2
После этих слов я неожиданно перестал бояться
Козла и решил: будь что будет, но за себя постою.
За день до этого случая я посмотрел американский фильм «Побег с каторги». Главный герой этого фильма произвел на меня такое потрясающее впечатление своей несгибаемой волей, способностью бороться с любыми жизненными трудностями, что я был полностью во власти фильма. Мне тоже хотелось стать таким, как этот герой. Позднее, находился ли я на фронте, в фашистской ли неволе или в сибирских лагерях, образ этого героя всегда служил мне примером.
Козел ударил меня ладонью по щеке, приговаривая:
— Ну, Комарик, как, будешь колоться?
Я молчал. Тогда он схватил меня рукой за шею и начал клонить к земле. В этот момент я не выдержал и что было силы ударил Козла кулаком по носу. Козел упал на колени, жалобно моргая ресницами, но тут же вскочил на ноги и, оскалив зубы, процедил:
— Ах, ты так, а ну, хлопцы, сделаем ему бучу!
В этот день, несмотря на два огромных фингала под глазами, здоровенный синяк на ноге и охи и ахи моей матери, я ликовал. Буча у Козла и его компании не получилась. Я совершенно неожиданно для самого себя довольно умело отбивался от Козла и его троих дружков, которым так и не удалось сбить меня с ног. Козел, получивший от меня еще вдобавок и ногой в живот, сам скомандовал своим дружкам:
— Харэ, ребята, я сегодня что-то не в форме, мы ему еще покажем.
С детства я мечтал стать профессиональным борцом. В нашем городском цирке работала группа борцов-профессионалов, состязания которых я регулярно посещал. Однажды знакомый отца помог устроить меня в юношескую группу подготовки при цирковой студии. Мои родители вначале не возражали против этого увлечения, считая, что такие занятия помогут мне избежать негативного влияния различных уличных компаний и личностей вроде Козла. Но после того как я окончил восьмилетку, отец, потомственный машинист, убедил меня поступить в школу машинистов. При этом он уповал на то, что занятия в цирке — это лишь развлечение и им можно заниматься, имея настоящую работу. Так я стал учиться в школе машинистов. Перед самой войной все свободное время я посвящал занятиям по французской борьбе в городской цирковой студии. К этому времени я уже был грозой всех окрестных хулиганов. Ребята, которых они обижали, всегда обращались ко мне за помощью. Иногда одной лишь ссылки на мое имя было достаточно, чтобы кто-то мог избежать побоев от уличных завсегдатаев. Козел, встречаясь со мной, теперь уже расплывался в широкой дружеской улыбке и каждый раз предлагал посетить пивную и распить по кружечке баварского.
В Библии говорится: «Пути господни неисповедимы». Это можно сказать и в отношении судеб человеческих. Уже после войны, по возвращении домой, я узнал, что Герой Советского Союза гвардии лейтенант Николай Козлов пал смертью храбрых при взятии Будапешта. Позднее его именем была названа одна из улиц нашего города.
— Неужели это наш Колька Козел? — удивленно спросил я тогда у своей матери.
— Да, сынок, война многих переделала, бывшие хулиганы стали героями, а некоторые комсомольцы пошли служить в полицию, — с грустной улыбкой отвечала мне мать...
Я взглянул на приподнявшегося на локтях уголовника, злобно выкрикивавшего ругательства в мой адрес, и мне почему-то вспомнился Колька Козел. Немного помолчав и стараясь быть как можно более спокойным, я произнес:
— Приятель, тебе не кажется, что ты много на себя берешь?..
Не успел я договорить, как он в одно мгновение спрыгнул с нар и бросился на меня, пытаясь ухватить за горло.
— Ах ты, падла! Я тебе сейчас заделаю! — сорвалось с его побледневших губ.
Не успел он вцепиться мне в горло, как я тут же ударил его кулаком в подбородок. Он упал на лежащих на полу тесно прижатых к друг другу людей. Это были деревенские мужики. Один из них был в лаптях и серой полинявшей телогрейке. Одежда и обувь другого представляли собой какие-то неописуемые лохмотья: казалось, перед тем как поместить его в камеру, его терзали собаки. Кто-то из этих мужиков громко выкрикнул:
— Так ему, поделом ему, хлопец, ишь, господа сыскались, нам тут на полу ни ногой, ни рукой не пошевелить, а они как короли!..
