В конце XIX века европейские державы с увлечением занимались рисованием прямых линий на белых незаполненных картах африканского континента. Процесс запустил инициативный бельгийский король Леопольд II, построивший свою личную империю в бассейне реки Конго, устье которой издревле и с полного одобрения британской короны контролировали португальцы. Плоды «просвещения» чёрных дикарей в Европе оценили, и вот уже Великобритания видела среди своих владений сплошную полосу африканских земель от Каира на севере до Кейптауна на юге, а Франция стремилась распространить власть от Дакара на западе до Джибути на востоке. Не нужно быть отличником по геометрии, чтобы увидеть, что эти две линии пересекались. А значит конфликт был неизбежен.
Африканский вопрос стал настолько животрепещущим, что в 1884-1885 годах в Берлине собрались представители четырнадцати стран – семь из которых имели свои виды на Африку – и согласовали правила разрешения споров при разделе континента. Понятно, что такие договорённости могли только смягчить противоречия между державами, но не полностью устранить их.
Эфиопия до времени оставалась в стороне от этих процессов. Первые годы правления Йоханныса IV она пребывала в знакомой геополитической обстановке: окружённой владениями и сателлитами Османской империи. На западе и северо-западе протянулась граница с Египтом, в порту Массауа и на Дахлакском архипелаге стояли турецкие гарнизоны, на востоке располагался султанат Харэр. Египетский хедив в очередной раз решил округлить свои владения и развязал против Эфиопии войну.
Однако ни подготовка войск, ни наличие европейских специалистов не помогли. Хедив организовал два похода в Эфиопию в 1875-1876 годах, но оба они закончились поражением. А дальше началось интересное.
В 1881 году в южных провинциях Египта – нынешнем Судане и Южном Судане – вспыхнуло восстание, которое возглавил Мухаммад Ахмад, объявивший себя посланцем Аллаха – Махди. В 1882 Великобритания оккупировала собственно Египет под предлогом финансовых проблем последнего. Египетские гарнизоны на побережье Красного моря оказались отрезаны от баз, а Харэр был брошен на произвол судьбы. Эфиопская империя внезапно оказалась окружена россыпью сравнительно слабых государств и территорий. За ними виднелось приближение европейских колонизаторов, но до этого ещё оставалось время. Немного времени.
Пока же первой задачей Великобритании в регионе было вывести египетские и британские гарнизоны, оставшиеся по восточной границе Судана. И в этом ей требовалась помощь Эфиопской империи. Император Йоханныс решил воспользоваться ситуацией и потребовал от англичан все области Абиссинии, захваченные Египтом за десять лет до этого, и порт Массауа. Те вынуждены были согласиться на первое условие и пообещали Эфиопии свободную торговлю через Массауа. Договорённости закрепили в соглашении 1884 года (т. наз. договор Хьюитта).
Йоханныс деятельно взялся за выполнение своей части обязательств. К началу 1885 года были эвакуированы египетские гарнизоны по границе с Суданом и население эфиопского города Мэтэмма (на тот момент, в основном египтяне и турки), осаждённого махдистами. Однако вскоре события приняли иной оборот.
Одновременно с договором Хьюитта Англия заключила соглашение с Италией, дабы та оказала помощь в борьбе с махдистами, а в перспективе – ослабила позиции Франции в стратегически важной акватории Красного моря. Действуя в рамках этих договорённостей, итальянский десант 5 февраля 1885 года высадился в Массауа. Оккупация ключевого для Эфиопии порта "в согласии с английским и египетским правительствами, а также с правительством Абиссинии" вызвало недоумение Йоханныса IV – с ним никто ничего такого не согласовывал. Император обратился в Лондон за разъяснениями, но получил обескураживающий ответ:
"Демонстрируя свою полную поддержку агрессору, английское правительство в ответном письме посоветовало Йоханнысу найти общий язык с Италией, «мощным государством с дружескими и добрыми намерениями». Кроме того, стремясь нажить политический капитал, Великобритания предложила свои посреднические услуги в разрешении итало-эфиопского конфликта".
(Г. В. Цыпкин и В. С. Ягья "История Эфиопии в новое и новейшее время")
Йоханныс всё понял правильно, больше писем в Лондон не писал и прекратил какие-либо враждебные действия против махдистского Судана. Италия, однако, не останавливались. Ещё в 1881 году она выкупила у пароходной компании "Рубаттино" (тоже итальянской) порт Асэб, а, заняв Массауа, принялась присоединять большие и малые населённые пункты вдоль берега и в глубине континента. Поначалу Эфиопия ограничивалась формальными протестами. Они не возымели действия, и 26 января 1887 года у местечка Догали очередной итальянский экспедиционный отряд был полностью уничтожен корпусом раса Алулы.
