Еремеев, посмотрел извиняющимся взглядом:
- Зина, я, правда, не знаю, зачем тебя вызывают!
- Ладно, иди, разберусь.
Я догадывалась зачем, мало ли я заявлений писала, чтобы на фронт взяли, что-то и для меня нашлось! В районный комитет комсомола так просто не вызывали, а тем более в такое время. Уже год как идёт война, уже год как я прихожу в военкомат и пишу заявления, чтобы взяли добровольцем на фронт. Мне «повезло», перед самой войной, я тогда на четвёртом курсе училась, заметил меня университетский профессор, раз в библиотеке, где я обложилась книгами и внимательно их читала, раз в аудитории на его лекции, хотя факультет был не мой. Тянуло меня к химии, с её помощью можно было сделать многое, усилить, к примеру, действие удобрений для сельского хозяйства, в металлургии, если верить литературе, тоже много нового создать. После лекции, профессор подошёл ко мне и подробно расспросил о причинах моего интереса, внимательно выслушав, предложил мне заниматься у него после основных занятий, была у него такая группа. После начала войны, при нашем университете, была создана лаборатория, профессор настоял на том, чтобы я там работала, только потом я узнала, что эта работа даёт право не идти на фронт, жалела о своём согласии.
В кабинете передо мной сидели двое, одного я знала, это секретарь районной комсомольской организации, встречались на торжестве, посвященном празднованию годовщины Октябрьской революции. Мне показалось, что он тогда со мной флиртовал, а когда взял меня за локоть, я на него так посмотрела, что охота добиваться моего расположения у него сразу пропала. Второй – мужчина неопределённых лет, чуть седые волосы аккуратно зачёсаны назад, лицо гладко выбрито, одет в полувоенный френч без каких либо знаков различия, взгляд его глаз был таким, что казалось он, видит, что у меня в желудке. Его можно было бояться и в тоже время, нет. Кто этот человек? Селезнёв, такова была фамилия главного комсомольца района, указал мне на стул:
- Садись, садитесь, Зина, - Селезнёв быстро поправился, - как мама?
"Чего это он про мою маму вспомнил? Никак отомстить за ту встречу хочет?!" Я поймала себя на мысли, что повернув голову в сторону комсомольского секретаря, тут же забыла лицо незнакомого мужчины, резко повернулась к нему.
- Здравствуйте.
Я обращалась только к незнакомцу, чувствовала, что именно от него зависит моя судьба, а не от неудавшегося ухажёра. Тот лишь кивнув в ответ, посмотрел на секретаря:
- Спасибо. Его голос!
Таким голосом можно убить, или воскресить из мёртвых. Казалось, что в этом кабинете только двое понимали значение вежливого слова «спасибо», я и незнакомец, Селезнёв продолжал сидеть, глядя на меня, он, правда, не понимал.
- Спасибо, - повторил незнакомец, - вы можете быть свободны.
Я почувствовала, что у меня зачесались подошвы ног, и это всё от голоса обычного человека. Нет, он необычный человек! Видимо у Селезнёва зачесалось в другом месте, он подскочил со стула так, что графин с водой на его столе закачался, не глядя на нас, выскочил из своего же кабинета.
Незнакомец поднялся, расправил плечи, раздался хруст суставов. «А он сильный!» - подумала я, глядя, как играют мышцы под идеально подогнанным френчем.
- А, правда, как ваша мама, Людмила Степановна? Не болеет ли?
«Вот ведь какой, имя, отчество знает, а что она третий год нездорова – нет?! Меня не проведёшь!».
- Простите, как я могу к вам обращаться?
- Просто, Пал Палыч.
- Пал Палыч, я вас слушаю.
Услышав меня, мужчина чуть заметно улыбнулся, всего лишь чуть, но я увидела.
- Хорошо. Люди хорошо о вас отзываются, о ваших способностях.
- Кто?
- Это не имеет значения, мы им верим.
- Кому?
- Зина, создаётся впечатление, что не вы сюда пришли, а меня вызвали. Хотя, всё что я о вас слышал, подтверждается, это радует. Садитесь ближе к столу.
Я придвинула стул, судя по следам на паркете, он именно тут и стоял, значит, специально для меня его переставили. На столе лежал белоснежный лист бумаги, рядом стояла чернильница, чистое, новое перо блестело.
- Прежде чем мы с вами начнём разговор, вы должны написать определённые текст. Так нужно, - добавил он, заметив мой вопросительный взгляд.
Я приготовилась писать, обмакнув перо в чёрную жидкость.
Всего несколько строчек и подпись оставила моя рука на бумаге, но от них веяло холодом, наверное, даже смертью, но я была готова ко всему.
- Теперь мы можем поговорить, спасибо, - Пал Палыч взял бумагу и помахал ею в воздухе, заставляя чернила быстрее высохнуть.
Я решила больше не задавать вопросов, что надо мне скажут, а то, что разговор будет серьёзный, я поняла из текста, который написала.
- Мы думаем поручить вам задание в тылу врага.
