Начало здесь
ГЛАВА 5. РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД КАРТОЙ
В том, что товарищ Ильич-Крупскер является глубочайшим знатоком марксизма, не сомневался никто. Настолько никто, что постоянно раздавались призывы увековечить вклад в марксизм товарища Ильича-Крупскера разнообразными монументами. Но сам Ильич (именно так, по первой части фамилии, ласково называли его влюбленные в него массы) помпу «пгезирал», помпу «пинал», помпу «отбгасывал». Ничто не должно было отвлекать от сути марксизма, коя была проста: главное это капитал (то есть, деньги) и диалектика (то есть, такое, чтобы деньги всегда оказывались в правильных руках). С характерным прищуром Ильич всегда подчеркивал второй пункт: «именно в пгавильных»! И как-то всегда так и получалось. Везло ему, что ли... да нет, просто учение было верным. Но была одна закавыка. Под названием Туркестан.
Который с одной стороны, подтверждал глубокую мысль Маркса об азиатском способе производства и лишний раз доказывал верность учения. А с другой... «азиатский способ производства», если перевести его с чрезвычайно вычурного языка Маркса, означал ту простую вещь, что вкладываемые в Азию средства могли утекать совершенно непонятно куда. Товарищ Кобозевич (или Кобозёвич), отправленный в Туркестан устанавливать Советскую власть, был, естественно, снабжен всем необходимым для достижения этой цели.
У товарища Кобозевича (или Кобозёвича) были совершенно ясные инструкции: кому, сколько и зачем. Это была стандартная программа, прекрасно себя показывавшая в европейской части бывшей Российской империи (где азиатского способа производства по определению быть не могло). А вот в Туркестане началось черт знает что и такое черт знает что, что товарища Кобозевича пришлось срочно снимать с Туркестана и перебрасывать на Чукотку, — куда-то туда, где о нем можно было поскорее забыть.
Товарищ Ильич пытливо всматривался в карту, висевшую на стене его кремлевского кабинета. Надписи были вполне разборчивы. Туркестанский край. Семиречье. Киргизы. Вот только что на уме у этих киргизов карта не показывала. Ясно было только то, что певучее слово «экспроприация» не очаровало этих дремучих азиатов. Само собой, всех подряд такое слово очаровать не может. Но элита, которой эта самая экспроприация будет доверена... это же просто как жест. Но даже жеста киргизы понять не сумели. Взгляд товарища Ильича переместился к надписи "Семиречье". Отдельная Семиреченская армия. Вот что это такое? Откуда она взялась? Ильич был наделен шестым чувством, позволявшим ему осязать легкую рябь потоков капитала. Над Семиречьем никакой ряби не было. Все было идеально гладко. Пустыня или что там – полупустыня? Больше ничего. Не с чего было возникнуть армии. Не на что было ее вооружать, кормить... а кавалерию ведь нужно кормить вдвойне. Но ударную силу Семиреченской армии составляла именно кавалерия. Страшная кавалерия. И особенно страшна была Киргизская кавалерийская бригада.
ГЛАВА 6. ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
– Товагищ Фотиева, – сказал Ильич, – вызовите мне товагища Свердлова.
Товарищ Фотиева сняла трубку и покрутила рычажок.
– Соедините меня с товарищем Свердловым, – сказала она кому-то. Ильич нагнулся над столом Фотиевой и приблизил ухо к трубке. В глазах его светилось осторожное любопытство.
– Товарищ Свердлов, вы сейчас свободны?
– Нет, – послышался из трубки лаконичный ответ.
– А когда будете свободны?
– Не знаю.
Фотиева подняла глаза на Ильича.
– А вы спгосите, спгосите, можно ли к нему забежать?
– Товарищ Ильич спрашивает, можно ли к вам забежать?
Возникла пауза. Конечно, это невозможно было утверждать наверняка, но было ощущение, что товарищ Свердлов рассматривает свои ногти. Наконец, послышался ответ:
– Пусть забегает.
