Приходится всё же писать о Дантесе. Наверное, без этого картина произошедшего будет неполной.
Широко известен рассказ французского романиста и драматурга Поля Эрвьё: «В течение нескольких лет, каждый вечер около шести часов, я видел, как по салонам Клуба, куда я приходил читать газеты, проходил похожий на бобыля высокий старец, обладавший великолепной выправкой. Единственное, что я знал про него, так это то, что за шесть десятков лет до того — да, в таком вот дальнем прошлом! — он убил на дуэли Пушкина. Я лицезрел его крепкую наружность, его стариковский шаг… и говорил себе: "Вот тот, кто принёс смерть Пушкину, а Пушкин даровал ему бессмертие, точно так же как Эфесский храм — человеку, который его сжёг"». Наверное, комментарии излишни. Мне всегда казалось, что любой русский человек будет судить примерно так, как написал Л.А.Филатов:
Любая память есть почёт,
И потому на кой нам чёрт
Гадать, каким он был?..
Совершенно согласна с мнением многих моих читателей, что не стоит говорить об убийце поэта, и, наверное, не стала бы, но…
Но вот, разыскивая материалы, относящиеся к суду над Дантесом, о котором я писала в предыдущих статьях, натыкаюсь на статью некоей (простите) Валерии Елисеевой, опубликованную, как выяснилось, в журнале «Вокруг света» (№8 за 2008 год). Статья называется «За Бога, короля и даму!» И автор (опять простите) без зазрения совести пишет: «Ведь даже убийцы в цивилизованных странах имеют право на адвоката, и может быть, стоит посмотреть на события 170-летней давности другими глазами? Хотя бы потому, что у Александра Сергеевича претензий к Дантесу не было». Конечно, уже на это можно многое возразить. Ну никак я не думаю, что знаменитая фраза из письма поэта к Геккерну: «Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и ещё того менее — чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец», - указывает на отсутствие претензий к Дантесу..
Конечно, материалом, как мы видим уже по этому, Елисеева владеет слабо. Однако отдельные картины рисует вполне в духе мадам Араповой. Например, вот эту, о встрече Дантеса и Геккерна (о, разумеется, отношения между ними, по её мнению, были самыми чистыми!): «Но их пути пересеклись в захудалой гостинице немецкого городка, где Жорж умирал от воспаления лёгких».
Её статья перепечатывается в интернете ещё менее знающими людьми, и я уже читаю, что «в Баден-Бадене историк А.Карамзин» встретился с Дантесом, хотя Андрей Карамзин (о нём я писала и повторяться не буду) историком никогда не был. И эта статья, и эти перепечатки приводятся как аргументы для защиты Дантеса (встречались и в комментариях к моим статьям).
А Елисеева просто любуется душкой-Дантесом! Вот несколько цитат: «Для человека с героическим прошлым это было невозможно» (служить унтер-офицером в прусской армии), «На лице противника Дантес увидел смертельный приговор и, спасая свою жизнь, нажал на курок» (это, естественно, о дуэли), «В тот месяц, когда раненный на дуэли Дантес ожидал суда в Петропавловской крепости, высший свет и составил известный потомкам компромат на него» (обычно пишут, что Дантес находился на гауптвахте – помните указания врача, в какой камере он может находиться? - куда ему, кстати, писала нежные письма Идалия Полетика, да и суда ждал он вовсе не месяц).
И вот, столкнувшись с такой апологетикой «кавалергада», я поняла, что писать надо. Тем более, что, читая патетические фразы о «героическом прошлом» (имеется в виду имевшее якобы место участие Дантеса в Вандейском восстании), никто не вспомнит строки из письма А.И.Тургенева к П.А.Вяземскому из Германии (я их уже приводила, но считаю не лишним повторить): «Я узнал и о его происхождении, об отце и семействе его: всё ложь, что он о себе рассказывал и что мы о нем слыхали… С Беррийской дюшессой он никогда не воевал и на себя налгал».
О том, что Дантес умел обворожить, заставить поверить себе, написано немало. Вспомним хотя бы письмо Александра Карамзина брату, где он пишет о Дантесе: «Может быть, я говорил о нём с тобой слишком резко и с предубеждением, может быть, причиной этого предубеждения было то, что до тех пор я к нему слишком хорошо относился, но верно одно — что он меня обманул красивыми словами и заставил меня видеть самоотвержение, высокие чувства там, где была лишь гнусная интрига».
