1. Текст.
«Прежде чем продолжать изложение парламентской истории, необходимо сделать некоторые замечания, чтобы избегнуть обычных ошибок при оценке общего характера рассматриваемой нами эпохи. На взгляд демократов, и в период Учредительного и в период Законодательного национального собрания дело шло об одном и том же: о простой борьбе между республиканцами и роялистами. Само же движение они резюмируют в одном слове: «реакция» — ночь, когда все кошки серы и когда демократам можно беспрепятственно изрекать достойные ночного сторожа банальности. Конечно, на первый взгляд партия порядка кажется клубком различных роялистских фракций, которые не только интригуют друг против друга, чтобы посадить на трон собственного претендента и отстранить претендента противной стороны, но и объединяются все в общей ненависти к «республике» и в общей борьбе против неё. В противоположность этим роялистским заговорщикам Гора со своей стороны выглядит защитницей «республики». Партия порядка представляется вечно занятой «реакцией», которая — точь-в-точь как в Пруссии — направлена против прессы, союзов и т. п. и — опять-таки как в Пруссии — осуществляется в виде грубого полицейского вмешательства бюрократии, жандармерии и суда. «Гора», со своей стороны, столь же непрерывно занята отражением этих атак, защитой «вечных прав человека», как это более или менее делала в течение последних полутораста лет всякая так называемая народная партия. Однако при более внимательном анализе ситуации и партий исчезает эта обманчивая видимость, скрывающая классовую борьбу и своеобразную физиономию этого периода.
Легитимисты и орлеанисты составляли, как сказано, две большие фракции партии порядка. Что же привязывало эти [144 — 145] фракции к их претендентам и взаимно разъединяло их? Неужели только лилии и трёхцветное знамя, дом Бурбонов и дом Орлеанов, различные оттенки роялизма, да и роялистское ли вероисповедание вообще? При Бурбонах властвовала крупная земельная собственность со своими попами и лакеями, при Орлеанах — финансовая аристократия, крупная промышленность, крупная торговля, т. е. капитал со своей свитой адвокатов, профессоров и краснобаев. Легитимная монархия была лишь политическим выражением наследственной власти собственников земли, подобно тому как Июльская монархия — лишь политическим выражением узурпаторской власти буржуазных выскочек. Таким образом, эти фракции были разъединены отнюдь не так называемыми принципами, а материальными условиями своего существования, двумя различными видами собственности, они были разъединены старой противоположностью между городом и деревней, соперничеством между капиталом и земельной собственностью. Что их вместе с тем связывали с той или другой династией старые воспоминания, личная вражда, опасения и надежды, предрассудки и иллюзии, симпатии и антипатии, убеждения, символы веры и принципы, — кто это будет отрицать? Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзии, образов мысли и мировоззрений. Весь класс творит и формирует всё это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отношений. Отдельный индивид, которому эти чувства и взгляды передаются по традиции и в результате воспитания, может вообразить, что они-то и образуют действительные мотивы и исходную точку его деятельности. Если орлеанисты, легитимисты, каждая фракция старалась уверить себя и других, что их разделяет привязанность к двум различным династиям, то факты впоследствии доказали, что, наоборот, противоположность их интересов делала невозможным слияние двух династий. И подобно тому как в обыденной жизни проводят различие между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и что он делает на самом деле, так тем более в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами, между их представлением о себе и их реальной сущностью. Орлеанисты и легитимисты очутились в республике друг подле друга с одинаковыми притязаниями. Если каждая сторона, наперекор другой, добивалась реставрации своей собственной династии, то это лишь значило, что каждая из двух крупных фракций, на которые разделяется [145 — 146] буржуазия — земельная собственность и финансовый капитал, — добивалась реставрации собственного главенства и подчиненного положения другого. Мы говорим о двух фракциях буржуазии, потому что крупная земельная собственность, вопреки своему кокетничанию феодализмом и своей родовой спеси, насквозь обуржуазилась под влиянием развития современного общества. Так, английские тори долго воображали, что они страстно привязаны к королевской власти, к церкви и к прелестям старинной английской конституции, пока в час опасности у них не вырвалось признание, что они страстно привязаны к одной только земельной ренте».
Маркс, К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 8. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. Сс. 144 — 146.
2. Эти два абзаца из знаменитого сочинения Карла Генриха Маркса можно было бы назвать тезисом и антитезисом.
В первом, на взгляд К. Г. Маркса, дано обычное представление о парламентской борьбе, в которой осуществляется классическая грызня фракций в попытках выдвинуть и поддержать своих кандидатов на ту или иную должность.
Во втором, на взгляд того же К. Г. Маркса, дано истинное отношение сторон и их действия в борьбе фракций французского парламента: как в его учредительном состоянии, так и в законодательном.
Не вызывает возражений, что тот или иной мыслитель или просто внимательный наблюдатель, рассмотрев разные взгляды на то или иное явление, находит в явлении нечто более глубокое, чем поверхностный кипящий слой, и это открывшееся ему представляет как истинное положение дел. Естественно в этом случае ему именно своё суждение об этом явлении считать наиболее верным и выражающим истину рассматриваемого явления. Поэтому стандартные, и многим надоевшие, слова «а на самом деле...» часто формально правильно, хоть и нудно, предваряют суждение в качестве вводных к нему. Но К. Г. Маркс прекрасный стилист, ему, конечно, претит пользоваться риторическими шаблонами.
