Курский вокзал — необъятный и неуютный, всегда казался мне монстром советской архитектуры, между тем, справочник-путеводитель «Москва: архитектура советского модернизма» утверждает, что «своим вытянутым, сплошь остекленным и никак не структурированным фасадом Курский… похож на аэропорт», да, возможно.
Однако с Курским вряд ли ассоциируются полеты и легкость бытия, скорее, долгие ночи на верхней полке очень душного купе, когда поезд везет тебя в командировку в Украину. Или из нее. Например, отсюда я уезжал на Первый всесоюзный слет тимуровцев в Черкассах в 1979 году, а в купе мы, молодые сотрудники журнала «Пионер», выпивали не только с главным редактором, но и с Тимуром Гайдаром. Было интересно.
Однажды мы с женой Асей сошли с поезда на Курском жарким летним днем, очень рано, часов в пять утра. Вышли на огромную пустую площадь (сейчас всю ее загородил торговый центр) — метро не работает, такси нет вообще. И тогда я махнул рукой и к нам подъехала огромная поливальная оранжевая машина. Довезли до дома за трешку.
В огромном аквариуме Курского всегда было неуютно и нервно, сошлюсь опять на текст справочника-путеводителя, «прозрачные стены Курского должны были символизировать свободу (перемещения), открытость (всех путей), легкость (на подъем), однако уже с площади ты видел лишь унылую очередь за билетами».
Это верно, что-то унылое в вокзале для меня всегда есть: в отличие от Венички, героя поэмы «Москва-Петушки», я никогда не требовал тут в ресторане хереса, довольствовался лишь пирожками в буфете, циклопический зал ожидания и подземные туннели, с мечущимися в поисках поезда пассажирами, никогда не внушали мне мысль о чем-то романтическом. Та поливальная машина осталась в памяти каким-то единственным солнечным лучиком. Хотя я знаю, что да, именно отсюда, с Курского, шел на рынки брежневской Москвы непрерывный поток слив и персиков, винограда и зелени, хурмы и абрикосов, армянского коньяка и украинского сала. Шел зимой и летом, на всех этих бесконечных поездах с юга — в потертых чемоданах и картонных ящиках, в купе оборотистых проводников (вспомним «Вокзал для двоих») и под полками пассажиров.
Ну, конечно, были и другие поезда, увозившие меня в нулевые и девяностые в места довольно неизведанные (для меня, никогда не любившего выезжать из Москвы), но ставшие с тех пор родными — Владимир и Нижний Новгород, Арзамас и Ясную Поляну.
Курский — это, конечно, отнюдь не только само здание вокзала (в общем, несмотря на все оговорки архитектурных критиков, довольно уникальное), но и целая система запасных путей, семафоров, пакгаузов и прочего, и вот удивительно, как в таком соседстве уцелела целая россыпь потрясающих московских усадеб — старинных и, кстати, прекрасно сохранившихся. Правда, и тут места надо знать, все не так просто…
Например — бывшая усадьба одного из древних, исторических Толстых, Василия Борисовича (правда, полностью перестроенная в начале ХIХ века после пожара) — здесь бывал в детстве его племянник Федор Тютчев, потом усадьба перешла к купцам Борисовским, с этой усадьбой связана одна из важных московских легенд — по ней, именно здесь располагался в 1812 году французский штаб и Наполеон, мол, специально заехал сюда, вышел на балкон, чтобы посмотреть московский пожар.
Наполеон, который смотрит с балкона на московский пожар, пригорюнившись — эта целая тема в фольклоре, в том числе рисованном (гравюры, копии и прочее), так вот, давайте считать, что это было здесь, в нынешнем доме детского творчества во дворах возле «Курской».
Сейчас усадьба совсем не похожа на усадьбу — простое прямоугольное серое здание, но присмотревшись, вы увидите детали старого фасада, а войдя внутрь — парадную лестницу, лепнину, роспись на потолке, и другие детали интерьера, причем войдете совсем не пиратским способом, поскольку Дом детского творчества «Гайдаровец» вполне себе открыт для посетителей, в том числе и для экскурсий.
