянии вошла в реку – пусть мокрыми будут брюки, но – хотя бы не в крови… В тихом всплеске показалось, что ласковая, светлая Луганка чуть слышно вздохнула. И от холодной воды как-то неожиданно, незаметно боль утихла.
- Анютка?.. – изумлённый Зырянов сбежал по тропинке. Ивану завтра –аж в четвёртую, и не было причины не выпить первачка с двоюродным братом – просто так, за вешние ливни… И от неизбывной Ванькиной тоски… А потом на берег отправился, – не бате же на глаза показываться… -Анютка!.. – Иван бросился в воду, подхватил её на руки. Аня прижалась к нему, всхлипывала и дрожала. Остановившимся взглядом смотрел Иван на порозовевшую воду. Голос его охрип: – Анька!..
Сбросил ветровку, укутал Анютку. А она бессвязно лепетала сквозь горькие всхлипы:
- Мне страшно стало… я хотела… камень поднять, чтобы… ничего не было… И больно так… и жалко, – вдруг он… ребёночек, на Алёшку похож…
Ванька мгновенно протрезвел, – не так от холодной воды, как от удивления, что всё понял про Анютку. Сказал:
- Дура.
От его простой жалости Анютка притихла, и он снова взял её на руки, понёс к посёлку. Уже на крыльце медпункта повторил:
- Дура. – И осторожно прикоснулся губами к её лбу.
Иринка Лютикова, поселковый фельдшер, ушла в декретный отпуск, и до приезда нового фельдшера Наталья работала и в шахтёрском медпункте, и здесь, в посёлке.
Оторопевшие бабы без слов пропустили Зырянова с Анюткой на руках в кабинет фельдшера. Иван бросил свою ветровку на белоснежную кушетку, бережно уложил Анютку.
- Кровотечение у неё, – объяснил Наталье. – Беременная она, Наташ.
- Знаю, – спокойно и строго сказала Наталья. – Ты выйди. Я должна осмотреть её. Подожди в коридоре.
В ожидании боли, а больше от стыда, – так её ещё ни один врач не осматривал, – Анюта прикрыла глаза… И ещё очень хотелось спать. Всё же она приподнялась, побелевшими губами спросила Наталью:
- У меня теперь ребёночка не будет? – И заплакала.
Наталья убрала с Анютиного лба мокрую прядь светлых волос:
- Будет. Ты крепкая. Сейчас вот «скорая» приедет. Ты полежи, я скажу Ивану, чтобы одежду твою принёс.
Наталья вышла. Иван стоял у окна в конце коридора. Тронула его за плечо. Какая чистая синева в его глазах!.. И тревога:
- Что с ней, Наташ?
- Ты не волнуйся. Угроза выкидыша. Но, кажется, беда миновала. – Наталья улыбнулась: – Думаю, Луганка спасла её. В таком случае холод необходим. Ты вот что, Вань. К матери Анюткиной сходи, – одежда сухая нужна. Девчонку в больницу надо. Про беременность родители знают?
Иван обескураженно пожал плечами. Наталья усмехнулась:
- Ясно. Тогда не пугай мать, – я сама всё объясню.
Катерина Савельевна плакала. Подняла на Зырянова укоризненный взгляд:
- Как же так… случилось-то?.. Ведь девчонка совсем.
Иван хотел успокоить Анюткину мать:
- Случается. Всё хорошо будет. Наталья сказала, – уже ничего страшного.
