Здравия Вам, дорогие мои читатели.
Сердечно благодарю вас за интерес, проявленный к моей повести «Анна». Ещё раз прочитала все комментарии и постараюсь ответить на Ваши вопросы.
Мамочка моя была спокойным и мудрым человеком. У неё было великолепное и тонкое чувство юмора. Умела так рассказывать обычные истории, что все мы покатывались со смеху, а у неё только веселые искорки в глазах плясали. Мной написано немало стихов, есть и посвященные маме, мамочке моей золотой.
На масленку, нас балуя блинами,
Пылала и пыхтела в доме печь.
Передник повязав красивый, мама
Старалась нам побольше их напечь.
Других нарядов вовсе не имела,
Был в радость этот фартук для неё.
Под ним заплатки прятала умело,
Как и своё нелегкое житьё.
Ирония вилась по шуткам тонко,
Улыбкой мягко таяла в устах.
Она смеялась с нами как девчонка,
Что фартук был в зелёных лепестках.
А нам-то что, едим блины, смеёмся,
Как мама в новом фартуке форсит.
Веселью бесшабашно предаёмся,
Не видя, как слеза её блестит.
При всех тяготах судьбы мама не теряла интереса к жизни. Будучи уже тяжело больной ей захотелось научиться выбивать рисунки на материи, «строчить» как она говорила. Отец купил швейную машинку (всю жизнь она шила вручную), и мама научилась-таки! Задергушки на окнах, портьеры в проемах дверей, на полочках всё в доме было в белоснежных узорах. Нет, мама не перечила никогда отцу, но и не была, простите за выражение, «пришибленной бабой». Она была женщиной, красивой и аккуратной. Ходила с гордо поднятой головой. Когда переехали жить в деревню, она постепенно приучила односельчанок называться по имени-отчеству. Они звали друг друга: Фенька, Дуська и т.д., а стали говорить Федосья Васильевна, Дарья Николаевна. А уж маму никто не называл Нюркой, только Анна Федоровна! Папа же стал называть маму Анна Максимовна, в память о её родном отце, или просто – мать.
Характер у папы был неоднозначным. В нем, каким-то необъяснимым образом, уживались два совершенно разных человека. Быстро вспыхивал, закипал и тут же отходил и разговаривал спокойно. Жаль, что я не смогла донести до читателя его настоящий образ. Таланта не хватило. Я ведь нигде не училась премудростям писательского мастерства.
До переезда в деревню жили очень голодно и плохо. Отца вряд ли можно судить за это, да и вообще осуждать его мы, дети, не имеем права. Когда он стал работать лесником, на его участке случился «самовольный поруб». Кто-то выпилил и вывез участок леса. Отцу пришлось возмещать ущерб несколько лет, а зарплата была 36 рублей, на руки получал 24.
Конечно же, мне, самой младшей, не так голодно жилось, как старшим детям, выросшим в спецпоселении. Практически всё лето я проводила с отцом – то в лесу, то на покосе. На природе он открывался мне совсем с другой стороны. Наверное, он любил меня, хотя порой и очень жёстко наказывал. Да и было за что, так как росла я девочкой-сорванцом. Непокорная, как мама и горячая, как отец.
Попросила в шестом классе купить велосипед. Мама запротестовала, мол, зачем это девочке. А папа сказал: «Купим! Пусть хоть один ребёнок детство увидит». И этим много сказано было, как я сейчас это понимаю. К посторонним людям он относится с добром. Всегда готов был прийти на помощь. В буквальном смысле отдавал последнюю рубаху. Как-то для покосной страды мама сшила ему несколько белых рубах-косовороток (не так овод донимает, если человек в белом). А он возвратился в фуфайке на голое тело. На вопросы мамы где, мол, рубахи. Ответил: «Дак, Кольке отдал. Совсем уж обнишшал мужик».
Да, вот и таким был мой папка. Провожать его в последний путь съехалось большое количество народа со всех окрестных деревень.
