Прошло 20 лет с того дня, как остановилось сердце моего отца. 22 января 2002 года ты , как всегда, встал раньше мамы, заварил чай пошел будить свою любимую Машеньку. Но, сделав несколько шагов, вместо обычного приветствия (О! Отец был романтиком!):
- Марусынка, я назову тебя зоренькой, только ты раньше вставай! - сказал совсем другие слова:
- Маша! Мне что-то плохо…
Маша вскочила с постели, потому за всю свою жизнь не слышала от него таких слов. Лицо отца побагровело, пот катился ручьем. Она усадила его на диван, набрала номер моей сестры, которая жила в трех минутах ходьбы. Люба бросила в трубку короткое:
- 03! Набирай 03. Я уже бегу.
Люба успела. Она прибежала чуть раньше скорой помощи.
- Ну, ребята, наверное, это все! – сказал отец. Это были его последние слова.
Медики попросили отца перейти на другую кровать, где им было удобнее делать кардиограмму. Отец перешел. Лег. Медики прицепили присоски и включили аппарат….На экране высветилась прямая линия без зигзагов…Мама, стоящая сзади, закричала:
- Линия прямая. Сердце! Что с сердцем?
Медики молча сматывали провода, укладывая их в свой чемоданчик, и, не глядя на мать, сказали, что аппарат сломался. Надо ехать за новым. Они ушли.
А Люба обнаружила в еще теплом сжатом кулаке отца его вставную челюсть. Он никогда не позволял себе вставлять ил вытаскивать ее в нашем присутствии. И здесь, последнее что он сделал – вытащил вставные зубы. ТАМ он ему не нужны.
В этот момент прибежала старшая сестра. Ее привез директор киносети, где она работала главным бухгалтером. Она не успела…Все произошло очень быстро.
Обо мне забыли все. Я в это время находилась на стажировке в Воронеже, в ВГТРК. Именно в этот момент мы снимали какое-то заседание или совещание в правительстве. Сотовые телефоны тогда были, но далеко не у всех…Мои родные вызвонили сначала моего мужа, который тоже приехал с работы, младшего зятя…И только к обеду вспомнили, что нужно сообщить мне…
Я только приехала со съемочной группой в здание ВГТРК, как меня нашел журналист Николай Стрижко и сказал, что мне нужно зайти в приемную. Звонили из дома. Что-то случилось.
Меня принял заместитель председателя ВГТРК, сообщил о несчастье. И я слетела вниз за своими вещам, не зная, что мне делать. У редактора «Вести-Воронеж» как раз был Шаронов – председатель ВГТРК в Воронеже. Он быстро организовал помощь, выделив мне служебную машину, чтобы отвезти в Павловск, за что я ему буду благодарна до конца дней. Мы заехали в гостиницу, которую для нас со Славой Безрученко снимала телекомпания. Слава поехал вместе со мной – помочь собраться. И пока он меня провожал к машине, вынося мои вещи, его в его же номере обокрали, забрав не только деньги и вещи, но и документы…Но об этом я узнаю потом. А пока я еду на заднем сиденье служебной «Нивы» и давлюсь слезами, не смея позволить им вырваться наружу. Дорога тяжелая, метель. Все три часа мы едем молча. Я не хочу ни с кем говорить…
У дома вижу народ, калитка открыта. Впереди меня в дом идут друзья моих родителей – дядь Жора и теть Шура Харьковские. Навстречу выскакивают сестры, и только тут я понимаю, что сдерживать рыдания больше не в моих силах. Но они мне делают знак руками – тише, молчи! Маме плохо. Только уехала скорая.
Я вижу только отца, лежащего посредине на белых с голубым покрывалах, и бессильно опускаюсь на колени перед его телом.
Мы – три сестры, как будто сошли с ума, собирая отца в долгий путь…Положили ему под подушку новую, только что подаренную ему книгу, очки, что-то еще. Мы так боялись что-то забыть…
После похорон я вернулась домой еле живая, без сил…Не могла ни с кем говорить. Я не могла никому рассказать о своем горе. Потому, что никакие слова не могли передать те чувства, которая испытывала я, да и мои сестры тоже. Раздался телефонный звонок, и кто-то из домочадцев передал трубку мне.
Голос в трубке был незнакомым. Звонила женщина. Представилась мамой Славы Безрученко, который оставался в Воронеже на стажировке. Выразила соболезнование и мягко, но настойчиво сказала:
- Зоя!!! Я понимаю, как тебе трудно. Но соберись! Когда ты уехала из Воронежа на похороны отца, здесь, в Павловске, кое-кто начал разворачивать целую боевую операцию. Позвонили на ВГТРК, сказали, что ты не приедешь и вместо тебя послали на стажировку девушку из отдела культуры Олю Попович. Она не хотела ехать, сопротивлялась, но ее заставили. Ты должна ехать во что бы то ни стало. А тем, кто это делает – Бог судья!
Конечно, я знала, кто этим занимался. И понимала – зачем. Всю жизнь странное и несчастное соперничество со мной…, где все методы хороши. Меня не было всего два дня. У меня умер самый близкий и родной человек. Мне хотелось поддержать маму. Но я собралась и поехала вновь – потому, что именно отец хотел, чтобы я стала журналистом. И он не поддержал бы меня в моей слабости бросить в этот момент все. Теперь я должна была вновь встать и идти, уже ради его памяти.
Я никогда не забуду возмущение и удивление Олечки Попович, когда она узнала, что ее попросту обманули. Это очень смелая и честная женщина. Тогда – 20 лет назад она была совсем девчонкой. Она отправилась к Шаронову и заявила, что журналистика – это не ее дело жизни. И соперничать с Зоей Баркаловой она не будет. Это был, согласитесь, поступок.
Сегодня я долго стояла на могиле отца, вспоминала события двадцатилетней давности. Муж, услышав цифру 20, удивился:
- Двадцать лет?! Как будто вчера…Так пролетает и вся жизнь.
Да, жизнь быстротечна. Главное, чтобы нам не было стыдно за прожитые годы. И свои поступки.
Светлой памяти моего отца – Кириченко Георгия Ивановича посвящается.