Мне пришло письмо: помогите, рейдеры отбирают недвижимость, дело проиграно, но остались надежды на апелляцию, спор в Мурманске, я в Тайланде, не могу лично контролировать процесс. Вы сможете подключиться, чтобы отменить решение? У меня отнимают производственное здание.
Я отправился в Мурманск. От аэропорта меня сопровождал близкий друг и поверенный клиента.
Был вечер – самое людное время суток, но на улицах появлялись лишь одинокие прохожие, машин почти не было.
Мурманск – своеобразный город, совсем не такой, как мы представляем его, не такой Великий, не такой Могущий, скорее спокойный и одинокий. Население не более трехсот тысяч человек, расположен он вдоль длинной части заходящего в город залива моря, очень длинный и настолько же вытянутый, как сапог Италии.
Мы ехали по главной улице города и вдруг остановились. Прямо посредине беседовало несколько человек, пили пиво. Мы ждали, пока они сочтут возможным освободить дорогу для проезда. Они не торопились, что-то друг другу рассказывали, договаривались о встрече в каком-то клубе.
- Это нормально для нашего города, - сказал мне провожатый - водитель.
Нормально было и то, что пешеходы могли по нескольку минут стоять на самой середине проезжей части. Нормальным было и то, что водители спокойно, без нервов и мата ждали, когда им уступят дорогу.
Люди здесь жили какой-то своей жизнью, вовсе не похожей на Московскою.
Как они одевались, как вели себя, как общались друг с другом, как относились к происходящему, - все это было очень непривычно и забавно.
Жизнь в городе не кипела тем бешенным темпом, что в Москве, жизнь стояла.
- Как тут пасмурно, - сказал я водителю.
- У нас редко бывает солнце, почти всегда дожди. Население, что побогаче, старается летом уехать в жаркие страны. Три месяца в году у нас нет жизни вовсе, город засыпает. Самые успешные только наведываются сюда раз в год, чтобы лично проконтролировать дела, и постоянно живут кто в Тайланде, кто в Египте, кто в Индии, кто где.
Мой провожатый на собственном дорогущем авто, с таким уважением разговаривал со мной, будто я очень знатная личность, будто он никогда не имел почтения находиться в одном присутствии с такой, какой-то столь высокой и солидной для него персоной. Я чувствовал себя не комфортно. Я понимал, что этот мужчина, лет чуть менее сорока, получил от своего шефа задание, встретить меня и обеспечить всем необходимым на время приезда – автомобилем, гостиницей, любыми нужными и ненужными затратами, и он воспринимал меня, как «высокую» персону.
Клиент возлагал на меня слишком большие надежды: мне предстояло отменить решение суда первой инстанции, но решения отменяются всего лишь в пяти процентах из ста. Я знал, что шансы мои невелики, но я не мог себе даже позволить думать о том, что завтра проиграю дело, потому что на меня надеялись, как на Бога.
Из того внимания и почтения, что оказали мне, было очевидно, что меня восприняли как некоего посланца из другого мира, неведомого им мира, который способен решить любую проблему. Для них случившееся было не просто проблемой, а обстоятельством, которое невозможно даже понять, не только решить.
И мой водитель, в самом расцвете сил, солидный по меркам города, представитель местного крупного бизнеса, на самом дорогом в городе автомобиле, относился ко мне, простому адвокату из Москвы, к к Богу.
Богом мне быть ещё не приходилось, да и не хотелось, честно говоря.
Дело я мог с треском проиграть, т.к. у меня не было даже всех документов и информации по нему. Прежний адвокат утаил многие факты, мы были в неведении, но я знал секрет,… секрет, который мог помочь выиграть дело, и этого секрета не знал никто.
Меня разместили в самой лучшей гостинице города, оплатили наперед все, что могло понадобиться, оставили в ресторане на вечерний ужин и удалились.
Я не читал этого пухлого судебного дела, что мне предстояло завтра, хоть и несколько томов аккуратно лежали передо мной. Я смотрел на двух девушек, что сидели через столик от меня.
Ресторан располагался на улице, посетителей было мало – какая-то пьяная компания, туристы зачем-то с рюкзаками, я и молодые девушки.
Им было лет по двадцать, но они пытались выглядеть солиднее, и, соответственно, старше. Курили, потягивали коктейль из трубочек, строили независимый, скучающий вид, почти ничего не заказывали, о чем-то неохотно длинно разговаривали. Отрешенно, вовсе и не смотрели в мою сторону, но почему-то я постоянно чувствовал их оценивающие и внимательные взоры.
