«Он лишён был наслаждения видеть Европу», - напишет о Пушкине В.А.Жуковский в знаменитом письме А.Х.Бенкендорфу. Однако меня не оставляет впечатление, что Пушкин так сумел увидеть европейские страны, словно действительно побывал там.
Приди — открой балкон. Как небо тихо;
Недвижим тёплый воздух, ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и тёмной,
И сторожа кричат протяжно: «Ясно!..»
А далеко, на севере — в Париже —
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идёт и ветер дует.
Эти строки из «маленькой трагедии» «Каменный гость» приводятся постоянно как иллюстрация удивительного ви́дения поэта – Париж для него «далеко, на севере»…
Трагедия писалась Пушкиным в первую Болдинскую осень (в рукописи есть помета «4 ноября Болди»), но напечатана при жизни автора не была (очень любопытно, что практически одновременно Пушкин работает над «Гробовщиком», где пародируется мотив приглашения мертвеца на ужин, - я об этом писала). Друзья Пушкина всё же о трагедии знали: П.А.Вяземский записал в дневнике, что Пушкин «написал несколько повестей в прозе, полемических статей, драматических сцен в стихах: Дон-Жуана, Моцарта и Салиери», о ней писал М.П.Погодин С.В.Шевыреву. Интересно, что знал о ней и Жуковский (во второй половине июля 1831 года писал: «Возвращаю тебе твои прелестные пакости. Всем очень доволен. Напрасно сердишься на Чуму: она едва ли не лучше Каменного Гостя»), хотя потом упоминал как о неизвестном ему произведении – подзабыл, может быть?
Предполагалось, что, как и многие произведения Александра Сергеевича, «Каменный гость» будет посмертно напечатан в «Современнике», но Опека над детьми и имуществом Пушкина сочла более выгодным передать рукопись поэта А.Ф.Смирдину, напечатавшему её в первом томе сборника «Сто русских литераторов» в 1839 году (известно, что Николай I пожелал, чтобы «Каменный гость», как и другие издаваемые посмертно произведения Пушкина, был представлен ему до прохождения через обыкновенную цензуру).
При первых публикациях были изменены как пушкинская форма имени героя (печатали «Дон Жуан»), так и написание «Дона Анна» на «Донна Анна». Я пишу, как у Пушкина в оригинале.
Александр Сергеевич использует один из «вечных сюжетов» мировой литературы, однако интерпретирует его совершенно по-своему.
Да! Дон Гуана мудрено признать!
Таких, как он, такая бездна!
Эти слова Лепорелло, как мне кажется, не просто ирония над господином – они указывают на отличие героя Пушкина от «бездны» различных воплощений этого персонажа.
Чаще всего, говоря об истории дон Жуана (так для нас звучит, конечно, привычнее), вспоминают три произведения: пьесу Тирсо де Молины «Севильский озорник, или Каменный гость», комедию Ж.-Б.Мольера «Дон Жуан» и оперу В.Моцарта (в оригинале «Дон Джованни, или Наказанный развратник»). Из оперы Моцарта взят эпиграф к пьесе «Leporello. O statua gentilissima
Del gran' Commendatore!.. ...Ah, Padrone! Don Giovanni [Лепорелло. О любезнейшая статуя великого командора!.. Ах, хозяин! Дон-Жуан]» (и, кстати, вместе с ней – имя слуги героя, который в испанской пьесе зовётся Каталинон, а у Мольера - Сганарель).
А вот сюжет, по сравнению со всеми тремя произведениями, у Пушкина изменён радикально. Оставляя мотив приглашения к себе «каменного гостя», он не только убирает тему повторного приглашения, сделанного уже Командором (у Моцарта оно только высказано, в пьесах герой приходит по зову), но и меняет сущность его, и здесь уже нужно говорить подробнее.
У Тирсо де Молины дон Хуан (оставим во всех произведениях оригинальное звучание имени героя) приходит на свидание к донье Анне де Ульоа вместо её возлюбленного, а затем, пытаясь убежать, убивает её отца дона Гонсало. Примерно так же убийство Командора выведено и у Моцарта (хотя в пьесе это один из эпизодов, а в опере – завязка действия).
У Мольера донна Анна вообще отсутствует как персонаж, об убийстве же Командора мы узнаём лишь, что оно произошло «по всем правилам» полгода назад и герой «по этому делу был помилован».
Пушкин же меняет всё. У него дона Анна – жена убитого Командора. Почему он был убит? Вот тут для меня начинаются загадки. Дон Гуан станет вспоминать:
Когда за Эскурьялом мы сошлись,
Наткнулся мне на шпагу он и замер,
Как на булавке стрекоза — а был
Он горд и смел — и дух имел суровый...
Это не был, как в испанской пьесе или опере, поединок из-за спасения чести героини. О ней мы узнаём, что замуж она была выдана по расчёту:
… мать моя
Велела мне дать руку Дон Альвару,
Мы были бедны, Дон Альвар богат.
Вдова будет вспоминать: «Когда бы знали вы, как Дон Альвар меня любил!» Однако, видимо, всем была известна ревность Командора. Дон Гуан вспомнит:
Недаром же покойник был ревнив.
Он Дону Анну взаперти держал,
Никто из нас не видывал её.