В годы войны раскулаченных также призывали на фронт, как и вольных граждан. И «враги народа» проявляли настоящий героизм и стояли насмерть. В моей книге памяти «Прикоснись душой и помни», над которой я работала четыре года, всё это описано и подтверждено архивными материалами.
Почему отец не был на фронте? Потому что на лесорубов была наложена бронь, лесом и торфом снабжался находящийся на военном положении алюминиевый завод.
***
Как сложилась жизнь отца без мамы? Трудно и больно об этом говорить, но, видимо, надо. Когда мама заболела, он попросту выставил её из дома и привел в дом другую женщину. Я в то время училась в Камышловском педучилище. Пришлось бросить учёбу и пойти работать на мотозавод в Ирбите. Среднее образование я получила в вечерней школе.
Весной 1969 года мы с мамой уехали жить в город Курган к сестре Вере, куда она уехала по распределению после окончания Ирбитского мотоциклетного техникума. Мы с мамой мечтали, что я поступлю в пединститут. Но вместо этого Лидочка выскочила замуж.
Мама умерла 14 сентября 1970 года. Отца не было на похоронах. Он приехал к нам через два года. Когда пришли на могилку, он, наклонившись к холмику тихо произнёс: «Как же тут, мать, страшно…».
Потом еще несколько раз приезжал к нам. Он так и жил с той женщиной много лет, пока его не разбил инсульт. Валентина, так её звали, сразу же сбежала от него. Мы, сестры Вера, Надя и я, жили в Кургане. Серчали на отца за то, как он обошелся с мамой. Я думала, что никогда его не прощу, а как увидела беспомощным, когда-то могучего и сильного – сердце сжалось и я забрала папу к себе.
В течение года поставила на ноги, и он тут же запросился домой. А там опять братец Сашенька приложил свои ручки, и папа слег во второй раз и уже не поднялся. Дохаживала его сестра Люба. Они с братом Сашей жили в Ирбите. Папы не стало в марте 1990 года.
Напомнил запах самосада,
Влетев сюда через балкон,
Суровую заботу взгляда;
Когда встречалась мне преграда,
Умел всегда быть рядом он.
Приходят беды чередою
С закономерностью кольца,
Вновь накрывая с головою…
Могильный холм покрыт травою,
А он – давно на небесах.
С годами трепетней и чаще
Всё мчит меня крылатый конь –
К нему за жизненной подсказкой,
Искать, не щедрую на ласку,
Отца шершавую ладонь.
Вера продолжила учебу в Курганском машиностроительном институте (вечерний факультет) и всю свою жизнь проработала инженером-технологом на заводе колесных тягачей им. Д.М. Карбышева. Сорок лет просидела за одним столом, имеет только две записи в трудовой книжке: «принята» и «уволена». Замуж она не выходила, детей нет, ей 84 года. Так и живет в Кургане.
Надя тоже жила в Кургане имеет трех сыновей: Константина, Льва и Романа. Муж у неё был евреем. Хороший человек был – трудяга, отличный столяр. Младший сынок, Рома, первым уехал в Израиль, потом и родители туда перебрались. Арона Моисеевича нет уже много лет, а Надя в здравии, ей 82 года. Уже 18 лет живёт в Израиле. Общаемся с ней каждый день по скайпу.
Вообще, мы – курганцы, всегда жили дружно и друг другу помогали. Так и по сей день. Ирбитчане – сестра Любовь и брат Александр – жили от нас особняком как в прямом, так и в переносном смысле. Хотя наведывались к нам в Курган в гости.
Сестра Люба живет и Ирбите, ей 80 лет. Работала водителем, после окончила Свердловский автомобильный техникум. У неё было два сына. Муж скончался, старший сын Евгений погиб в автокатастрофе, а младший Александр помогает матери и очень заботится о ней.
Брат Саша имел дочь от первого брака Елизавету. Всю жизнь проработал водителем. Брат погиб в мае 1992 года. Ушёл вслед за папой.
