Матери моей – Родионовой Анне Федоровне
Пройдя свой тяжкий путь земной,
Стояла Анна пред Всевышним
И тихим голосом, чуть слышным,
Произнесла: «О, Боже мой!
Я исповедаться пришла,
Надеясь на прощенье.
В твоих руках моя душа,
В томленье и смиренье.
Жила я весело, счастливо,
Так будет, думала, всегда.
Не знаю, видно, согрешила,
Умчалось счастье, как вода.
Судьба мне приготовила иное,
Велела ленты снять и кружева,
Веселия не знать, не знать покоя,
Взяла меня в крутые жернова.
***
Нас среди ночи разбудили,
Во двор согнали нагишом.
Когда врагами объявили –
Кошмарным показалось сном.
Тогда кричала: «Лишь корова
У нас, но двое малышей!».
Не проронил в ответ ни слова
Уполномоченный властей.
За что схватиться, я не знала.
Перебирала тряпки деток,
Петру одежду собирала,
Сама не важно, как одета.
Всё причитала в суматохе:
– За что же горе нам дано?
У нас имущества-то крохи…
Зачем гребёте заодно!
Где правда? Что скрипишь ремнями!
Куда ты потащил сундук?..
С ребячьими же он вещами!
И ожил важный бурундук:
– Тридцать минут, – сказал, – на сборы,
С собой одну лишь сменку брать!
И прекратить все разговоры!
Ты пошевеливайся, мать…
Нас посадили на подводы,
Да на вокзал, к товарняку.
Без следствия и приговора –
Не пожелаешь и врагу.
Всё без суда. Хватило слова
Меня кулачкою назвать.
«Сноха, – сказали, – ты Орлова!».
Где тот Орлов, и не узнать,
Уехал, по добру-здорову,
Себе другую жизнь искать.
Оставил с мужем нам избушку,
Терпите, мол, так надо, Анна!
Да деткам пару погремушек.
Врагом-то я за что названа?..
В Ирбит везли. О тех местах
Я раньше не слыхала даже.
Наш эшелон «скотины вражьей»
Стоял подолгу на путях.
Всё новых пассажиров набирал
И распухал, как наше горе,
Гудком протяжным боли вторя,
С Урала вёз нас на Урал.
Но вот и станция конечная,
Угрюмый каменный вокзал,
Мой неожиданный причал –
Тоска, и боль, и мука вечная.
Как скот, загнали нас в Пассаж,
Что раньше ярмарки был центром.
Великий стон стоял и плач.
Собор разрушенный акцентом
В развалинах лежал вокруг.
Замкнулся, завершился круг.
Мир пал,
как храм,
одним моментом.
***
Теперь о том, как я бежала
Из ссылки раннею весной.
Скажу, однако, что сначала
Бежал с сынком Петруша мой.
Записку передал через людей:
Всё будет хорошо, ты жди, мол, Анна.
Мол, Лизу береги, нам вместе с ней
Не скрыться. Я не чуяла обмана,
А время шло, но не было вестей,
Решилась на побег и побежала.
И люди добрые нашлись,
До дома помогли добраться,
Но повернулась уже жизнь –
Мне лучше бы не возвращаться.
Муж сыт, ухожен и доволен,
В избе – хозяйка на сносях,
Как будто не был он в неволе,
Я дома – будто бы в гостях.
Мне говорит: «Пошла ты прочь,
Вражина! Подлая кулачка!» –
Краснокосыночницы дочь,
Супруга заключив в объятья.
А на пороге уж конвой.
Муж глаз с земли не подымает:
«Я не пущу сынка с тобой»,
Павлушу в горенке скрывает.
Прижала Лизоньку к себе,
Давлю душевный горький стон…
«Пора уж, Аннушка, тебе,
Прости», – сказал и вышел вон.
Обратный путь прошла пешком,
Он тяжкий был и очень долгий.
Весна, но холод, грязь кругом,
Насквозь пронзал нас ветер волглый.
Распухли ноги, как столбы,
Месила талый снег, он чавкал.
Не слышал, Боже, ты мольбы,
Младенчик мой хрипел и плакал.
Потом затих и стал тяжёлым,
В пути малютка умерла.
Боль захлестнула, встала комом,
Так с тельцем дочки и брела…
И замерла душа живая,
Навеки все оборвалось,
Шла, боль в ногах не замечая,
От горя почернела кровь.
Брела и тяжко проклинала
Тех, кто порушил мою жизнь,
И в мыслях всё перебирала,
Как наши муки начались.
***
Я ноги еле волочила
И боли не могла унять,
Но милостыни не просила –
Ни слова не могла сказать.
Кричал охранник, он устал:
«Подохнешь, дура, нет же сил!» -
И сам в избу опять стучал,
Людей о милости просил.
Ну, добрались мы кое-как,
Отмерив сотенные вёрсты.
Вот виден мой уже барак,
Где всё мертво, как на погосте.
Когда вошла – пропали силы.
Отняли мётвое дитя,
В могилу общую зарыли
Без гроба даже и креста.
Людьми тогда нас не считали,
Не хоронили, как людей,
В канаву общую бросали
Умерших взрослых и детей.
Я долго плакала потом
То в разуме, то без сознанья,
Тогда не ведала о том,
Какие будут испытанья.
Что дальше? В цех определили,
Работа – из жары да в холод.
Кирпичный цех как раз открыли,
Был адский труд и жуткий голод.
Мы были полуживы-полумертвы,
Измучены, ослаблены, больны,
Обуты кое-как и полуголы,
Животными, скотом, но не людьми.
Но жизнь есть жизнь. Я встретила Ивана.
Он тоже нёс свой крест в глухом изгнанье,
С родными выслан – вырван из земли.
Сошлись, хоть были разными людьми.
И материнство снова я познала
В бараках темных, грязных и в пыли.
То были дети подземелья,
Что с нами отбывали срок.
Какое детство без веселья,
Кругом тюрьма, кругом замок
Оставлю их на Божью волю,
Катаю вагонетки, и одно:
«Что с ними?» –
В голове. Рву с болью
Все жилы с сердцем заодно.
Потом на лесозаготовки
Отправиться черёд настал –
В Салду. Так и решился ловко
Вопрос, рабочий капитал
Гоняли с завидной сноровкой.
Куда хотел – туда и гнал
Людей палач, нам чуждо-кровный.
У горя на погибели мы жили,
А тут ещё и новая гроза –
Война пришла – ломала и крушила,
И вновь слезой подёрнулись глаза,
Единым махом повернула
Настроенную было жизнь.
Судьба в дугу опять свернула
И закрутила виражи…
В делянке лес пилила и валила,
Всё вынести старалась, как могла,
От голода совсем лишилась силы,
О детках только думала тогда.
Однажды средь толпы упала,
Решили, мёртвая-де, и в подвал.
Пришли похоронить. «Она… живая!» –
Вошедший кто-то прошептал.
Знать, не пришёл ещё мой срок,
Подумала, едва вставая,
Куда судьбина понесёт,
Слепая, горькая, кривая?..
Окончилась война. Мы оклемались:
Дом новый, шестеро детей.
Казалось мне, что жизнь уж устоялась,
И жить мечтала без потерь.
Окончание здесь
Project: Moloko Author: Шевчук Л.И.
Начало поэмы "Жернова" здесь
Повесть "Анна" (начало) здесь