Он поэтому пишет: «Однако при более внимательном анализе ситуации и партий исчезает эта обманчивая видимость, скрывающая классовую борьбу и своеобразную физиономию этого периода», претендуя тем самым на более внимательный, чем обычный, анализ, не отрицая, впрочем, некоторую аналитичность за предыдущими суждениями, хотя и считает их фиксирующими обманчивую внешность, скрывающую истинное состояние дел как именно классовой борьбы. Более того, это обманчивая внешность скрывает и своеобразную физиономию общества в этот период его существования, так что общество выступает, по невысказываемому разумению К. Г. Маркса, в маске.
Сорвать эту маску и показать, что истиной данного периода существования французского общества в его парламентском выражении является своеобразная классовая борьба и составляет задачу формулировки собственного суждения К. Г. Маркса об этом временном периоде.
3. И самый нерв его суждения таков: «Легитимная монархия была лишь политическим выражением наследственной власти собственников земли, подобно тому как Июльская монархия — лишь политическим выражением узурпаторской власти буржуазных выскочек. Таким образом, эти фракции были разъединены отнюдь не так называемыми принципами, а материальными условиями своего существования, двумя различными видами собственности, они были разъединены старой противоположностью между городом и деревней, соперничеством между капиталом и земельной собственностью».
Это — не более чем никак не доказанный антитезис, сформулированный в противоположность видимой на поверхности политической борьбе. К. Г. Маркс утверждает, что сама эта борьба есть лишь выражение конфликта различных видов собственности — земельной собственности и промышленного капитала.
Но К. Г. Маркс не настолько наивен, чтобы утверждая это, тут же не сделать оговорку: «Что их вместе с тем связывали с той или другой династией старые воспоминания, личная вражда, опасения и надежды, предрассудки и иллюзии, симпатии и антипатии, убеждения, символы веры и принципы, — кто это будет отрицать?» Иными словами, К. Г. Маркс тут же фиксирует и поверхностный кипящий слой, который в тезисе был замечен не столь глубокими аналитиками и который составил всё их духовное достояние, всю их мудрость.
Таким образом, вслед за антитезисом К. Г. Маркс даёт уже некий синтез антитезиса и тезиса. Собственный его, К. Г. Маркса, вклад в осмысление привлекающего внимание явления в антитезисе и синтезе. И в этом отношении тезиса и антитезиса К. Г. Маркс настаивает, что синтезис проходит под управлением антитезиса, то есть материальные интересы соединены с политической борьбой и определяют эту борьбу, обретая в ней своё выражение.
4. Покамест изложение у К. Г. Маркса совершенно догматическое. Он просто противопоставляет тезису антитезис и притягивает тезис к синтезису с антитезисом. Никаких аргументов за то, что материальные интересы главенствуют и потому на долю словоговорения и так называемых принципов и убеждений остаётся только откровение материальных интересов или тщательное их прикрытие звонкими и яркими фразами — нет.
Если истина, по убеждению К. Г. Маркса, способна лишь на такое превращённое и адвокатское существование, то каждый класс, более того — каждый отдельный человек, с большим или меньшим талантом и успехом только и занят тем, что выражает свои интересы, материальные интересы. Договориться до всеобщей истины в таком обществе принципиальных индивидуальных эгоистов или эгоистов классовых невозможно. И поскольку К. Г. Маркс находится в точно таком же положении, как и все остальные члены общества, то есть и он есть, по его же собственной мудрости, эгоистический индивидуум со своими материальными интересами, и он же есть сопричастник также некоего классового эгоизма, то писанное им и приведённое нами рассуждение о борьбе классов и политическом выражении конфликта земельной собственности и промышленного капитала есть не более как выражение политической борьбы материальных интересов эгоиста К. Г. Маркса, мелкого буржуа по классовой принадлежности, затеявшего сыграть квартет, имея лишь один медный духовой инструмент — свой ум.
5. Ещё раз, уже в более общем виде, сформулируем ту же мысль К. Г. Маркса.
Если идея, истинная идея, есть лишь выражение, рефлекс, отражение в сознании человека материи, понимаемой как ему угодно движущийся и покоящийся, как ему угодно свивающийся и развивающийся «материальный», действительный, мир, то нет никакой истины, нет никакой идеи помимо этого материального мира, волящего или не волящего её детерминировать. А тогда чуть материальный мир пошевелится, и вот ты уже поёшь иным, надрывным и простуженным, голосом, и содержание твоей песни может напрямую противоречить твоему вчерашнему bel canto, то есть реально ты сегодня всего лишь по-другому, чем вчера, фальшивишь, а как была твоему пению грош цена и лучше бы тебя, дурака, заткнуть, так ты «сердешный» надоел, так грош цена и осталась.
6. Что Зигмунд Фрейд совсем недалеко ушёл от К. Г. Маркса, понять нетрудно. Для постижения всей области психики у З. Фрейда есть столь же надёжное основание для выводов, как и у К. Г. Маркса. На место получеловеческих материальных интересов К. Г. Маркса З. Фрейд поставил интересы полностью животные и даже целиком звериные — сексуальность и агрессивность.
К. Г. Маркс открыл в человеке собственника и материально заинтересованную морду: «Я без пропитания оставаться не могу. Где ж я буду харчеваться!» З. Фрейд — в который раз! — открыл в человеке животное. Они продолжили в XIX и XX веках славную линию материализма XVIII века с его человеком-машиной, человеком-растением и т. п. человекоподобными монстрами. Причём следует отметить более радикальный редукционизм, осуществлённый в сочинениях о человеке-машине и человеке-растении. Чарлз Роберт Дарвин, Карл Генрих Маркс и Зигмунд Фрейд в сравнении с Жюльеном Оффре де Ла Меттри — умственно недостаточные, попросту слабоумные. Они не пошли так далеко, как этот короткоживущий, подобно некоторым частицам, целый любитель паштета.
2022.03.22.