Лёня наш, мы так его звали, хотя он Алексей. Окончил Тобольское театральное училище. Был распределен в Якутск, потом призван в армию и через год комиссован – у него открылся туберкулез. В детстве у него был абсцесс легкого, он вообще был слабеньким, но как сейчас принято говорить – гиперактивным ребёнком. Вообще не сидел на месте. Еще в училище женился и появился у него сынок Игорь. Когда Лёня попал в госпиталь, жена отказалась от него: зачем, мол, мне нужен муж солдат, да ещё и туберкулезный. Лёня жил один, работал в Доме культуры в Сухом Логу. Братик наш умер молодым, в 26 лет.
О брате Павле мало что известно. В семье о нём разговоров не было. О том, что он есть на свете, я узнала только перед самой смертью мамы. Я месяц сидела около её постели, и мы подолгу с ней говорили. Тогда и решили поискать маминого первого сыночка. Обратились в сельский совет деревни Окуловой. Писали, что ничего не нужно от него, только проститься, так как мама в тяжелом состоянии. Ответ пришел быстро. Работник сельсовета сообщила что он живет в том же селе, что неоднократно был судим… Ехать оказался, дескать ни ему, ни маме не перенести этой встречи. Вот и всё.
Павлуша, видимо, был не нужен той семье. А куда же мама могла его забрать? Сама была на правах заключенной в течение семнадцати лет. Не то чтоб поехать куда-либо, за пределы поселка без разрешения выйти нельзя было. Даже место в бараке сменить нельзя без позволения коменданта.
Да и после реабилитации мама как в аду кипела до самой своей кончины. А с таким мужем? Когда он своих-то детей не хотел видеть, допустил бы разве он чужого ребенка? Да ещё и неизвестно, что Павлику с детства внушали его родственнички. Отчего-то же он сам не искал встречи с матерью. Горькая судьба!..
Болело ли мамино сердечко о Павлике? Еще как болело! Когда она мне о нем рассказывала, как сейчас вижу неимоверную тоску и боль в глазах. Всё в себе носила, всю свою жизнь…
Что касается первого мужа мамы и его семьи, то нам известно о них со слов тети Марии. (Она всю жизнь прожила в Каменске-Уральском, у неё двое детей – Станислав и Римма). Я впервые увидела её после похорон. Мария говорила, что мамин свекор вскоре после раскулачивания вернулся в Окулову и благополучно прожил там до своей смерти.
У Петра было пять детей. И всё у них было ладно.
А дядя Андриян приезжал к нам однажды в деревню, но я его плохо запомнила.
Отчим мамы был уже в годах, когда женился на Варваре Артемьевне. Когда он умер, мне неизвестно, но она доживала своей век у сына Андрияна в Каменске-Уральском.
Мамина подружка Кланька однажды приезжала к нам, когда мы вернулись из Верхней Салды, кажется, она жила в Асбесте. Помню её веселой.
Варвара Федоровна – папина мама (мачехой её назвать язык не поворачивается) приезжала к нам в Верхнюю Салду, писала заявления в НКВД с просьбой о переводе нашей семьи в Ирбит, просила воссоединить семью. Об этом я узнала из документов архивного дела дедушки (в 1933 году был осужден на 10 лет лагерей за антисоветскую пропаганду. Куда пропал, где сгинул Павел Павлович Родионов – не ведомо.) Два её заявления просто подшиты в дело и на них нет никакой визы. Пока она была жива, поддерживала с мамой связь. Умерла Варвара Федоровна перед нашим возвращением в Ирбит в 1953 году.
Родители никогда не ругали и не проклинали советскую власть. Учили честно жить и трудиться на совесть. Когда меня приняли в комсомол в 7 классе и избрали секретарем комсомольской организации школы-десятилетки, мама испекла пирог, накрыла стол и сказала: «Теперь, Лидочка, ты должна стремиться быть ещё чище и честнее. Так жить, чтоб, когда оглянешься, не было стыдно за свои поступки».