У меня на языке крутился вопрос – «кто мы?», но я промолчала.
- Задание опасное, трудное. Вам предстоит действовать в одиночку, какой либо помощи не будет. Вы согласны?
- Я могу отказаться?
- Да.
- Я согласна.
- Хорошо. Вас завезут домой, попрощаться с мамой у вас будет пятнадцать минут. Вещей с собой брать не надо, всё, что вам дорого оставьте дома.
- Я скоро вернусь?
Пал Палыч посмотрел на меня так, что впервые за нашу встречу мне стало страшно!
- Я всё поняла.
- Вот и хорошо. Маме скажите, что едете учиться, тем более, что это правда.
Уезжала я с лёгким сердцем, Пал Палыч обещал, что во время моего отсутствия о маме позаботятся. Прощание заняло меньше того времени, что выделил мне мой новый знакомый, мама, как, будто что-то почувствовав, расплакалась. Я оглядела свою комнату и решительно вышла на улицу. Легковой автомобиль с непрозрачными шторками на окнах вёз меня по ухабистой дороге, я устала, но молчала, тем более что мужчина в чёрном пальто, сидевший рядом, тоже молчал. Наконец мы приехали. Сделав крутой вираж, осветив фарами каменное крыльцо, автомобиль остановился. Я вышла и огляделась. Глаза не верили в то, что вижу, это был монастырь, да, именно он, самый настоящий. На крыльце меня встречала женщина, сопровождавший меня мужчина передал ей папку, притронувшись к полам своей шляпы, вернулся в автомобиль, я осталась одна в неизвестности, которая пугала, и в тоже время манила.
- Проходите, - женщина указала на ступеньки крыльца.
- Меня зовут….
- Это не важно, это никому не важно.
Голос женщины напоминал голос Пал Палыча, он заставил меня замолчать.
Пал Палыч сказал правду, я училась, вот только не тому о чём думала. Меня учили стрелять, бить ножом, обороняться при помощи самых обычных предметов, даже использовать их как оружие. Лазила по деревьям, поднималась и спускалась по верёвкам, некоторые из них были настолько тонкие, что я резала руки, на мои раны никто не смотрел. Да и кому это было делать?! Моей комнатой была маленькая келья, так кажется, это называется, выходить можно было только по нужде. Обед приносили, преподаватели, а их было всего двое, приходили сами. Одна радость - занятия на улице, можно было вдыхать свежий воздух и любоваться природой, вот только всё это происходило ночью. Через месяц ко мне в комнатку вошёл тот самый профессор из университета, я сильно удивилась, но виду не подала. Поправив свои маленькие очки, он поздоровался, не назвав меня по имени. Так делали и мои учителя.
- Вам нужно три раза в день пить этот настой, - официально начал он наш разговор, ставя передо мной большую бутылку с красноватой жидкостью.
- Что это?
- С его помощью вы быстро похудеете. Не обращайте внимание на слабость и головокружение, так и должно быть.
С этого дня к моим урокам, добавился ещё один, его вёл профессор.
Слабость моего организма сильно сказывалась на физических упражнениях, целясь из пистолета или винтовки, я долго выискивала цель, мой учитель был этим недоволен, хоть и молчал, но я видела его лицо. Собирая всю волю в кулак, я делала выстрел, всего один или два, потом оружие было готово выпасть из моих рук. Я действительно похудела, очень сильно, не знаю что подействовало, та жидкость из бутылки или то, что теперь еды мне приносили гораздо меньше? Поздно вечером, когда я уже готовилась ко сну, без стука, так тихо, что мышь бы позавидовала, в комнату вошёл Пал Палыч. Не здороваясь, протянул мне тонкую папку.
- Что там?
- Ваша новая жизнь, - не прощаясь, он вышел.
Сон пропал, я открыла папку, там всего три листка с напечатанным текстом. Память впитывала новую дату моего рождения, новое имя, новых родителей, здесь всё было новое, только теперь я поняла, во что ввязалась. Поёжившись от страха, продолжала читать, раз, за разом, запоминая текст.
На что способен человек, наверное, никто и никогда не узнает. Вспоминая себя до этой школы, я не верила, что могу так измениться. Главным моим страхом в жизни, были пауки, здесь их было так много, что я даже с одним сдружилась. Большой, с мохнатыми лапами, он приходил к изголовью моей жёсткой кровати каждый вечер. Так как имена здесь были под запретом, то и его я никак не назвала, просто – паук. Шевеля лапками, он ловко перебирался с одного моего пальца на другой, мне было даже весело, и как я могла бояться, такое милое создание?! В конце второго месяца, рано утром, мне выдали одежду, это был комбинезон и маска для лица, открытыми оставались только глаза. Напялив всё это на себя, пожалела, что нет зеркала, вот бы, посмотреть что получилось. Как я во всём этом выгляжу, увидела уже вечером. Ещё не совсем стемнело, когда меня привезли на большое поле. Гудел самолёт, возле него стояли такие же безликие люди в масках, разглядела двух девушек. Молча, разговаривать категорически запрещалось, мы устроились на узких лавках, за спиной парашют, моя мечта прыгнуть в открытую дверь самолёта сбылась.
