Воскресный день начался рано и, как всегда, обыденно, но Мария Васильевна проснулась в прекрасном расположении духа. А всё потому, что ночью ей приснился недурной сон. Она закрыла глаза и попыталась вернуться в него снова. Ещё бы! Ей грезились банкеты, мужчины, танцы! Ах, как хотелось снова кружиться, парить и блистать. Но сон бессовестно захлопнул свою дверь и быстро улетучился, оставив после себя лишь кислый привкус разочарования. Старуха, нехотя, зевнула, потянулась и привстала на постели: «Интересно, какое сегодня число? Вчера была суббота, и вроде май уже начался. Люблю грозу в начале мая… Грозы ещё не было, точно. Может уже середина месяца или конец? Надо у Зины спросить. Пришла бы только, не забыла», - подумала Мария Васильевна и принялась разминать свои ноги через одеяло. Палыч спал тут же, рядом с ней, свернувшись в калачик. Всю ночь он мостился на хозяйские ноги, согревал их, вытягивая хворь. Доброе животное слегка приоткрыло глаза и стало наблюдать за происходящим. Мария Васильевна стянула с прикроватной тумбы тонометр и одела себе на плечо жёсткий рукав. Палыч услышал знакомый звук качающей груши и следом шипение спускающего воздуха. Навострив уши, он, как и его хозяйка, сначала зевнул, затем потянулся и точно решил, что уже пора вставать. «Повышенное, но пока терпимо», - пробормотала себе под нос Мария. Она взяла пульт и включила телевизор, чтоб дом не казался таким безлюдным и, тяжело спустив на пол ноги, громко ойкнула, как будто её ударило током. В пятках заиграли многовековые шпоры. И так каждое утро.
Сунув себе в рот таблетку обезболивающего, Мария Васильевна, опираясь на трость, потащилась в ванную. Ничего, до обеда расходится, а сейчас нужно потерпеть. Кот спрыгнул с кровати и быстро помчал на кухню проверять свои плошки. Первый канал старательно вещал на всю квартиру какую-то чушь, а Мария Васильевна, сидя на унитазе, гадала, какую же кашу приготовить ей на завтрак. В отличие от Палыча, ей совсем не хотелось есть. Краем уха она поймала обрывок репортажа о том, что Москва вовсю готовится к параду победы и приглашает всех желающих стать участниками бессмертного полка. «И всё-таки ещё начало мая», - заключила старуха и, ругнувшись на себя, что просидела вхолостую, побрела на кухню. Поставив на плиту небольшую эмалированную кастрюльку, она налила в неё молока и взялась промывать овсяные хлопья, как в дверь негромко постучали. «Странно», - подумала женщина, - «в такое время никто и никогда не приходит». Щёлкнув несколько раз замком, она толкнула дверь и увидела на пороге свою подругу. Вид у той был, мягко говоря, устрашающий, безумный даже какой-то. Вся взъерошенная и возбуждённая Зина стояла и тряслась в немом рыдании.
- Царица небесная, что с тобой? На тебе лица нет! – всплеснула руками Мария.
- Не могу больше, Мариш! Сил моих нету! Ой, не могу!
- Да что стряслось-то, ну-ка проходи!
- Звоню ему, а он не отвечает. День звоню, два, неделю, месяц! Не отвечает! Сама поеду. В Москву поеду…
Зинаида Петровна пошатнулась. В голове её закружилось и всё поплыло перед глазами. Она охнула и схватилась за сердце. Мария Васильевна сразу смекнула, в чём тут дело и командным голосом пробасила:
- А ну молчать, непутёвая! – и, подхватив под руку сухопарую приятельницу, завела её в квартиру, затем прижала к дверному проёму и строго отдала распоряжение:
- Сейчас идёшь по стенке в комнату и ложишься на диван! Поняла? Смотри не свались! Ах, ты едреня феня, у меня из-за тебя молоко сбежало!
Она, как только смогла, заторопилась к своей стряпне, а Зина, опираясь руками о стену, потихонечку пошла по тёмной прихожей. А из кухни продолжал доноситься в её адрес бранный голос раздосадованной Васильевны:
- Ишь ты, в Москву она собралась! Еле на ногах стоит! Чуть меня не повалила. Маленькая, а сильная!