Ильич тут же вылетел в коридор и засеменил к кабинету Свердлова.
Свердлов сидел за столом в своем знаменитом кресле алого бархата в позолоченной раме (идеальная оправа для демонического брюнета!) и ничего не делал. Хотя это было совершенно очевидно, Ильич все же уточнил, не занят ли он.
– Занят, – ответил Свердлов. – Думаю.
– Ну а все-таки, бгатенька... я тут интегесуюсь... как у нас дела в Туркхестане?
– Никак, – мрачно ответил Свердлов.
– А нельзя ли, бгатенька, поконкетнее, поконкетнее?
– Что может быть конкретнее, чем никак? Семиреченская армия реакционного атамана Анненкова вышла к берегам Каспийского моря – вот как! Этот идиот Козлевич... как его... Кобозевич провалил работу по формированию Красной Гвардии, в основном она перебежала к Анненкову. Советская власть в Туркестане задушена и растоптана. И ничто не мешает Анненкову ударить во фланг нашим войскам, наступающим на Омском направлении.
Гагатовые глаза Свердлова гнетуще уставились на Ильича. Но тот и не такое умел выдерживать.
– И все-таки будем дгаться! – воскликнул он. – Надо только диалектически подойти! Скажите, Яков Моисеевич, там все уже легли под Анненкова?
– Не все. Красноводск еще держится. Но это ненадолго.
– А кто у нас в Кгасноводске?
– У нас – никого. Там эсер Кун. Редкостная сволочь.
– Надо сгочно помочь товагищу Куну!
– Как же мы ему поможем? Ведь это он расстрелял двадцать шесть бакинских комиссаров!
– Ай-яй-яй... – Ильич пробежался по кабинету Свердлова, держа руки в карманах, резко развернулся на оси. – Надо уметь пгощать!
– Да мы ведь уже раструбили на весь свет, как нужны нам были эти комиссары...
– А это действительно были комиссары?
– Да нет, конечно.
– Ну вот, видите! Как раструбили, так и затрубим назад! Мелочиться в таких вопгосах – это, бгатенька, плохая диалектика! Этот же Красноводск, как я понимаю, на бегегу Каспия... Надо послать туда флот!
– Флот? — Свердлов уставился на Ильича как удав на морскую свинку — с величайшим презрением, но и с пониманием, что столь мелкую тварь невозможно задушить в своих мощных объятиях. В этом-то и была диалектика, которой Ильич всегда блестяще пользовался.
— Что? Нет флота? А Волга есть?
— Пока есть.
— А на Волге пгагоходы? А?
— Наверно. Я уточню у референта. Что дальше?
— Поставить на пгагоходы пушки, послать на помощь товагищу Куну!
Свердлов молчал, и молчание его как бы сгущалось. Тяжелело. Даже Ильич не выдержал, наконец.
— Ну что? Как? А?
Свердлов резко ударил ладонью по столу.
— Наша пргоблэма — завизжал он (он тоже начинал картавить когда волновался) — в том, что у нас нет компетентных кхадров! Одни недоучки! Вы в гимназии учились?
— Да, полно-те, батенька, что за вздор...
— Геохргафия не есть вздор! Не есть вздор! На Каспийском море бывают штормы! Вы понимаете, что такое шторм? Колесные пароходы пе-рре-верр-нутся!
— Ну так и чёхт с ними! — Ильич небрежно махнул рукой.
— Как это? — удивился Свердлов.
— Да поймите, батенька, мы вечно цепляемся за всякую егунду... а надо диалектически смотгеть на вещи. Пеевегнутся одни, пошлем другие... раз шторм, два шторм, тгетий раз — никакого шторма! Лазурь, благодать...
В глазах Свердлова появилась задумчивость.
— Лазурь, говорите? — уже спокойным тоном пробормотал он. — Ладно, идите. — Движением руки он отпустил Ильича. — Я обдумаю.
Продолжение