Рассказать обо всём Петру Катерина Савельевна не решилась, – помнила, как строго он предупреждал её:
-За Анюткой смотри! Заглядывается она на Зырянова…
Выходит, не усмотрела… И беда всё-таки случилась. Но Иван! Взрослый же парень…
Петро Григорьевич и сам всё узнал: разве что скроется в посёлке! Дома ужинать не стал, молчал угрюмо, изредка взглядывал на жену. Катерина Савельевна – ни жива, ни мертва… Так и ушёл в четвёртую. И в забое молчал, – будто не слышал обращённых к нему слов. А когда прогремели отпалки (слово «отпалки» на шахтёрском жаргоне означает – взрывные работы в шахте, прим . автора), и мастер-взрывник Зырянов устало вытер почерневшей ладонью глаза и лоб, Ефимцев подошёл к нему. Иван, собираясь присесть на гору породы, где он сбросил рабочую куртку, достал из кармана термос с чаем – мать с вечера настояла земляничные листья и сухие ягоды. И тут же от неожиданности уронил термос – успел перехватить руку Ефимцева: ещё секунда, и Петро Григорьевич врезал бы ему в скулу… Искры бы из глаз посыпались, – догадался Иван по какой-то непонятной ярости во взгляде горного мастера. Ефимцев опустился на гору породы, обхватил голову руками:
- Я ж предупреждал тебя!.. Просил: не трогай девчонку! Не морочь ей голову! Тебе баб мало? Что ж ты… Жизнь ей испортил…
Зырянов отряхнул со штанов брызги земляничного чая. Недоумевающе хлопал глазами, – пока его не осенило:
- Петро Григорьевич! Про Анютку – ты думаешь… что мы с ней… что от меня…
- А то нет! Весь посёлок видел! Как ты на руках её… Как целовал. Не с тобой?.. Не от тебя?..
Иван перебросил куртку через плечо. Глухо ответил:
- Анютка захочет, – сама расскажет вам… Я чужую… я её тайну выдавать не буду.
Зырянов отошёл. Трёхэтажный мат Петра Григорьевича потонул в гуле работающего комбайна… А Иван вдруг похолодел: а если и Наташка – вот так… Если и у неё, как у Анютки…
После смены домой не поехал. И к Наталье в шахтёрский медпункт не решился зайти. Дождался её после работы. Она ещё на крыльце увидела его, замедлила шаги. Иван подошёл к ней:
- Наташ!.. – Хотел взять её руку, но Наталья не позволила.
- С Анютой всё хорошо, я звонила в больницу. Не волнуйся.
Иван кивнул. От тревоги… и совсем неожиданной надежды замирало сердце. Даже задохнулся:
- Наташ!.. А ты…
Наталья смотрела в его потемневшие от отчаяния… васильковые-васильковые глаза.
- Наташ! А ты… не беременная?
-Нет, – устало и холодно ответила Наталья. И не спеша пошла к автобусной остановке.
Иван потянулся за сигаретами. В «Уголёк», что ли, зайти…
С крайнего столика ему приветственно замахал инженер Степанищев:
- Зырянов! Давай к нам!
Налил по полной рюмке:
- Дай Бог, – не последнюю… Ты, Зырянов, свадьбу-то не вздумай затихарить! Слышно,– батьковать собрался?.. Давай, – чтоб сын!
Зырянов отодвинул рюмку, поднялся из-за стола:
- Ты, Степанищев, умный мужик… А иногда такую херовину несёшь. Какой сын?
Степанищев примиряюще усмехнулся:
- Да ладно!.. Все уж знают. Что ж не дал девчонке школу окончить? Ну, не беда: школы-то осталось!.. Успеет. Петро Григорьевич тебе за это… врезать хотел? – Сочувственно покачал головой: – Серьёзный у тебя будущий тесть.
Зырянов взял инженера за куртку на груди:
- Ты вот что, Кирилл Анатольевич. Будешь трепаться, как тётки на поселковом рынке… И имя её… девчонки, трепать… Ну, ты понял, да?
Вроде бы легонько отшвырнул инженера… а он отлетел к столику напротив.
… Любаша целый вечер молчала. Наталья забеспокоилась: будто бы всё уже было хорошо… Иван не заходит… и они с ним не встречаются,– всё, как хотела дочка. Откуда же столько печали в Любашиных глазах?
А Любаша подняла грустный и задумчивый взгляд:
- Мам!.. А тебе тоже обидно… ну, что Иван теперь с Анюткой Ефимцевой? Тебе тоже… плакать хочется?
Наталья заглянула в дочкины глаза:
- Любашенька! Ты плакала?
Дочкин голосок вздрогнул:
- Тёмка Демидов катал на велосипеде Дашку из 5-Б…
Наталья обняла дочку, усмехнулась про себя:
- А горе-то у нас похожее!...
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 15 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»