Зинаида Петровна, молча, слушала и ничего не отвечала. Ей было так плохо, что, казалось, она вот-вот отдаст концы. С трудом она добралась до дивана и с облечением бросила на него свои кости.
- Ты живая там вообще? – уже умерив свой пыл, поинтересовалась хозяйка дома, - подожди, сейчас я тебе коньячку плесну. Заправлю тебя на Москву. А то так не долетишь!
Через пару минут она на трёх ногах вошла в комнату и протянула Зине пузатую рюмашку с жидкостью цвета настоянной коры дуба:
- На, пей, лягушка-путешественница.
Зина привстала, залпом проглотила содержимое рюмки и снова прилегла на диван. Коньяк быстро пробежал по пищеводу, приятно обжёг его, остановился где-то в середине организма и оттуда принялся согревать и возвращать к жизни старуху.
- Не могу я, Мария, больше. Чует сердце моё неладное. Помру вот, так и не повидавши сына. Митенька, мой! – её голос вздрогнул. – Скажи, как жить? А вдруг с ним что-то худое случилось? Если бы ты знала, как мне хочется его обнять, - её руки сами собой потянулись вверх, - а не могу. Сегодня утром всё думала-думала, поеду в Москву, найду его, загляну в глаза его бесстыжие и спрошу: «Что же ты, сынок, совсем забыл меня?!»
Мария Васильевна присела на край дивана, в ноги к подруге. Умостив свой сморщенный подбородок, поросший редкой белой щетиной, на рукоятку трости, она, задумавшись, молчала. Никогда у неё не было детей, но сейчас ей казалось, что она тоже забытая своим отпрыском одинокая старая мать. И так муторно и тоскливо сделалось на душе, что захотелось волком взвыть. Зина ещё какое-то время всхлипывала, изливала наболевшее, а затем успокоилась и тоже замолчала. «Уснула», - подумала Мария и, повернув голову, искоса взглянула на неё. Стеклянными глазами та бессмысленно пялилась в потолок и не моргала, совсем как неживая. Мурашки пробежали по Марииной спине.
- Эй, Зинуля, ты чего? – легонько ткнула она её в бок.
Зинаида Петровна вдруг сделалась серьёзной, привстала на локтях и, помутневшим от алкоголя взглядом, прошептала:
- А давай Стародевицу покличем?
Мария Васильевна от неожиданности даже крякнула:
- Да ты прямо и поверила! Ха, разве ж есть она на свете?
- Как же не быть, люди вон говорили, да и ты давеча тоже…
- Да врали они, и я врала, все врали… забудь.
- Нет-нет, постой, ты мне зубы не заговаривай-то. Сама, небось, решила всё обделать? – глаза её сузились, а обескровленные губы поджались. - Да ты, Мариш, так и скажи, по-товарищески, я всё пойму. Мол, на кой ты мне Зинка сдалась! Я с этой нечистью и без тебя слажу, состряпаю дельце себе на радость. И про камушек упомянула, будет на что разгуляться. Бриллиантик-то у тебя! А я что? Всю жисть голозадая, на что я тебе… обуза только!
- Ба, Зинка, - перебила её Мария Васильевна, - да ты сдурела совсем! Залила очи и давай ерунду плести!
- Это я-то залила?
- А кто ж, не я же.
- Да ты сама меня заставила.
- Вот теперь и пожалела, лучше б сама тяпнула, да нельзя мне, давление! - она почесала под грудью в области сердца.
- А что же ты мне про эту Стародевицу все уши вчера прожужжала! Нет, Мариша, я теперь так просто не отступлюсь. Выкладывай всё, как есть. Небось, не зря намедни весь этот разговор затеяла. А сегодня что, концы в воду?
Обе старухи отвернулись друг от друга и громко засопели, совсем как малые дети. Их молчание было приблизительно об одном и том же. Обе древние, обе беспомощно никчёмные, ни на что ни годные и всеми забытые. И, единственное, что держало их в куче, боязнь одиночества. А что будет, если кто-то останется один? Об этом они страшились даже думать. Это виделось им хуже смерти. Ну, приедет Таня раз в неделю, а остальные дни ходи из угла в угол, как неприкаянный и словом даже не с кем перекинуться. Горько. Старость нелёгкое испытание, которое, хочешь не хочешь, а придётся каждому пройти. Разве что наложить на себя руки? Но то грех большой! Старики, как никто другой, боятся этого.
