Александр Ширвиндт признается в интервью, что с возрастом стал гораздо придирчивее относиться к самому себе. Почему?
Молодости, которая ничего себе не прощает, прощается все; а старости, которая все себе прощает, ничего не прощается.
Говорят, что в 20 лет людей сильно заботит то, что о них подумают. К 40 годам становится все равно, кто как тебя воспринимает. А в 60 приходит прозрение: мало кто вообще о нас думает. У каждого свои проблемы.
Ширвиндт требователен к себе из-за внуков:
Они уже взрослые. Сейчас не я их воспитываю, а они меня. Я должен быть все время в напряжении, чтобы их не подвести, не расстроить и неправильно себя не повести…
Актер и режиссер старается быть для родни настоящим другом, он не верит в процесс воспитания, считает, что дети могут лишь впитывать в себя то, что представляют собой их родители. Научить жить по правилам - невозможно.
Журналист спросил у Ширвиндта - откуда такая безграничная любовь к внукам и правнукам (у артиста один сын, трое внуков и пятеро правнуков), на что тот ответил:
— Когда рождались дети, мы сами были о-го-го, лишь бы их куда-то сбагрить — няням, бабушкам, учителям. А когда становишься старше, начинается старческое брюзжание: «Где ты был? А зачем?» А потом дети уходят — и ты понимаешь, что страшно их этим раздражаешь, — говорит 87-летний артист.
Все дело не в противостоянии поколений, и не в количестве и мощности любви, а в энергии молодости. Жизнь бьет ключом, она слишком интересная, чтобы привязать себя к колыбельке и часами читать сказки ребенку.
С внуками - другая история. Это та же самая любовь, только переосмысленная 30 годами. Это те же самые, твои дети, второй шанс почувствовать себя отцом с учетом прежних ошибок.
Когда жизнь катится к финальному завершению, самое важное в ней - увидеть свои черты в маленьких личиках. Понять, что ты никуда не исчезнешь, что твои гены будут жить на этой земле. Улыбаться твой улыбкой, говорить твоими интонациями.
Прожив 60-70-80 лет, люди, наконец, видят самое ценное, что только может быть в жизни:
Спросил мудреца я с глубоким почетом:
– Почтенный! Так долго на свете живешь ты,
Что мудрость земная доступна тебе.
Пожалуйста, дай на вопрос мой ответ.
Бывает ли что-то на свете приятней,
Чем крепкое детских ручонок объятие?
Что может быть слаще, ответь не тая,
Кровинки родной? Чем родное дитя?
Мудрец посмотрел и вздохнул глубоко:
– Есть слаще – ребёнок дитя твоего!
Феномен сей необъясним для науки,
Что слаще детей наших, лишь наши внуки.
