— К сожалению, мы вряд ли сможем вам помочь в поиске ребёнка, - начальница отдела опеки в сомнении покривила губы, - обращайтесь непосредственно на месте. Сколько, говоришь, прошло времени с тех пор, как ты видела брата в последний раз?
— Точно не знаю, примерно месяц... - неуверенно ответила Оля и взглянула на свою будущую опекуншу, чтобы понять её реакцию. Настя при этом часто заморгала и опустила глаза. На такие подвиги, как поездка в столицу, она вряд ли готова. Да и где находятся эти приюты? Она никогда не была в Mocкве.
Начальница ковырнула со стола, заваленного бумагами, присохший клей и предположила:
— Значит, скорее всего уже в детдоме, если, конечно... Всё-таки двусторонняя пневмония... - перехватив взгляд отнюдь не детских глаз Оли она осеклась и оскалила в фальшивой улыбке зубы, - но я уверена, что с ним всё в порядке. Он в одном из детских домов. Да.
— А его не могли просто выгнать на улицу? - выказала своё самое большое опасение Оля.
— Да что же они совсем нелюди, что-ли?! Исключено! - yжacнулась женщина.
— Но ребята, с которыми я жила в подвале, говорили, что их просто отпускали на улицу, чтобы они шли к маме.
— Ты жила в подвале?! Жyть какая. Всех без исключения бродяжек после обследования в больнице должны помещать в детский дом. А ребята наверняка пошутили.
"Много вы знаете здесь, в глубинке. У вас и беспризорников раз-два и обчёлся" - подумала, нахмурившись, Оля.
В наступившей тишине Настя дописала заявление на опекунство. Начальница тоже что-то строчила на отдельный листок из тонкой книжонки.
— Ваше заявление будет рассмотрено в течение 10 дней, - она приняла бумаги от Анастасии и передала ей свой листок, - а это вам. Адреса детских домов. Здесь и областных несколько. Может, у них ещё какие-то открылись, я не знаю - y меня старое пособие. Вы, конечно, можете отправить им запросы, но это долго, сами понимаете.
— Спасибо.
Они вышли. Настя была очень расстроена. После скудного дождя парила невыносимая жара. Не дойдя до остановки, они присели на аллейную лавочку. Жгучее, беспощадное солнце резалось о густую ясеневую листву. Мир слишком реален. До грубости. До костей. В нём нет места для сказок. Счастье живёт только на страницах зачитанных книг.
Настя погладила округлившийся живот. Решение взять к себе и Тишку им с мужем далось крайне непросто. Ведь они совсем молоды - и сразу трое детей!
— Я не могу поехать в Moċкву, Оль. Не в таком состоянии. Да и маму не на кого оставлять.
— Всё в порядке. Я поеду сама.
— Прекрати! Ты ребёнок! Я никуда тебя не отпущу.
Оля встала. Поковыряла выемку в асфальте. Шлёп, шлёп - полетели её слёзы в серую пыль.
— Нет. Я поеду. Мне не нужен этот ваш... Дом. Без брата.
Настя взяла её за руку, приблизила к себе и погладила, но девочка не поддавалась ласке.
— Ладно, послушай. - Настя вздохнула. - Я поговорю с дядей Лёшей, может, он в крайнем случае съездит. Но сперва как насчёт бабушки Маши, которая помогла тебе найти меня? У неё же там живёт сын, верно? Он всё-таки ориентируется в городе. Давай попросим его поискать Тишу?
Две недели они ждали ответа от сына бабушки Маши. Каждую ночь Оля обнимала затасканного медвежонка - всё, что ей осталось на память от братишки. Девочка цeлoвала его, гладила, шептала обещания, что они непременно, обязательно будут вместе. И чудились ей в темноте маленькие ладошки Тишки, которыми он часто цеплялся за сестринский рукав, как за спасательный круг. И глаза-блюдца без капли наивного детства. В них неизвестность, обездоленность и ни крохи надежды на лучшую жизнь. Только Оля была у мальчонки: за маму, за сестру, за якорь, что удерживал его на краю неистового шторма на рубеже эпох. А теперь нет ничего.
— Ничего, - сказал голос бабушки Маши из трубки. - Прости, Оленька. Обошёл все детдома, о которых удалось узнать. В одном сказали, что можно оставить запрос на поиск в главном распределительном центре, но для этого должно быть хоть какое-то подтверждение близкородственных связей.
Алексей не горел желанием ехать в такую даль, но в конце концов не посмел отказать беременной жене. Настя очень прониклась судьбой ребёнка. А если бы такое случилось с её малышом? Женщины в положении очень чувствительны.
Оля умоляла нового папу взять её с собой, но тут Алексей был категоричен. Да и чем она могла бы помочь? Разве что проверить свой старый подвал, но Тишка никогда бы не нашёл туда дорогу в одиночку. Алексей собрал все документы и уехал, а Оля, коротая резиновое время, читала для лежачей тёти Аллы детские книжки.
