«Реакционная эстетика делает все возможное, чтобы утвердить как эстетическую норму то, что в действительности является результатом глубокого кризиса искусства. В работах буржуазных эстетиков происходит смещение художественных ценностей. Художников намеренно лишают ориентиров. Это приводит к гибели талантов, к извращению плодотворных художественных идеи. Нам нужно быть особенно внимательными, чтобы, выступая против неверных, реакционных тенденций, не отбросить в то же время и те явления, те процессы, которые неверно истолковываются и искажаются. Здесь нужна точность прицела и точность полемики. …
Теории «спонтанного», «прямого» или «непосредственного» кино являются выражением, эстетическим утверждением скудости идей, к которой пришло современное буржуазное сознание. Никогда буржуазия не была так враждебна искусству, как в наши дни. У современного буржуазного сознания нет позитивных идей, нет позитивной концепции мира, и это отсутствие позитивных идей его идеологи пытаются утвердить как эстетическую норму. Отсюда и все эти теории «прямого», «непосредственного» кино и теории самоустранения художника, художнической нейтральности (за которой в действительности скрывается определенная позиция в идущей классовой борьбе). … Современное буржуазное сознание пытается утвердить свою растерянность, свой страх перед жизнью, ощущение распадающихся жизненных связей как норму человеческого существования, утвердить эти качества под знаком вечности.
Это всегда было свойственно буржуазному сознанию: еще в период своего исторического восхождения буржуазия создавала робинзонады, где буржуазная личность, буржуазная психология, буржуазная практика утверждались под знаком вечности. И сейчас любимая концепция реакционных эстетиков — это концепция «тотального человека» — человека, якобы не подверженного социальным характеристикам. И на самом деле этот «тотальный человек» не что иное, как буржуазная личность, которую пытаются увековечить. Современные «робинзонады» отличаются крайне мрачным колоритом, болезненностью, культом жестокости.
Одним из примеров такого искусства является фильм шведского режиссера Ингмара Бергмана «[Девичий] Источник». Фильм переполнен проявлениями ужаса, насилия, убийств в самых жестоких, отвратительных формах. Те, кто видел этот фильм, помнят, что он окружен атмосферой легенды, все изображенное в нем существует как будто вне времени и пространства. И кончается тем, что герой дает обет построить собственными руками церковь, для того чтобы примириться с богом, примириться со своими окровавленными руками. И в этой концовке мы вправе увидеть авторскую позицию.
Не случайно этот фильм родился в современной Швеции, в самой «благополучной» буржуазной стране, где самый высокий процент самоубийств. Западные социологи объясняют это глубокой психологической травмой, которую получила шведская молодежь от сознания того, что когда все человечество боролось с фашистской опасностью, Швеция оставалась на позиции невмешательства, оставалась в стороне. Этот момент, возможно, многое объясняет в творчестве Ингмара Бергмана. Но приходит Бергман к тому же, к той же позиции невмешательства: борьба со злом, по существу утверждает он, родит только новое зло, иногда еще более страшное и жестокое.
Не случайно Бергман — воплощение эстетических идеалов реакционных киноведов. Сейчас его несколько потеснил Антониони, у которого тема крушения буржуазной личности, ее духовного оскудения и эмоциональной летаргии тоже рассматривается как явление всеобщее, из которого не видно выхода.
Говоря об Антониони, я думаю, неправильно ставить рядом имя Феллини, как это часто делается. … Феллини обладает даром сравнения. У Феллини присутствует идеал здоровой, духовно наполненной жизни, идеал, связанный с народной действительностью. И если стихия жизни в фильмах Антониони почти отсутствует или пробивается слабым ручейком, то в фильмы Феллини она вливается бурным потоком.
Псевдонаучные термины «магический реализм», «феноменологический реализм», «авторское самоустранение» — это те слова, которыми реакционная идеология гипнотизирует художников, убеждает их в том, что им не дано и никогда не будет дано проникнуть в глубины жизни.
В романе Франца Кафки «Процесс» есть страшная легенда о человеке, загипнотизированном мифом о собственном бессилии. Мне кажется, что и таком же положении загипнотизированного и бесконечно ждущего человека находятся многие западные художники. Они загипнотизированы неверием в человека, неверием в его силы и возможности искусства» (Божович В. О реакционных концепциях современной буржуазной эстетики кино // Искусство кино. 1963. 8: 122-125).