Следующий день был выходным, единственным за всё время обучения. Меня об этом предупредили вечером, поэтому проснувшись рано утром, я, укутавшись с головой в шерстяное одеяло, позволила телу расслабиться, буду спать до обеда. Вечером в комнату, снова тихо, вошёл Пал Палыч, в руках его была большая тарелка, а в ней! Это был роскошный ужин, хоть и поздний. Большой, нет, огромный мясной мосол, свежайший хлеб, а главное сладкий, настоящий чай. Пока я, разрывая руками, ни вилки, ни ножа он не принёс, мясные волокна, ела, Пал Палыч сидел напротив и пристально за мной наблюдал. Раньше я бы стеснялась, сейчас мне было всё равно, главное есть еда и её много. Закончив ужин, я, вытерев тарелку последним кусочком хлеба, отправила его в рот. Ещё во время еды я поняла, что такое угощение неспроста, значит, скоро мне предстоит то, для чего я всё это время здесь находилась. Посмотрев вопросительно на мужчину, я услышала:
- Завтра.
Завтра, так завтра, насытившийся едой организм требовал, чтобы я легла, сил сопротивляться не было, я подчинилась.
Утро началось с сытного завтрака, овсяные оладьи и стакан молока, который так же принёс Пал Палыч. Дождавшись, когда я доем, глазами попросил убрать с маленького столика книгу, это был сборник стихов Пушкина. Расстелив на столе небольшую карту, показал на красный кружок:
- Это село, там немцы. Здесь, - он указал на место, - большой овраг, там, тыловая база. Ремонтируют технику, стирают и чинят форму солдат и офицеров. Самое главное в этом месте – это большой резервуар, в котором отстаивается вода. Из него враг берёт воду, которую развозят по войскам, не доверяют они местным водоёмам. Твоя задача, не позднее пятнадцатого числа отравить её.
- Но ведь солдаты, или кто там, умрут? Будет тревога!
- Ты же не умерла. Пал Палыч впервые обратился ко мне на «ты».
- Она красная, - я имела в виду воду.
- Уже нет. Знакомый тебе профессор добился бесцветной жидкости, впрочем, всё сама у него спросишь, он скоро будет. Слушай и смотри, - он поставил на мою кровать холщовый мешок, несколько заплат и маленьких дырочек, ничего примечательного.
Развязав грязную верёвку на его горловине, показал старую тряпичную куклу:
- Это твоя любимая с детства игрушка, она тебе очень дорога, как и то, что спрятано в её правой ручке.
- Что там?
- Обручальные кольца твоих родителей.
Я подняла в удивлении брови!
- Как моих родителей?!
- Родителей Маши.
Теперь понятно, кивнула.
- Самое главное в этих заплатках, они двойные, между слоями материи порошок, его хватит, чтобы причинить такой вред, какой ты испытала на себе.
- Вы на мне испытывали?!
- Нет, тебе и правда нужно было похудеть, профессор обещал, что вреда не будет.
- А зачем тогда сытная еда вчера и сегодня?
- Это последнее что ты ела до того как будешь на месте, будет трудный путь, нужны силы. Прыгать будешь сегодня ночью, тебя встретят, проводят куда надо, дальше сама. Как будешь на месте, постарайся попасть на работу в прачечную, дальше по обстоятельствам. Потеряешь мешок, или отберут, профессор тебя научил что делать. И помни, не позднее пятнадцатого числа, дальше всё теряет смысл, просто уходи.
Так вот зачем мне нужны были уроки домашней химии, теперь всё понятно?! Пал Палыч собирался уже выйти из комнаты, на пороге обернулся:
- Тебе привет от мамы, от твоей мамы - он сделал ударение на слове «твоей» хотя я и так поняла, это был для меня подарок.
Профессор пришёл через час, в этот раз он не был таким официальным, тихо поздоровался, опять же не называя моего имени. Присев рядом со мной на кровать, извинился:
- Прости, это я виноват, что ты здесь, виноват в том, через что тебе предстоит пройти.
- Всё хорошо, - я тоже не назвала его по имени-отчеству, - всё хорошо.
- Уроки наши помнишь, пропорции?
- Да, конечно.
- Вот, возьми, - профессор протянул маленькую склянку, на её дне было видно бесцветную жидкость, - спрячь подальше, будет совсем плохо, выпей.
Я кивнула, поняла, что в склянке, в душе надеялась, что до этого не дойдёт. Следующим в его руке было зеркало, красивое в оформлении, каждая девушка такое бы хотела, но я впилась глазами в своё отражение. Серое лицо, под глазами мешки, моё женское нутро протестовало! Перед своим уходом, профессор обнял меня, прямо как мой папа, по-отечески. А дальше был аэродром, самолёт, не такой как тот с которого я прыгала, больше. Провожал Пал Палыч, вернее, если судить по его лицу, он просто присутствовал при моей посадке в самолёт, равнодушное выражение лица, пустые глаза. Проводил, называется!