Конан Дойла нельзя назвать Мастером Ужаса, но не по причине, что ему недостаёт литературного мастерства или воображения, а просто потому, что он никогда не ставил себе цель шокировать общепринятый вкус. И всё же пощекотать нервы читателей был не прочь.
Ужасы в его рассказах о Холмсе только показываются на мгновения. Как краткое наваждение, морок… но всегда точно и вовремя – в момент кульминации, на который работает сюжет целиком. Ядовитая гадюка в тёмной комнате видна всего пару секунд, пока горит спичка в руке Холмса. Правда, змея видна одному Холмсу, а нам – его лицо, на котором ясно читаются ужас и отвращение.
Моменты ужасных трагедий часто переданы нам, читателям, методом реконструкции: Шерлок Холмс, удобно устроившись у камина, рассказывает нам и доктору Ватсону, как погибла жертва, – и этот рассказ, будто отраженные в кофейнике блики каминного огня, одновременно и воспаляет наше воображение и не даёт прямого освещения трагедии. Домашний уют на Бейкер-стрит как бы хранит читателя, не позволяя ужасам мира впрямую вторгаться в читательскую душу.
Квартира на Бейкер-стрит устроена как средневековая крепость: хозяева-рыцари укрылись от непогоды и разбойников у очага, и действительность их посещает только в виде своих посланцев-свидетелей, рассказчиков, просящих у благородных рыцарей о покровительстве и защите.
Само собой, рыцари совершают отчаянные в своей храбрости вылазки в реальность, дабы повергнуть врага и восстановить справедливость. Но и «в миру» действительность, как и её ужасная сторона показывается не полностью, а только между клочками расступившегося лондонского тумана. В символическом смысле, известная нам квартира с Бейкер-стрит тоже путешествует вместе с Холмсом и Ватсоном, продолжая играть роль крепости, защищающей мировоззрение (душевный мир) как главных героев, так и читателей, от посягательств ужасов бытия. Где бы ни обосновался Холмс, – в купе поезда, в пещере на болоте, в деревенском отеле, – он всегда располагается как в собственном кабинете, из окна которого так комфортно обозревать «серую унылую действительность».
В «Дьяволовой ноге» – одном из самых «страшных» холмсовских рассказов, – Конан Дойл позволяет нам мельком взглянуть на ужас, вернее, на последствие, на печать ужаса. И это весьма типично для его новелл. Мимо Холмса и Ватсона проносится шарабан, в котором увозят безумца – жертву злодеяния.
«Когда она (карета) поравнялась с нами, за поднятым стеклом метнулось оскаленное, перекошенное лицо с вытаращенными глазами. Эти остановившиеся глаза и скрежещущие зубы промелькнули мимо нас, как кошмарное виденье».
В британской телеэкранизации рассказа (студия «Гранада», 1988), к слову сказать, вытаращенные глаза и перекошенные лица вышли очень натурально. Актёры, изображающие жертв – сошедших с ума братьев, кривят рожи и заламывают руки с такой живой убедительностью, что невольно закрадывается сомнение – актёры ли это? Но режиссёру этого мало, и в мрачную историю он добавляет макабрического веселья. В эпизоде, когда домохозяйка обнаруживает обезумевших, оператор прибег к крупным планам – эффектным наплывам на искажённые гримасой лица. Картинка как бы отодвигает в сторону посредничество дойловской прозы, вполне умеренной в описании этой сцены, и, оставаясь в буквальном смысле немой, вопиёт об абсурдном, полубредовом характере зрелища.
В рассказе нет прямого описания, как нет смакования подробностей – есть оценка, озвученная посторонним лицом: «Джордж и Оуэн на разные голоса распевали песни и бормотали, как два каких-нибудь орангутанга. О, это было ужасно!» Холмсу достаточно нескольких скупых слов, чтобы понять масштаб трагедии, а читателю – ощутить ужас необъяснимого.
Иное дело – кино, другой вид искусства. Там, где книга ограничена устным свидетельством, на экране тот же самый эпизод может ожить в форме спектакля, живого разыгранного представления. В конце концов, истории Конан Дойла это пересказ Ватсоном «реальных дел» Холмса, в которых замешаны «реальные» люди из плоти и крови. Экранизация лишь возвращает их из сферы условного пересказа в мир представимых вещей, даёт нам возможность увидеть, как это могло быть. Вопрос как обычно в степени допустимых вольностей – где интерпретация перешагивает незримую грань и начинает спорить с художественным миром автора.
Александр СЕДОВ (с)
другие мои статьи и переводы: Герберт Уэллс и Конан Дойл - братья навек / Как Жюль Верн исправил Эдгара По / Квартира Шерлока Холмса: образ дома в советском кино / Их взгляд: английская газета The Guardian - "Василий Холмс" / "Яволь, Ватсон!" - Советский Холмс в немецком дубляже / Василий Ливанов, он же Шерлок Холмс / Их взгляд на нашего Холмса - 33 часть / и др.
#шерлок холмс #экранизации книг #конан дойл #эссе #книга или фильм