Вот как описывается эта битва в книге Цыпкина и Ягьи:
"26 января 1887 г. войска Алулы, пожалуй, самого блестящего военачальника Эфиопии того периода, разгромили у Догали итальянский отряд численностью в 550 человек, направленный на помощь осажденным в Саати. Потери итальянцев составили 450 человек убитыми и 82 ранеными.
Описание этого первого, но далеко не последнего вооруженного столкновения эфиопских войск с итальянской колониальной армией содержится в книге воспоминаний одного из европейцев, современника тех событий Дж. Портала, прибывшего ко двору императора с посреднической миссией. «Дорога на Саати, отмечал он, проходит через узкое ущелье, затем огибает возвышенность в центре равнины и снова затем через ущелье следует дальше. В день сражения абиссинцы скрытно залегли на окружающих холмах и не подавали никаких признаков жизни до тех пор, пока итальянцы не достигли равнины и не оказались зажатыми среди холмов. Итальянцы с уверенностью, свойственной неопытности, и с неоправданным презрением к умственным способностям противника не подумали об организации разведки или высылке вперед дозоров и не позаботились о проверке близлежащих холмов. Едва лишь передовая часть итальянской колонны достигла центра равнины, как послышались выстрелы и со всех сторон на них обрушился град пуль... Итальянские солдаты, находясь на голой и открытой местности, представляли собой великолепную мишень. Затем прозвучал еще один залп, за которым последовал новый град пуль справа, затем слева, спереди и с тыла. Итальянский отряд поистине попал в ужасную ловушку.
Итальянцы падали один за другим... Лишь немногие оставались в живых, но так и не было ясно, где противник, куда стрелять...»".
Бартницкий и Мантель-Нечко дают более лаконичное описание, содержащее ряд важных данных:
"Первая встреча эфиопских и итальянских войск закончилась поражением эфиопов. 26 января 1887 г. вблизи Догали состоялось второе сражение. На этот раз итальянский отряд из 500 человек под командованием полковника Христофори наткнулся на авангард войск раса Алулы, насчитывавший 15 тыс. солдат. Итальянцы потерпели полное поражение: из всего отряда осталось в живых только 80 солдат, причем все они были ранены. В бою погибли 23 итальянских офицера и около 400 солдат".
На что здесь имеет смысл обратить внимание? Во-первых, на соотношение сил: 15 000 человек против 500. Тридцать к одному. Абиссинцы увидели, что при таком чудовищном численном преимуществе они могут бить европейцев. Им понравилось. В будущем, как мы увидим, если инициатива принадлежала им, эфиопы всегда старались обеспечить не менее, чем двадцатипятикратное превосходство в силах.
Не следует относиться к этому пренебрежительно. Эфиопская армия была феодальной по структуре. Связь и управление в ней оставались весьма примитивными. Управление огромными массами людей в такой ситуации требует недюжинных военных талантов. Полковник Леонид Константинович Артамонов, участвовавший в походе эфиопской армии к Белому Нилу в 1898 г., оставил следующее живописное описание переправы через реку Джубба, случившейся на обратном пути:
"15 октября с рассветом началась переправа главных сил под непосредственным руководством дадьязмача, присутствие которого было крайне необходимо. Река здесь разделяется на два рукава, а спуски в ложе крайне круты. Отряды были чрезмерно обременены награбленным скотом, которого в корпусе насчитывалось не менее 40 000 голов, не считая вьючных животных. Движение колонны поэтому непомерно тормозилось, а дороги портились. (…) Каждый думал только о себе и о своём скоте и никого не слушал. Дадьязмач расположился перед спуском к броду, который был затруднителен на втором рукаве, где и были протянуты канаты: ширина реки здесь 40 шагов, глубина от 1,5 до 4 футов в середине, течение стремительное, а по дну много камней; ниже канатов – небольшой островок, на котором расположился отряд пловцов для спасения снесённых водою; выше канатов, на крутом повороте реки – переправа вплавь животных. Спуски ко второму рукаву обрывисты, грязны с сетью корней. Трудно вообразить себе беспорядок, хаотический крик и рёв более ужасный, чем было всё это здесь при переправе, где сбились в кучу тысячи людей и десятки тысяч животных. Палками начальников и самого дадьязмача, нещадно работавших по головам людей и животных, кое-как эта живая река направлялась куда следует. Дадьязмач и шефы не щадили себя, и от рассвета до 6 ч. вечера главные силы переправились со всеми грузами и частью скота без потерь в людях".
(Л.К. Артамонов «Через Эфиопию к берегам Белого Нила»)
Обращает на себя внимание как хорошая техническая подготовка переправы, так и слабая управляемость личного состава. В довершение картины хотел бы добавить, что дадьязмач Тасама (в более современной передаче – дэджазмач Тессема), упоминаемый в приведённом отрывке, был в то время наместником (шумом) провинции Иллубабор, а через десять лет станет ближайшим советником Менелика и будет назначен регентом при его внуке и наследнике Иясу (в эту должность он, впрочем вступить не успеет). И таким людям приходилось заниматься ручным управлением в самом буквальном смысле этого слова!