Мама не ходила в церковь, не молилась и говорила мне: «Живи, Лидочка, по совести. Бог в душе. Не понимаю зачем люди лоб-то расшибают…».
***
А что я? Я окончила заочный факультет Свердловского юридического института в 1981 году. Всю жизнь проработала в уголовно-исполнительной системе в Кургане. Последняя моя должность – заместитель начальника женской колонии. В звании майора юстиции вышла в отставку в 2001 году. После выхода на пенсию жила в Тюмени, работала юристом, а в Ирбит вернулась в 2011 году, где и живу по настоящее время. Брак получился неудачным, сына Алексея вырастила одна. Он также живёт в Ирбите.
Долгим был путь к этой повести целых 40 лет. Когда вышла на пенсию, и стало вдоволь свободного времени, вспомнились рассказы мамы, сестёр, они многое видели сами и испытали. Всё это как-то сложилось воедино.
Повесть писалась на голых нервах, придумать, насочинять что-то нельзя. Сестры-то живы! Они всё помнят и не позволят соврать. Да и ни к чему в моём возрасте что-то сочинять, не было такой цели. Я только, как смогла, воссоздала общую картину жизни мамы. Если правда, как говорят, что существует связь с родом и предками нашими, то многое мне продиктовано свыше (мамой).
Но сначала появилась поэма «Жернова» – это та же «Анна», только в стихах (стихи мне как-то лучше удаются).
Я вообще человек резкий и конкретный. Жизнь и работа наложили свой отпечаток на мой и без того непокорный характер. В стихах всё кратко, ёмко и чётко – вот это по мне, хотя прозу тоже пишу помаленьку.
Благодарю вас, люди добрые, за отзывы к повести, за ваше неравнодушие. Рада вам! Вы совершенно правы, мои дорогие, мама была очень сильным человеком. Не жалость, а сострадание и уважение вызывают такие люди.
«Вступая в мир, мы в дом вступаем отчий»
К.Д. Бальмонт
Вступая в мир, мы в дом вступаем отчий,
Тот запах будет с нами много лет.
Того тепла, душа забыть не хочет,
Рисуя мамы дорогой портрет.
Натруженной руки скупая ласка,
Скрип половицы, двери легкий стук,
Треск дров, огня в печи лихая пляска,
И голоса родного нежный звук.
Всё это с детства памятно и близко,
И тем душа спокойна и жива,
Наполнена простым и здравым смыслом,
Оберегая от обмана, лжи и зла.
----
Об авторе: Лидия Ивановна Шевчук родилась в 1950 году в городе Верхняя Салда, Свердловской области, по образованию – юрист. Автор повести «Анна», сборников стихов «Следы земного бытия», «Любовь, и боль, и жизни хмель», «Крупицы памяти народной», «Перевернутый мир», книги стихов для детей «Бабка добрая душа». Автор документального повествования «Прикоснись душой и помни». Лауреат Муниципальной литературной премии имени И.И. Акулова (за повесть «Анна») и Краеведческой премии имени Я.Л. Герштейна (за книгу памяти «Прикоснись душой и помни»). Живёт в городе Ирбите Свердловской области.
Полностью повесть «Анна» была опубликована в журнале МОЛОКО.
На канале "Стакан молока" мы публиковали повесть по главам. Внимание! Мы НЕ РАЗМЕЩАЛИ повесть в каких-либо соцсетях (ВКонтакте и пр.). К этим публикациям наш коллектив не имеет никакого отношения! Это всё "самодеятельность", которая велась помимо автора.
См. порядок публикаций на канале:
Молодая вдова - см. здесь
Юность Нюроньки - см. здесь
Семья Орловых в год великого перелома - см. здесь
Побег Петра с Павлушей - см. здесь
Арсений-старшо́й - см. здесь
Предательство Петра - см. здесь
Лизонька... Лизонька... - см. здесь
Любовь и ярость Иванко - см. здесь
Хлеб для Ивана - см. здесь
Бабушка Варвара и мать-героиня - см. здесь
Недолгое счастье - см. здесь
Анна - см. здесь