Сложно сказать, когда я начала писать. Строки странных стихов, которым я удивлялась - вот как выглядит жизнь, если ее под лупой рассматривать - в точных строчках. Наверное, мне было 15-17. Зарисовки, притчи, образы - на парах в институте, в очередях в поликлинике, на лавочке парка - из мира я делала концентрат, выуживая самое главное, важное, красивое в свои строчки.
Я училась на психолога. Я с первого курса поняла, где кроется вранье психологии: она так боялась за свой научный статус, что открещивалась от всего запредельного и необъяснимого в человеке, а творчеству придала стройный вид терапии, это была ложь. Я писала свои строчки, передо мной распахивались образы такой глубины, что порой я закрывала глаза, даже если шла по улице, неужели мне открываются эти дали. Творчество было дорогой к чему-то большему, чем была я сама. Я чувствовала - подбираюсь к чему-то значительному, непостижимому. Писала строчки, писала заметки о творчестве.
Из того времени я запомнила множество моментов: как невыносимо зелено выглядят листья под фонарем, как тоскливо едет автобус по ночным лужам, это автобус-метафора, меня поражало, что сама физическая реальность была метафорой жизни внутренней, а я разгадываю загадку жизни. Весь мир вокруг виделся таинственным, зыбким, ужасным и прекрасным - а я была собирателем его сути. Я писала, как дышала, от моего взгляда не могла ускользнуть не одна деталь.
Загремела в психушку. Не потому что писала, а потому что со мной случилось нечто восхитительное - я выскользнула в какие-то непостижимые сферы сознания, я добралась туда. И не справилась в свои 18 лет с этим, упала на такое страшное дно, что в теле до сих пор есть животная память ужаса. Зато я справилась с собственным разломанным сознанием, разобрав себя на винтики и собрав воедино вновь. Собрала так интересно, что, не взяв академического отпуска, я закончила с красным дипломом вуз, преподавала студентам, одновременно работала с детьми-инвалидами и собиралась писать диссертацию по творческим процессам. Я прошла этот путь, нашла способы его регулировать, открыла запретные двери сознания и вышла в неизвестное - мне было что сказать.
Но я не могла больше писать. За время лечения тяжелыми препаратами во мне словно плитой придавило страхом это бесконечное мое вдохновение жизнью. «Писать=безумие» - как опухоль сидело во мне. Я была здорова и решила, что обычная жизнь вполне мне подойдет. Так что я бросила науку, творчество и пошла жить, как все люди. Прошло почти десять лет. Многие бы из этой моей десятилетней жизни сделали бы 20-30 авторских автофикшна - обычная жизнь казалась мне смешной, ненастоящей, нелепой, я ее пользовала как игрушку, вертя и так и сяк, поступая так как мне вздумается по малейшему своему желанию. Но с того периода я ничего не запомнила - там не было высшего смысла - это вообще не было жизнью, так, азартная игра в попытке найти хоть каплю подлинного.
Я родила дочь, и это действие оказалось настолько мистичным для меня, иначе не скажешь, что уже не моей волей меня вышвырнуло обратно к самой себе, к строчкам.
Помню, уже написала первый черновик большой истории, еду в автобусе и сравниваю мир, выстроенный в голове, и мир тут, снаружи. Словно прозрачные слои друг на друга накладываю. И знаю всей собой, так что душа улыбается, ширится, распирает - мой мир важнее, сильнее, ведь этот снаружи - всего лишь изменяемая форма для внутренних смыслов. Тут снаружи все пользуют форму, а смыслы лишь бессознательно. А я взяла смыслы, ненужные никому смыслы, не посчитавшись с формой, и дала им новую жизнь. Я ехала в автобусе, помню уступила место, потому что кому-то в этом наружнем мире было нужнее сидеть долгую дорогу на кресле. Ехала и думала, что знаю секрет - нет формы, нет реальности, есть ощущение жизни, и пока я им владею и придаю любую форму, я и есть сама жизнь. Она текла сквозь меня, и наверное, я аутичная, оторванная от общества, была теснее связана с миром, нежели все, кто в нем так легко уживаются.
Я возвращала себя в состояние творения по крупицам, снова разбирала на винтики сознание и собирала вновь, выискивая малейшие детали творческого сознания. Снова было это: весь мир вокруг казался подлежащим трансформации, из него надо было выбирать суть, она прячется во всем что стоит, движется, взаимодействует, дышит и не дышит. Чтобы написать слово, дать название чему-либо, надо распознать его смысл. Как в сказках, правильно угадаешь имя, получаешь власть над тем, кто его носит. Боже мой, как же это вдохновенно и увлекательно - жить так!
Творческий процесс для меня оказался самым удивительным и непостижимым проживанием жизни. И одновременно я наблюдаю за самим творчеством - если человек способен на такое, то человек ничего не знает о себе до сих пор, сколько бы наук и томов не написал и не изучил. В самом процессе есть отгадка жизни. И я безудержно люблю слова, в них жизнь в самой своей концентрированной сути, сама страсть жизнь.
______________________________________________