- Ладно, мне терять нечего, - нарушила общий разлад Мария Васильевна.
- Как будто мне есть, что… - пробурчала в ответ подруга.
- Попробовать-то конечно можно… Ради авантюры, но Зина, мы же не дети, это тебе не шуточки!
- Ну, давай сыграем, на пан или пропал! - оживилась Зинаида Петровна, - Может в ЭТОМ и вся соль, что нужно поверить! Поверить, как ребёнок!
- Поверить, говоришь. Бабанька моя, ох и ждала её, да так и не дождалась.
- Откуда ты знаешь?
- Она бы сказала…
- Ну да, во сне что ль пришла и выложила, - Зина усмехнулась.
- А что-то есть в этом твоём «поверить, как ребёнок»… А не боишься?
- Боюсь. Но хочется, Мариш, сына хочется увидеть, обнять его, в последний раз услышать голос его… в последний раз пережить то чувство физической свободы и лёгкости, которое в своё время так не ценила.
Мария Васильевна нахмурилась. Взвешивая все за и против, она окончательно убедилась, что всё сводилось к одному и даже уже выглядело неизбежным. Пожевав пустым ртом, она начала повествовать о том, как больше полувека тому назад, бабка учила её:
- Ну хорошо, тогда слушай! Так меня бабанька учила. Нужно взять горсть пшеницы, питающей всё живое на земле, и посыпать ею вдоль порога так, чтобы каждый входящий, перешагнувший её, не мог дому твоему навредить. Посыпáть и всё время приговаривать: «Кто через порог пройдёт, тот мне молодость вернёт!», - старуха многозначительно подняла белёсые брови.
Зина, тут же навострившая уши, повторила следом: «Кто через порог пройдёт, тот мне молодость вернёт!»
- Так, правильно. Затем новым гребешком нужно прочесать волосы, от корней и до самых кончиков, а расчёсывая так сказать: «Стародевица явись, ко мне сила вновь вернись!»
Зинаида Петровна машинально повторила: «Стародевица явись, ко мне сила вновь вернись!»
- Не перебивай, малахольная. Потом нужно открыть окошко и, повернувшись к нему спиной перебросить гребешок через себя. Да так, чтобы вылетел он прямёхонько на улицу. Поняла?
- Поняла. А говорить-то, что надо?
- Гребешок скорей лети, красоту мою верни. Затем быстро выглянуть в окно и у первого прохожего спросить: «Когда прикажешь гостью ждать?»
- А если на улице никого не будет?
Мария Васильевна растерялась:
- Ну-у, - многозначительно протянула она, - значит дело труба!
- Как труба?
- Так – труба… - старуха причмокнула губами. - А ты думала вот так всё легко и просто?
- Не-не-не, мне в Москву надо срочно!
- Да успокойся ты, заладила!
- Мариш, ну ты же умная, придумаешь что-нибудь!
- Ох, в том-то и дело, что выбирает Стародевица людей особенных, отчаянных что ли, не чета нам с тобой.
Зинаида Петровна начала было скисать. Ни одного геройского поступка в своей биографии она не могла припомнить. Никого она не вынесла из огня, никаких открытий не совершила, ничем не прославилась, а всю жизнь честно проткала полотно на фабрике. И если бы возможно было собрать его из всех кусков и сшить воедино, то земной шар несколько раз обернулся бы красивой пёстрой шалью. И, наверное, тогда в мире стало бы намного теплее…
- Стоп! Ну а с другой стороны, плохого-то ведь мы ничего не делали! – громко возмутилась Мария.
Зина присела рядом и тоже запротестовала:
- Не убивали, не воровали, мужей чужих не уводили, своих любили-уважали.
- Эх, Зинуля, нам ли быть в печали, не всё ещё потеряно!
Старушки воспряли духом.
- У тебя есть пшеница? – ткнула плечом подругу Мария Васильевна.
- Да была где-то. В буфете, в стаканчике со свечкой.
- Найти сможешь?
- Я теперича всё смогу!
Зинаида Петровна поднялась на ноги и тут же рухнула на диван. То ли от перенесённых переживаний, то ли от выпитого коньяка, но голова её всё ещё кружилась. Она обессилено застонала.
- Давай-ка сначала позавтракаем, а там видно будет, - заключила хозяйка дома.