Мне задавался вопрос о статусе Дантеса. Мог ли член семьи дипломата наказываться по российским законам?
А вот статус Дантеса до сих пор как следует не прояснён. Оказывается, полного усыновления не произошло (слишком многое не соответствовало требованиям законов: Геккерн был моложе 50 лет, усыновлял не несовершеннолетнего, с которым был знаком меньшее время, чем требовалось), но Дантесу было предоставлено голландское подданство и дворянство, а также возможность носить фамилию Геккерна. Известно и то, что, если бы согласие на усыновление было получено, его оглашение состоялось бы не ранее 5 мая 1837 года. Видимо, этим и объясняется привлечение его к суду.
Замечу в скобках. В уже цитированном мной письме Тургенева есть очень интересная фраза. Он пишет о старшей сестре Николая I, герцогине саксен-веймар-эйзенахской: «Великая княгиня Мария Павловна была очень предубеждена против Пушкина и, следовательно, сначала не очень жалела о нем, но, кажется, письмо Жуковского к отцу и мои разговоры о нём… переменили мнение», - и добавляет: « Об отношениях его к Геккерну и она слыхала; но NB не могла объяснить мне их; и я о главном должен умолчать». Отметим и мы это замечание и пожалеем, конечно, что «умолчал» Тургенев…
Не знаю, насколько это верно, но всё та же Елисеева пишет: «После трагической дуэли растерянная Голландия больше года будет стараться восстановить законность. Дантеса лишат подданства, дворянства и герба Геккерна, оставив только имя».
О «любви» Дантеса к Наталье Николаевне я писала много и снова писать, естественно, не буду. У меня только всё время возникает один и тот же вопрос: а был ли он вообще способен любить кого-нибудь, кроме самого себя? Вспоминаю лермонтовскую строку «Пустое сердце бьётся ровно».
Много писала и о подготовке к дуэли, и о первом выстреле Дантеса…
Вернёмся к самой дуэли. Многие комментаторы считают, что Дантес не мог не стрелять, не мог не убить, так как должен был спасать собственную жизнь. Встаёт вопрос: а что он должен был делать?
Может быть, Кот зафантазировался, но представляю я себе единственно возможный вариант - конечно, если допустить хотя бы на миг, что был Дантес действительно человеком чести, каким его кое-кто пытается вывести.
Многие пишут, что Дантес в Сен-Сире был чемпионом в стрельбе по голубям. Не знаю, насколько верны эти сведения (если сообщены самим Дантесом, то можно и усомниться), но о том, что был он прекрасным стрелком, говорили многие (видимо, знал это и В.В.Вересаев, не случайно в «Последних днях» М.А.Булгакова появится диалог Бенкендорфа и Дубельта: «Дантес каков стрелок?» - «Туз - десять шагов»).
Разумеется, от Дантеса никак нельзя было ожидать, что он поступит так, как думал действовать вызванный поэтом на поединок В.А.Соллогуб: «Я твёрдо, впрочем, решился не стрелять в Пушкина, но выдерживать его огонь, сколько ему будет угодно».
Но меткий стрелок вполне, по-моему, мог сделать такой первый выстрел, который лишил бы его противника возможности стрелять (об освещённости на месте дуэли сейчас говорить не будем: пишу эту статью в пятом часу вечера, на улице вполне светло, а ведь до дня дуэли – но нашему стилю – ещё больше десяти дней), - в плечо, правую руку…
Конечно, приводятся слова Пушкина «Как только мы поправимся, начнем снова». Но ведь дальше, несомненно, последовало бы судебное разбирательство, приговор - думаю, не весьма суровый, но всё же на какое-то время удалявший противников из столицы. А там, глядишь, и страсти затихли бы.
Но, увы, не знает история сослагательного наклонения… Тем более, что у барьера против Пушкина стоял не Соллогуб, а «заброшенный к нам по воле рока» «на ловлю счастья и чинов» человек, который, по воспоминаниям членов своей семьи, «ни в молодости, ни в зрелом возрасте не проявлял почти никакого интереса к литературе», а по собственным словам, русского языка не знал, заучив лишь наизусть те готовые фразы, без которых нельзя было обойтись при несении службы в эскадроне, и ими пользовался в зависимости от обстоятельств.
И, конечно же, совершенно прав был М.Ю.Лермонтов, написавший:
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
Но то, что «не мог понять», ни в коей мере не может служить ему оправданием.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал
Навигатор по всему каналу здесь