Нужно помнить и о проблеме снабжения. Абиссинское войско кормилось "с земли", а значит оперативные манёвры должны были не только способствовать получению стратегического и тактического преимущества, но и не доводить местное население до голодной смерти. Несмотря на всё это, Эфиопская империя продемонстрировала, что она способна мобилизовать десятки тысяч человек и осмысленно управлять ими на театре военных действий.
Другой важный момент, который следует отметить – это характер ведения войны. Италия справедливо считалась самой слабой в военном отношении среди крупных европейских держав. Но, когда Эфиопия победила в первой Итало-Абиссинской войне, те же Франция и Великобритания, неизмеримо более сильные, предпочли признать её суверенитет и демаркировать границы. Объяснение этому, на мой взгляд, лежит в психологической плоскости.
В то время европейцы испытывали чувство огромного превосходства над африканскими народами. Колониальная война воспринималась как захватывающее приключение, возможность сделать карьеру или обогатиться – но только не как мероприятие, сопряжённое со страданиями, лишениями и возможной смертью. Убить могли нездоровый климат или лихорадка, но не туземный воин. Вот как об этом пишет, обильно цитируя Уинстона Черчилля, Свен Линдквист в своей книге "Уничтожьте всех дикарей":
"Один из самых больших энтузиастов-живописателей войны, Уинстон Черчилль, позднее лауреат Нобелевской премии по литературе, служил тогда военным корреспондентом газеты The Morning Post. Он описал битву в «Моих ранних годах» (My Early Life, 1930), первом томе своей автобиографии.
«Мы никогда не увидим больше ничего подобного битве при Омдурмане, — пишет Черчилль. — Это было последнее звено в длинной цепи тех волнующих конфликтов, чьё яркое и величественное великолепие придавало войне так много блеска».
Благодаря пароходам и только что проложенной железной дороге, даже забираясь в глубь пустыни, европейцы не испытывали недостатка в обеспечении любым снаряжением и припасами. Черчилль описывает:
«… множество заманчиво поблёскивающих бутылок с вином и большие блюда с консервированным мясом и разносолами. Это великолепное зрелище, как по волшебству возникшее посреди пустыни в преддверии битвы, наполнило моё сердце такой полнотой благодарности, которую редко испытываешь, благодаря Господа за насущный наш хлеб.
Я атаковал мясо и холодные напитки с предельной сосредоточенностью. Состояние духа у всех было превосходным, настроение отличным. Всё напоминало праздничный обед перед скачками в Дерби.
«Неужели сражение действительно состоится?» — спросил я.
«Через час или два», — ответил генерал.
Черчилль подумал, что это «подходящий момент для полной жизни» и решительно приступил к еде. «Конечно, мы победим. Безусловно, мы сокрушим их».
Но в тот день столкновения так и не произошло. Вместо этого все сосредоточились на приготовлениях к ужину. К берегу причалила канонерка, и офицеры, «облачённые в безукоризненно белую форму», спустили с борта большую бутылку шампанского. Чтобы принять драгоценный дар, Черчилль зашёл в воду по колено и, завладев им, торжественно доставил бутылку к общему столу.
«Такого рода война была полна захватывающего возбуждения. На Мировой войне всё обстояло иначе. А в те времена никто и не думал, что его могут убить.
В ту навсегда ушедшую беззаботную пору для немалого числа участников малых войн, что вела Британия, опасность смерти была лишь азартной составляющей некой великолепной игры»".
Абиссинские кампании на этом фоне выглядели странным исключением – там белых людей убивали и много. 450 убитых и 82 раненых при Догали с учётом общей численности отряда примерно в 550 человек означает, что полегли все. Другие победы эфиопского оружия оканчивались с похожим счётом. Конечно, европейских пленников абиссинцы содержали в идеальных условиях – лучше, чем собственных солдат, – но до почётного плена нужно было ещё дожить, а это удавалось далеко не всем.
Со страной, имеющей такую армию, следовало либо бороться на уничтожение, либо заключать мир на равноправных условиях. Эфиопия никоим образом не угрожала существованию и благополучию европейских держав. Неудивительно, что те выбрали второй вариант.
Поражение при Догали на время охладило пыл итальянцев, но конфликт, разумеется, разрешён не был. Маленький принц из бессмертной книги Сент-Экзюпери говорил, что баобабы нужно выпалывать вовремя. Император Йоханныс свои баобабы выпалывать медлил, и к концу 1880-х годов те дали могучие всходы: пограничный конфликт с Суданом, итальянский империализм и шоанский сепаратизм. Три мины под империей грозили сдетонировать одновременно.