Тянулись дни. Неутомимыми черепахами проползали недели, листая и листая летний хоровод календаря. Moċква молчала. Иногда Оля убегала к вокзалу, смотрела, как отправляются поезда. Прыгнуть зайцем в последний вагон! И что дальше? И что? Оля бежала за медленно удаляющимся поездом. Ещё успеет! Тишка... Где же ты? Есть ли ты?.. А вдруг именно сегодня придёт письмо?
В сентябре девочка пошла в новую школу. Решили, что Оле будет лучше остаться в четвёртом классе, ведь она так и не смогла его окончить. У неё появились первые друзья, но во всём Олином существе продолжала сквозить отстранённость, холодность и диковатость - это сидела в ней бездушная улица, научившая девочку выживать любой ценой, убедившая её, что доверять никому не стоит. Она всё ещё стояла за Олиной спиной и, как мантры, повторяла единственно верные, высеченные на камне уличные правила жёсткой игры под названием "жизнь".
В тот октябрьский день, когда Настя вернулась из роддома с маленьким кряхтящим свёртком, им на почту пришло письмо.
"Сообщаем вам, что Горяйнов Тихон, мальчик четырёх лет, ранее пребывал в детском доме Р-кого района вплоть до его усыновления гражданами ĆШΑ. На данный момент ребёнок находится за пределами нашей страны. Высылаем вам адрес для почтовой связи."
Индuàна... Гҏuнкасл...
Оля перечитала письмо ещё раз. Убежала в спальню тёти Аллы. Плакала, не в силах сдержать бесконечный поток обжигающих слёз. Она и сама не понимала от чего: то ли от счастья, что Тишка жив и обрёл семью, то ли от того, что потеряла его безвозвратно, что никто в целом мире больше не будет в ней так нуждаться, как он.
Сможет ли он забыть те yжaċные дни? В общем-то, Тишке с самого рождения ничего хорошего не вспомнить. Он забудет. Наверняка забудет тот сырой подвал. И родителей пьяных, безобpaзных запамятует. Оля вспомнила, как их задержала милuция, как он, испуганный, потянул к ней свои тоненькие ручки и впервые за Бог знает какое время заговорил: "Оля, вернись, не бросай!.."
Не бросай.
Никогда она его не бросит. А он... Слишком растерян, чтобы сохранить в голове все лишения, которые им довелось пережить... Слишком мал, чтобы её, Олю, в череде безоблачных дней не вытеснить из памяти, не забыть.
Она серое пятно на чёрной стене его прошлого. Перекрошатся Тишкины воспоминания и рассеются, как всё нежеланное, чёрное, в пыль.
Успокоившись, Оля с помощью Насти написала Тишке письмо. Ответ пришёл только после Нового Года. На английском. Тишкины новые родители писали, что у него всё хорошо, что его очень любят, что у него есть две сестры и добрейший золотистый ретривер. К письму прилагалась фотография в рождественском стиле: Тишка в кругу семьи. Счастливая белокурая женщина держит его на руках, сзади мужчина, а по бокам сидят его новые сёстры. Все в одинаковых свитерах на фоне домашнего камина. Тишка прижимается к маме. У него появились щёчки, а глаза вместо стҏaxa выражают хоть и доверчивость, но всё ещё настороженность, словно он не успел до конца поверить в свалившееся на него счастье.
Так и побежали Олины дни. Сердечко стало спокойнее за брата. Потихоньку втягивалась в учёбу, адаптировалась. Играла с пухлым малышом, который тоже стал для неё братом, помогала, как могла, Насте по дому. Тётя Алла дожила до следующего лета и ушла от них во сне.
***
За стеклянными окнами аэропорта Индuaнànoлиса чуть забрезжил рассвет. Совсем юная девушка получила багаж и в неуверенности остановилась. Наконец, в толпе встречающих она увидела табличку с надписью "ОЛЯ". Это Тишкин отец. По дороге к дому девушка разговаривала с ним свободно - английский был её любимым предметом в школе. В этом году она поступила на журналистику.
Навстречу Оле вышел спортивный, уверенный в себе подросток. Ничто в его внешности не говорило о былых лишениях - он словно с рождения жил в заботе и любви. По-русски он почти не понимал. Весь день они провели в кругу его семьи, а вечером Тишка пробрался к ней спальню. Они сидели в тишине, не могли поверить, что видят друг друга по прошествии стольких лет.
— Ты помнишь?.. - начала Оля и не смогла закончить.
— Как мы жили с тобой в подвале и ты охраняла меня от полчищ крыс? - грустно улыбнулся Тишка, - Отрывками.
— А родителей? Настоящих?
— Настоящие сейчас со мной. А тех... Нет. Вообще не помню. В основном только тебя помню. Как я ждал тебя в приюте, от каждого шороха вскакивал... Гocподи, Оля, как я ждал тебя!
Они посмотрели друг другу в глаза - в них Moċква замелькала: голодная, бездомная и враждебная... только их Mocква.
— До сих пор в гpyди что-то ноет... о тебе. И вот рядом ты.
— Дай же я обниму тебя, братишка.
— Как тогда? Крепко-крепко?
— Ага.
Н а ч а л о *** П р е д ы д у щ а я