Осмотревшись, заезжий человек, гость Перми, начинает удивляться: «Урал? А где отроги, увалы, шиханы, утесы и ущелья? Ничего нет». Место ровное, скромные уклоны и подъемы обозначаются только чуть более напряженным постаныванием троллейбусного мотора. Цивилизация разгладила остатки звероящерного палеозойского хребта, закатала под асфальт, лицемерно украсила надгробными монументами рекламных штендеров.
Но есть, есть обрывы и кручи, их и искать-то особенно не надо — наши впечатляющие гранд-каньоны, которыми прорезали город две великие пермские реки, Егошиха и Данилиха.
Было время, водил своего малолетнего племянника покататься на саночках к данилихинскому логу, это всего три квартала от Компроса. Узкая трасса сжата нескончаемыми почернелыми заборами мичуринских садов, крутизна бобслейная, скорость вторая космическая. Прошло время, потащил на знакомое место собственного сына — ан место, прежде дикое, все застроено многоэтажками, почернелые мичуринские штакетины с кудрями колючей проволоки на остриях куда-то подевались, Пермь, шажок за шажком, в считанные годы спустилась к самой Данилихе почти вплотную. Почти.
Со старым приятелем взяли странную моду: прогуливаться по Перми, отыскивая для променада самые неизысканные места. Однажды снизошли к Данилихе и не почти, а впритык. Оказалось, там по весне цветут вишни и яблони брошенных садов, из земли по старой привычке пробиваются желтые нарциссы, малина и крыжовник заплетают руины дачных хибар и сараев. И райская эта местность, еще раз обратите внимание, совсем недалеко от центра города! Понятно, что обитатели недавно возникших многоэтажек полюбили приходить сюда на пикники, встречаются даже специально оборудованные места отдыха в виде очагов, сложенных из кирпичных обломков. Тут надо внимательней смотреть под ноги, чтобы не наступить на неизбежные следы пикников или на самих отдыхающих, поверженных наземь тяжелыми этиловыми галлюцинациями. Рядом шумит Данилиха, несет свои мутно-серые воды через пороги автомобильных покрышек и бетонных обломков. На мостике через великую пермскую речку дежурит шпана, желающая, как в средневековье, взять мостовую пошлину за транзит, ну или просто так побить кому-нибудь морду.
Однако сквозь заурядную реальность просвечивают контуры альтернативных образов: кристальные струи Данилихи закованы в береговой гранит, вдоль оград узора чугунного гуляет интеллигентная публика, молчаливо смотрят вдаль каменные сфинксы (махнули баш на баш у Мубарака на дивизион мотовилихинских артсистем «Нарцисс»), на вечном приколе покачиваются макеты пожевского пироскафа и канонерской лодки «Ваня-коммунист», а среди разросшихся постмичуринских смородины и крыжовника понастроены двухэтажные суперэлитные особняки пермских олигархов, ибо земля данилихинской поймы, вообще-то, должна считаться предельно дорогой и престижной. Венеция! Амстердам! Уральская Пальмира! Не состоялось. Увы. Задворки. Цветущая по весне помойка.
...Однажды пробрели сквозь микрорайон, именуемый «Зеленое хозяйство», и горный рельеф террас и уступов предсказал: поблизости еще одна пермская terra incognita. Точно! Последняя многоэтажка нависла над берегом какой-то речушки, а за ней — гора, густо заросшая нетронутым лесом, ну разве что у подножия — россыпь неизбежных огородиков и садиков.
В центре города — лес! Безымянная гора! Пробуем перебраться через речушку, чтобы оставить первый человеческий след на нетронутом берегу. На смрадных берегах — крапива в два человеческих роста, приятель зачерпнул туфлей полпуда жидкой грязи. Нет, мостика здесь быть не может, иначе цивилизация давно бы перебралась на зачарованный пермский Авалон и понастроила многоэтажек. Инда дальше побредем, пытаясь сориентироваться, где мы находимся, но из котловины совершенно не видно города. Мы провалились в прошлое, в дотатищевские времена, только гнусные запахи да мусорные шиханы отрезвляют: Пермь-2009.
Неожиданно на топкой узенькой тропинке попадается местный житель и объясняет, что речка — Егошиха, а впадающие в нее вонючие речушки помельче он определяет одним объединяющим топонимом, каковым в России издавна принято именовать вонючие речушки.
И вдруг среди груд по-жабьи дышащего мусора и противопехотных репьев начинает светиться розово-кремовым фасадом двухэтажный особнячок, даже какой-то непристойный в своей вызывающей элитности. Он прочно присел на косогор, но раздвинуть вокруг себя месторождения отбросов и сорняковые амазонские заросли не сумел. Вплотную подступает к изящной архитектуре кишечное содержимое большого хворого города, гуд пакостных насекомых фокусируется в параболической антенне на черепице. Вид из окон элитного особнячка сейчас должен быть вполне помойный. Но это сейчас.
Может статься, Пермь перестанет расползаться по окраинам и пожирать саму себя в центре и тогда отчаянно смелый строительный шаг на берег Егошихи оправдается славой первооткрывателя, урбанистического робинзона, конкистадора мегаполисных сокровенных эльдорадо.
Выбившись из сил, малодушно сворачиваем налево, продираемся сквозь заросли кустов и лопухов, взбираемся на пригорок: ба! Красные казармы! Панельные ущелья, обрывы навесных фасадов, останцы ларьков сотовой связи. Рекламные надгробия. Автомобильный ковер колышется и шевелится, как вши на паралитике. Предстоит объяснять женам, как это мы пошли погулять, а вернулись все в репьях, в перепачканных туфлях... Оглядываемся назад — где же дебри, Урал, дотатищевский палеозой? Не видно.
Фата-моргана. «И шорох листьев был как бред». А жены сказали: «Да-а? Чего ж нас с собой не взяли? Чтоб в следующий раз...»
Мы - земляки (Пермь), 2009, № 7.