Мне было интересно, я смотрел на них в упор, они не подавали вида заинтересованности в моём наблюдении, они не смотрели на меня, но я точно знал, что они досконально разглядывают меня, оценивают и даже обсуждают.
Меня разобрал аппетит, официант почуял хорошие чаевые, я попросил его каждые три - четыре минуты что-нибудь подносить на его усмотрение, обязательно и именно на его усмотрение.
Он всё носил и носил, я всё ел и ел, они всё «не смотрели» на меня и «не смотрели».
Компанию мне составляла высокая, стройная бутылка шампанского, стол валился от салатов и закусок из морепродуктов, необычные блюда, казалось, собрали в себе все дары местного моря, официант был уже моим лучшим приятелем и придавал мне загадочности. Я чрезвычайно спокойно и пристально глядел на девушек, они все больше нервничали и чего-то ждали. И я ждал.
Наконец они поднялись, неохотно расплатились, и недовольные направились на выход. Я посмотрел на часы:
- Мать честная, уже три часа утра!?!
Ночи в Мурманске белые, светло, как в начале вечера. Я думал, что время - лишь часов десять, а оказалось, что до заседания осталось всего ничего. Я побежал спать.
Мурманский областной суд представлял собой небольшое строение, где на первом этаже в двух комнатах рассматривались апелляционные жалобы на вынесенные ранее решения. Это классическое, отремонтированное здание не могло сравниться с многоэтажным, светлым, огромным Московским областным судом, где только на одном этаже располагается не менее десяти залов, а количество дел в день в стократ превышает Мурманское.
Нас вызвали вовремя, без задержки, что не могло не порадовать. Я как апеллятор (юридический сленг, прим. автора) с точностью указал коллегии из трех судей на слабые места по вынесенному решению. Я многое не знал по делу, но я знал другое, самое важное. Я знал, что и судьи ничего не знают, т.к. изучить в деталях тридцать дел за один день невозможно, а именно тридцать дел сегодня подлежало рассмотрению в нашем составе.
Обладая такого рода секретом, я не стал рассуждать относительно незаконности и неправомерности оспариваемого решения. Мне нужно было отменить его во что бы то ни стало, и я понимал, как это сделать.
Я сказал о самом главном и необходимом, что обязательно нужно было выяснить в данном споре, и уверил суд, что этого выяснено не было, при этом я сам не знал, было это выяснено, или нет. Но убеждать я умею, и судьи в этом убедились сполна.
Теперь настал черед представителя другой стороны. На ее месте я выиграл бы у меня дело в один присест, но она – не я, и она совершила несколько ошибок.
Ошибка первая – она пришла очень красиво, пафосно разодетая, вся в золоте, с обращающей на себя прической, профессиональным, дорогим макияжем, весь её вид обращал на себя внимание.
Судьи горбатятся от рассвета до заката, а затем, после перекура, опять горбатятся, но уже от заката и до рассвета. Берут дела домой, хоть и запрещено это, работают без выходных и отпуска, и получают не очень большие деньги. Судьи не любят пафос, не любят дорого одетых адвокатов, ненавидят франтов, щеголяющих своей успешностью и явно выраженной леностью.
Вторая ошибка – при первом же вопросе, на первом же предложении своего выступления, «моя противная адвокатесса» (юридический сленг, прим. автора) не смогла в угоду судьям объяснить мысль, а начала спорить. С судом нельзя спорить, но надо очень доходчиво, с видом извинения и преклонения, рассказать, как оно есть, как было, и как должно быть. При этом необходимо дать суду понять, что он прав, чтобы не произошло, но попросить суд обратить внимание на очень важное, наверное, обстоятельство. Если вы стали спорить с судом, ваша участь предрешена.
Теперь я спокойно чувствовал себя, теперь я знал, что дело сделано, осталось только дождаться окончания.
И вот третья ошибка – пафосная, самолюбивая, дорогая адвокатесса, спорящая с судом, забыла про все оставшиеся у нее пункты возражений, и так и не смогла ничего вспомнить. Это была полная капитуляция.
Я вышел из суда победителем, она уехала на Порше Коене.
Город провожал меня, будто героя, но я не был им и на малейшую часть, мне просто повезло.