К 1887 году ситуация стала угрожающей. Махдисты начали полномасштабную войну с Эфиопией и заняли город Мэтэмма на западе страны. Итальянцы всё решительнее и наглее укреплялись на побережье Красного моря. Негус Шоа Менелик копил силы и вёл активные переговоры с Италией, увенчавшиеся в конце года заключением союза. Угрозы требовалось устранить, и быстро.
Договориться с Италией не получилось. Даже посредничество Великобритании (которая, надо сказать, не слишком усердствовала в отстаивании интересов Эфиопии) не побудило Италии смягчить свои требования: Абиссиния должна признать все завоевания Италии, заключить торговый договор, извиниться за битву при Догали и не допускать повторения подобных инцидентов. Согласиться на такое означало открыть дверь для окончательного подчинения европейцам. Разумеется, Йоханныс этого не сделал.
Император написал письмо халифу Абдаллаху, лидеру махдистов. Он предлагал забыть старые распри и объединиться против европейцев. Йоханныс был человеком глубоко религиозным, вёл почти монашеский образ жизни и много сделал в своё время для укрепления и унификации эфиопской церкви. Союз с фундаменталистским Суданом являлся для него серьёзным компромиссом перед лицом страшной угрозы. Однако в ответ халиф предложил императору принять ислам. Это требование было уже неприемлемым. Единственным решением оставалась война.
К концу года Йоханныс сосредоточил на севере страны восьмидесятитысячную армию. Он пока что не оставлял надежд договориться с махдистами и начать решительные действия против итальянцев. Последние также боялись прямого столкновения, памятуя о прошлых неудачах. Когда император получил ответ халифа, он понял, что войска потребуются ему на другом фронте, и предложил Италии мир и союз против махдистов. Под давлением Великобритании удалось достичь компромисса: весной 1888 года большая часть итальянского корпуса была выведена в Италию, а Йоханныс отвёл войска от границы.
Встал вопрос: куда двинуться дальше? Император серьёзно рассматривал возможность карательного похода против Шоа, но советники (среди которых, возможно, были шпионы Менелика) отговорили его от этого. Не следует начинать внутреннюю распрю, говорили они, когда в страну вторгся внешний враг. Йоханныс прислушался к этим советам и двинулся на Мэтэмму. Армия прошла через разорённые земли вокруг Гондэра. Вид непогребённых тел погибших из разгромленной армии негуса Тэкле-Хайманота разъярил солдат. Когда армия весной 1889 года достигла Мэтэммы, её боевой дух был как никогда высок.
Приближение эфиопского войска повергло махдистского коменданта города в ужас. Он считал своё поражение неминуемым и забрасывал халифа просьбами о помощи, но так и не получил её. Надеяться оставалось только на имеющиеся в наличии силы.
Приступив к Мэтэмме, император сразу отдал приказ о штурме. Однако битва пошла не так, как планировалась. Пыль, поднятая тысячами ног, нарушила связь между частями. Несколько раз эфиопы прорывались в центр города, но, не получив поддержки от своих, отходили назад. Ближе к концу дня император был смертельно ранен. Когда весть об этом разнеслась по войскам, те побежали.
Йоханныс прожил ещё день, успев назначить наследника. Им стал рас Мэнгэша, правитель Тыграя, который считался племянником императора, но на деле был его внебрачным сыном. Через несколько дней махдисты нагнали часть, которая везла тело покойного царя царей. Перебив сопровождающих, они захватили тело. Отрубленную голову Йоханныса привязали к верблюжьему горбу и возили по Судану в назидание жителям.
Однако страшные потери не позволили махдистам развить успех. Проблемы усугубились в связи с тяжелейшей засухой, подорвавшей кавалерию – основную силу армии махдистов. Если на войну с Эфиопией Судан повёл стотысячную армию, то через девять лет халиф смог выставить против британцев под Омдурманом лишь сорок тысяч всадников.
В Эфиопии же на политическую арену выступил негус Шоа. Менелик объявил себя императором, собрал армию и двинулся в центр страны. Желающих оспаривать его власть не нашлось.
Кризис 1887-1889 годов кончился трагически для Йоханныса, но очень удачно для страны. Иностранного вторжения не случилось. Силы и средства, которые европейские державы закачивали в Эфиопию в надежде разжечь внутренний конфликт, не нашли применения. Среди политических тяжеловесов определился лидер – Менелик, – который теперь мог всерьёз заняться укреплением страны. Итальянцы, имевшие с ним давние связи, казалось, тоже могли праздновать победу, но чрезмерные аппетиты подвели их. Об этом речь пойдёт в следующей части.
Автор - Николай Килячков
