Рецензия Александра Чанцева на книгу Александра Евсюкова «Двенадцать сторон света».
Двенадцать сторон света / А. Евсюков. — М.: Формаслов, 2021. — 250 с.
В книге рассказов и небольших повестей о повседневном, историческом и даже магическо-реалистическом, есть и небольшое приложение в виде интервью. Там — да и в самих рассказах — Александр Евсюков дает признательное показание, что любит истории. Слушать, находить, сочинять. Даже немного экспроприировать — вот ехал в поезде, услышал от случайного попутчика, и она легла последним краеугольным камешком в основание той истории, что писал сам.
Это и есть те настоящие рассказы, которых — сейчас почти нет в литературе. Из жизни, о жизни. В наши дни, когда постмодернизм вроде бы не в официальной повестке и обязательной программе, все равно повсеместен его душок и дурное послевкусие — рассказу (повести, роману) следует быть с некоей деконструкцией ли, фантасмагорией ли, но, не дай Боже, не просто так, выверт обязателен. Или же модный автофикшн, в особо современных случаях — импортозамещение Зебальда.
Здесь же настоящие крепкие рассказы, напоминающие классические фильмы советских лет или Голливуда золотой эры. Хорошо, редко, но — о чем тут, казалось бы, особо говорить?
Если бы не какая-то доля прозрения, одновременно испытываемого озарения и проникновения в суть описываемых простых вещей, обычных происшествий, того, что зовется жизнь, вокруг и каждый день. «Вскоре оказалось, что в каждом инструменте жили свои звуки, своя музыка, притом такая разная, что одну ни за что не спутаешь с другой», — замечает мальчик о всего лишь звуках дрели и молотка. Это — слух сродни музыкальному, из того же ряда.
Он позволяет — взглянуть за изнанку обыденности, что ли. «Бесконечно тянулась сырая вязкая поздняя осень. День за днём уныло шли дожди, так что вся земля замесилась в грязь. Однако что-то там, наверху, всё-таки происходило». Что-то же там всегда происходит, просто не всегда видим и слышим. Услышать же — и страшно, и дает понимание и смирение: «Слова стали глухими и тяжёлыми. Бабушка бессильно опустилась на край застеленной кровати и сидела так, не поднимая головы. Только её острые плечи чуть заметно вздрагивали. Будто бы Лёня, её внук Лёня, этот маленький бледный мальчик, вдруг обрёл над ней такую же грозную власть, какая раньше была у подпольного соседа Анатольки. И, ощутив это, Лёня как никогда сильно удивился и перестал повторять одни и те же слова. Он понял, что не так её расслышал. Но всё это говорила не она сама, а огромный страх внутри. Лёня улыбнулся и осторожно провёл рукой по её опущенной седой голове. Он уверился — конца света не будет». Дальше же фраза скромнее, для коды, явно снять возможное ощущение пафоса, но еще важнее, на самом деле: «за окнами дома над всем городом и посёлком, над больницей и роддомом волшебными крупными хлопьями летел снег». Маленький мальчик, как Смилла и ее чувство снега у Питера Хёга, будто слышит снег, понимает такое прозаическое и неизменное, мелкое и великое одновременно.
Это понимание оказывается «заразно», то есть столь сильно, что сообщается другим. Вот банальнейшая ситуация: бывший военный, сейчас чоповец, пришел бить морду незадачливому мужу своей дочери, писателю без гроша за душой. А вот нет, он прочел его книгу, покряхтел, озадачился и — вдруг увидел, как там выражена суть, как не смог бы никогда он, так, как эта суть и призвана быть выраженной. «Сквозь этот пошлейший разговор, с извечным переливом из пустого в порожнее, вдруг сверкнул первозданный смысл. Этот “сапог”, в жизни своей не читавший ничего, кроме уставов, неожиданно понял его задачу. Причём понял даже лучше, чем понимал прежде он сам. Даня раздвинул и застелил гостевой диван, затем осторожно подвёл к нему тестя и заботливо уложил». Удивленный происходящим внутри себя и других, герой опять ищет поддержки у обыденности и неизменности за окном. Неизвестно, шел ли в тот день снег, но ночь теперь — это его ночь: «Снова вышел на балкон, на этот раз отчётливо представив, как прижимает к себе жену и как по очереди целует обоих деток. Но, главное, этот кусок ночи в затихшем доме вечно не спящего города — его и только его время».
Прозрение мира не всегда, конечно, обещает быть благостным, трагизма будет едва ли не больше. «Я отступил к стене, осмотрел несколько развешанных на ней картинок с жёлто-фиолетовым фоном, наткнулся на покинутую пауком бесхозную паутину с высохшей зелёной мухой и с внезапной ошеломляющей ясностью понял, что там, в зеркале, — это я… Именно таким бывает осознание своего нового возраста. Хлоп — и тебе уже не двадцать пять. Хлоп — уже не тридцать три. Хлоп — и даже не сорок. И треть моих одноклассников уже лежат в земле, под тяжеленными камнями или вбитыми в землю крестами, и они ничего, ничего по себе не оставили, и я тоже не оставлю, хотя и могу издалека показаться живым».
И выводы за этим осознанием следуют не глобальные — как, чтобы понять мир, следует понять его самую мелочь, так и работать следует, начинать с малого. «Я не выдержал взгляда, захотелось сжаться, спрятаться. Отползти. Наконец-то я что-то понял не в устройстве Вселенной, не в закономерностях истории человечества и даже не в цветовой палитре, давшей гениальную картину. Просто в своей комнате. Надо прибраться, надо хотя бы прибраться, застучало в голове. Надо, надо, надо. В комнате и во всём доме. Если даже помрёшь, нельзя оставлять мир во всём этом». Так, простите за пафос, дзэнские мастера долгие годы постигали суть преломления света в капле росы, а потом еще более долгие годы пытались его запечатлеть и передать другим.
«Я носил в себе это счастье, как Мадонна младенца. Ждал каждой встречи, точно знал, как пахнут именно твои ресницы после купания и как всегда взмывают, чтобы упасть на плечи, волосы, когда стихает ветер, и, главное, как выступает крохотная капля пота над верхней губой и ты вся исторгаешься в безмолвной волне восторга. Эта наша с тобой сокровенная вечность продолжалась неполных две недели». Когда доходит до запаха ресниц, уже хорошо понятно, что реализм тут не такой простой. Не в подзорную трубу, но микроскопом. Не простой, как сама суть вещей. А что с этим делать, каждый в отдельном рассказе решает сам.
#литература #рецензия на книгу #современные писатели #формаслов