В мою поддержку прозвучало еще несколько голосов. В этой ситуации приятель нападавшего, находившийся на нарах и наблюдавший за развитием событий, не решился вступиться за своего дружка. Упавший не спеша встал, трогая правой рукой подбородок, и фыркнул на мужиков:
— Заткнись, вшивота! Деревня вонючая...
Посмотрев на меня, он как-то весь сразу переменился и, обращаясь ко мне, уже приветливо произнес:
— Ну, мужик, и молоток у тебя! Ладно, давай к нам...
Я уселся на нарах рядом с моим бывшим соперником.
Его приятель, не проявлявший до сих пор никакой активности, безучастным тоном спросил меня:
— По 58-й, фронтовик?
В его вопросе содержался уже и ответ, поэтому я только утвердительно кивнул головой. Мы познакомились. Моего соперника звали Витек. Его напарника — Николай. И, как часто бывало в таких случаях, мы почти сразу подружились. Мои новые «знакомые» оказались грабителями и имели по двадцать пять лет срока по новому указу. Витек шел вторую ходку, а Николай, как он выразился, уже имел «три хождения за три моря». Однако они совсем не унывали, что получили такой большой срок.
— Многое изменится в нашей прекрасной стране за такое время, и, может быть, нам долго и не придется здесь куражиться, — почти в один голос заявляли они.
Незаметно подошло время обеда. Обед в тюрьме представлял довольно «забавное» зрелище. Как только открывалась дверь камеры и на пороге появлялся раздатчик обеда с надзирателем, заключенные, подобно насекомым, быстро выползали из-под нар и прочих мест своего «обитания» и мгновенно располагались полукругом около раздатчика. Те, кто лежал на верхних нарах, прыгали вниз, порой прямо на головы сидящих на полу и ждущих долгожданной похлебки.
Такое событие, как «обед», редко обходилось без скандалов и драк, которые тут же прекращались, как только появлялась глиняная миска с тюремной баландой и ее начинали передавать из рук в руки. Тюремная баланда, как правило, варилась из свеклы, неочищенной картошки или сырой капусты и почти ничем ну заправлялась.
Есть это месиво не очень голодному человеку было невозможно. Отвратительный привкус и запах такой баланды у новичков обычно вызывал только тошноту.
По заведенному в тюрьмах порядку после суда заключенных отправляли на этапы в течение двух или трех месяцев, иногда и раньше. Если срок пребывания в тюрьме по какой-нибудь причине задерживался на неопределенное время и заключенные не получали передач из дома, на тюремном пайке они доходили до полного истощения.
За месяцы заключения я привык к тюремной пище и так же, как и все, с нетерпением ждал ее появления. Но в этот мой первый день я решил воздержаться от употребления сильно пахнущей капустной похлебки и съел только положенную мне пайку хлеба.
Мои соседи по нарам вскоре потеряли ко мне всякий интерес, поскольку на их вопросы я отвечал довольно односложно, и, видимо почувствовав мое нежелание, участвовать в их беседах, полностью переключились на самих себя. Они представляли для меня совершенно чуждую среду, и поэтому первым моим желанием после знакомства с ними было найти такого собеседника, с которым мог бы поделиться всем своим наболевшим.
Я обратил внимание на одного заключенного, сидевшего на полу в двух шагах от моих нар. Худощавое его лицо было давно не бритым и покрылось густой черной щетиной, из-за чего возраст его очень трудно было определить. Одет он был в старые армейские брюки и гимнастерку. Такие заключенные, как он, обычно не умывались от бани до бани, то есть в течение десяти дней. Не знаю, по какой причине, но меня сразу заинтересовал этот щуплый и маленький человек, совершенно ничем не примечательный, разве только тем, что слишком жалкой была его внешность. Возможно, этот его жалостливый вид и послужил причиной моего внимания к нему. Он мне казался самым обиженным из всех присутствующих в камере заключенных. Как потом выяснилось, фамилия его была Махоткин. Чтобы познакомиться, я обратился к нему, когда он посмотрел в мою сторону.