Есть также фантастически красивая городская усадьба на улице Казакова (вот туда вы, к сожалению, никак не попадете, потому что там теперь располагается спорткомитет), замечательная усадьба Боткиных, вжавшаяся в узком промежутке между метро, торговым центром и трамвайным кольцом (туда вы тоже не попадете, там теперь бизнес-центр), ну и так далее.
Для меня же Курская связана с несколькими личными воспоминаниями и ассоциациями — например, недалеко отсюда в Сахаровском центре прощались с Валерией Новодворской и потом, через год с Немцовым. На прощании с Новодворской я был, помню эту длинную очередь людей, аж до Земляного вала, помню, как купил буквально последние гвоздики в цветочном магазине, помню эти тихие приглушенные разговоры о ней, и свое чувство, что минута эта — абсолютно историческая.
Здесь возле Курского, было такое бандитское немного (по внешнему виду) кафе «Гладиатор», и по меню, и по ценам довольно простое, здесь перед вечерним поездом в Нижний Новгород, иногда назначал встречи Захар Прилепин, тогда главный «лимоновец», бунтарь и подпольщик, а не ведущий ток-шоу на федеральных каналах и записной патриот.
Надо сказать, что был такой недолгий и странный момент, когда Прилепин и Новодворская (абсолютные антиподы) публиковались в одном издании, оно называлось журнал «Медведь».
В частности, в 2011 году я пришел брать интервью у Прилепина для журнала в это самое кафе «Гладиатор». Рядом с Прилепиным сидели ребята из лимоновской партии, их было много, наверное, человек 15, девушки и парни, довольно милые по виду, все они очень устали, некоторые порядочно выпили, то есть вокруг нас в принципе были практически дремлющие люди, но когда интервью началось, один из них вдруг открыл глаза и громко, удивленно сказал: «Захар, вот ты тут с нами сидел и целый час молчал, а как только включили микрофон, тебя не остановить, говоришь и говоришь…». Почему-то я это запомнил.
Вообще «Сахарница» (то есть центр Сахарова, по-моему, тоже уже давно иностранный агент) — место знаковое для Москвы 90-х, и Москвы ХХI века. Каких только выставок, презентаций тут не было, какого только важного андеграунда, концертов в пользу политзаключенных, словом, в доковидную эпоху жизнь просто кипела, думаю, что и сейчас ее не удастся прервать.
Попасть в «Сахарницу» довольно просто — нужно выйти из «Курской» и идти налево до Яузы. И потом спуститься по ступенькам мимо парка к такому небольшому симпатичному ангару. Это она и есть. Рядом с «Сахарницей» — сам офис Центра Сахарова — здесь, кстати, находится небольшая музейная экспозиция, в которой представлена история диссидентских и протестных движений в СССР — от Синявского и Даниэля и «Хельсинкской группы» до последних героев 1970-х и 1980-х — Юрия Орлова, Владимира Буковского, и остальных.
Стоит сходить и посмотреть. Экспозиция, конечно, является лишь небольшим приложением к огромному архиву «Сахарницы». Я лично видел (на видеозаписи) несколько коробок с архивом Валерии Новодворской. И это только ее одной архив!
Однако выйдя из Курской и повернув налево по Земляному валу (мимо усадьбы Боткиных, светофора, магазинов, кафе и ресторанов быстрого питания, банка и тренажерного зала), вы неминуемо сначала перейдете Сыромятническую улицу, вдоль которой, перпендикулярно к Садовому, стоит огромный длинный брежневский дом.
Проходя мимо этого места, я всегда вспоминаю, что здесь провел свои последние годы легендарный футболист Эдуард Стрельцов – об этом я узнал из прекрасной книги Александра Нилина, в серии ЖЗЛ. Проходя мимо этого довольно безликого, хоть и циклопического сооружения, я каждый раз как бы невольно останавливаюсь — и хочу снять шапку, если даже дело происходит летом. Стрельцов — идеальный неудачник, в судьбе которого сошлось все, что так любимо в национальном нашем характере — огромный талант и почти всемирная слава, дурные привычки и наивный до предела характер, любовь народа и ГУЛАГ 60-х, счастье и несчастье.
Я еще и половины про «Курскую» не рассказал, а вроде надо уже заканчивать, в следующий раз — про дом, где жил Сахаров, «глушилки» на берегу Яузы, институт мозга, Винзавод и Гоголь-центр.
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить!