Как, каким образом скрестились пути дон Гуана и Командора, можно лишь строить предположения. Высланный из столицы, очевидно, именно из-за этого убийства (сам он говорит о короле: «Меня он удалил, меня ж любя; чтобы меня оставила в покое семья убитого»), он никогда не видел жены Командора (будет спрашивать у монаха: «И не дурна?») По всей вероятности, дуэль с Командором произошла не из-за женщины…
**************
Но главное, конечно, - в изменении характера героя. У Тирсо де Молины дон Хуан безусловно греховен и заслуживает полученной кары.
Герой Мольера видит безнравственность окружающего общества: «Лицемерие - модный порок, а все модные пороки сходят за добродетели. Роль человека добрых правил - лучшая из всех ролей, какие только можно сыграть. В наше время лицемерие имеет громадные преимущества. Благодаря этому искусству обман всегда в почёте: даже если его раскроют, все равно никто не посмеет сказать против него ни единого слова. Все другие человеческие пороки подлежат критике, каждый волен открыто нападать на них, но лицемерие – это порок, пользующийся особыми льготами, оно собственной рукой всем затыкает рот и преспокойно пользуется полнейшей безнаказанностью». Но сам он тоже живёт по законам этого общества, отвечая на вопрос о своей вере: «Я верю, Сганарель, что дважды два - четыре, а дважды четыре – восемь». Для своей пользы он будет обманывать всех и каждого, смеясь даже над собственным отцом. Сам он скажет: «Я возьму на себя роль блюстителя небесных законов и под этим благовидным предлогом буду теснить своих врагов, обвиню их в безбожии и сумею натравить на них усердствующих простаков, а те, не разобрав, в чём дело, будут их поносить перед всем светом, осыплют их оскорблениями и, опираясь на свою тайную власть, открыто вынесут им приговор. Вот так и нужно пользоваться людскими слабостями и так-то умный человек приспосабливается к порокам своего времени».
О герое Моцарта очень хорошо сказал Б.А.Покровский, великолепно поставивший эту оперу: «Дон Жуан не только личность. Это ещё и явление, олицетворяющее общественное зло, предельный и циничный эгоизм, “радости жизни” за счёт других. Он – сеятель страданий, обид, несправедливости и порока…. Талантлив ли Дон Жуан? – Да! Красив, элегантен? – Да! Смел, находчив? - Безусловно!» И делает вывод: «Тем страшнее явление, тем объёмнее и острее должно быть возмездие. Он – развратник, который должен быть наказан».
Есть ли все эти черты у пушкинского героя? Очень вероятно. Во всяком случае, на все вопросы, поставленные великим режиссёром, можно ответить только утвердительно. Но вот тут-то и начинается это «но».
Ни дон Хуан, ни дон Жуан, ни дон Джованни (так в подлинном либретто) не заслуживают сочувствия, хотя и покоряют сердца героинь, а иногда и зрителей. Принося горе другим, они не задумываются о последствиях, заботясь лишь о собственных наслаждениях. Их цель – «делать безнаказанно всё, что хочешь».
Как будто бы и пушкинский дон Гуан таков же: явившись без разрешения в «Мадрит», он в первый же вечер, придя к Лауре, убьёт в поединке дона Карлоса и тут же словно отмахнётся:
Оставь его: перед рассветом, рано,
Я вынесу его под епанчою
И положу на перекрестке.
И тут же будет готов предаться любовным утехам…
Однако почему же Пушкин (он ведь ничего не вводит в свои произведения просто так!) ещё раньше заставит его вспоминать о «бедной Инезе», погибшей, видимо, из-за него?
Её уж нет! как я любил её!..
В июле... ночью. Странную приятность
…Я находил в её печальном взоре
И помертвелых губах. Это странно.
Ты, кажется, её не находил
Красавицей. И точно, мало было
В ней истинно прекрасного. Глаза,
Одни глаза. Да взгляд... такого взгляда
Уж никогда я не встречал. А голос
У ней был тих и слаб — как у больной —
Муж у нее был негодяй суровый,
Узнал я поздно... Бедная Инеза!..
Эти воспоминания дон Гуана, по-моему, похожи, на размышления другого пушкинского героя, тоже не отмеченного высокой нравственностью, но, безусловно, способного чувствовать раскаяние:
Всё здесь напоминает мне былое
И вольной красной юности моей
Любимую, хоть горестную повесть.
Здесь некогда любовь меня встречала,
Свободная, кипящая любовь;
Я счастлив был, безумец!.. и я мог
Так ветрено от счастья отказаться.
Мне сожаления дон Гуана кажутся вполне искренними, хоть и закончатся они весьма легкомысленным диалогом с Лепорелло: «Что ж, вслед за ней другие были. - Правда. - А живы будем, будут и другие. - И то». А ведь все герои – предшественники его - если и вспоминали о былом, то лишь с насмешкой!
А затем будет встреча со «странной вдовой», сначала интерес к той, о ком монах скажет, что «не может и угодник в её красе чудесной не сознаться», но чья прелесть так спрятана, что поначалу герой сумел заметить под «вдовьим чёрным покрывалом» лишь «узенькую пятку». А после начнётся перерождение…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
