Тихая, почти незаметная жизнь простых русских людей на полотнах Алексея Венецианова заставляет сбавить бешеный темп технологичного XXI века. Мы смотрим на этих людей, живших двести лет назад там же, где сейчас живем мы, и пытаемся понять: о чем они думают, что их заботит, что главное для них в этом мире?..
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
В Инженерном корпусе Государственной Третьяковской галереи (ГТГ) развернута выставка «Алексей Венецианов. Пространство, свет и тишина»: в пяти залах демонстрируется более 80 произведений живописи, графики, а также мультимедийная инсталляция. Это работы художника из Русского музея, Тверской областной картинной галереи, Исторического музея, ГМИИ им. А.С. Пушкина и ГТГ, которой принадлежит 27 живописных работ, 15 рисунков и 5 гравюр мастера. «Зал Венецианова всегда привлекает посетителей, – говорит заместитель генерального директора ГТГ Татьяна Карпова. – С симпатией и пониманием открывает художник красоту природы средней полосы России, которая нам знакома и близка, он учит нас любить этот пейзаж».
Мы не замечаем кропотливого труда в работах Венецианова, словно мастер не придумывал для модели костюм и позу, а только созерцал представшую перед ним сцену. Художник ненавязчиво приглашает нас в мир русской души, не раскрывая, а лишь касаясь ее тайн. Недаром современник Венецианова, издатель журнала «Отечественные записки» Павел Свиньин, писал: «Наконец мы дождались художника, который прекрасный талант свой обратил на изображение одного отечественного, на представление предметов, его окружающих, близких к его сердцу и к нашему».
ТАГАНСКИЙ ГРЕК
По семейному преданию, предки Венециановых были эпирскими греками, звавшимися то ли Михапуло-Проко, то ли Фармаки-Проко. Прадед художника Федор Проко с женой и сыном Георгием в 1730–1740-х годах поселился в Нежине и занялся торговлей. Там семья и получила прозвище Венециано, позже превратившееся в фамилию Венециановы.
Отец будущего художника, Гаврила Юрьевич, перебрался в Москву, женился на купеческой дочери Анне Лукиничне и поселился у Коломенского тракта. В своей лавочке у Покровского монастыря на Таганке он продавал саженцы плодовых деревьев, цветов и садовых кустарников, которые скупал в пригородных усадьбах. Заодно приторговывал и картинами. В 1795 году «Московские ведомости» опубликовали объявление: у московского купца Гаврилы Юрьева Венецианова продаются кусты смородины, луковицы тюльпанов, а также картины, писанные пастелью.
В феврале 1780 года у Венециановых появился первенец – Алексей (помимо него в семье родились еще три дочери и два сына. – Прим. ред.). Состояние семьи позволило определить мальчика в частный пансион, где преподавали российскую словесность, французский, математику, историю, географию, чертежное дело и рисование. «Я всегда рисовал украдкой, а в особенности от учителей, которых я боялся, – вспоминал позже художник. – Но когда я был в V классе, я смело завоевывал свое любимое занятие и рисовал красками, да не водяными, а масляными, и не на бумаге, а на полотне, и, бывало, по целым дням пропадал по воскресеньям у одного живописца, Пахомыча». Пахомыч заметил необычный талант мальчика и попросил отца отдать Алешу в учение к хорошему мастеру. Но отец и слышать об этом не хотел. «Когда я вышел из пансиона, то я поступил в Чертежное управление; мне платили жалованье 5 рублей ассигнациями; прослужил чертежником три года», – рассказывал Венецианов. Однако писать он не переставал. Одной из первых моделей Венецианова стала его мать – в 1801 году появился «Портрет А.Л. Венециановой».
Получив место помощника землемера, Алексей перебирается в столицу. 30 мая 1802 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появляется объявление: «Недавно приехавший сюда живописец Венециано, списывающий предметы с натуры пастелем в три часа, живет у Каменного моста в Рижском кофейном доме». Объявление трижды публиковалось в газетах, а это означает, что художник был вполне уверен в себе, но не имел знакомств и рекомендаций, чтобы получать заказы.
Возможно, по делам службы Венецианов часто бывал в разъездах, всерьез заниматься живописью при таком графике было сложно. Алексей перешел работать в Канцелярию директора почт Дмитрия Трощинского, портреты которого дважды писал Владимир Боровиковский. В 1803–1806 годах Алексей учится у этого знаменитого мастера, наряду с другими учениками живет в доме учителя, входит в его ближний круг, пишет несколько портретов. Он переводится в Департамент государственных имуществ Министерства финансов, с 1809 года работает землемером при Лесном департаменте… Перемены должностей и департаментов до сих пор заводят в тупик его биографов: точного количества мест его службы узнать не удалось.
СТОЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
18 января 1808 года министр внутренних дел князь Алексей Куракин писал министру просвещения графу Петру Завадовскому о Венецианове: «Он дарование свое мог бы обратить на гораздо лучший предмет и временем мог бы воспользоваться с большею выгодою к приучению себя к службе, в коей находится». Причиной раздражения высокопоставленных чиновников стал «Журнал карикатур», который Алексей Венецианов стал издавать с января 1808 года. Издание не было журналом в прямом смысле. Это были гравированные листы, первый из которых, «Аллегорическое изображение двенадцати месяцев», вышел в свет в начале января. Издание «дожило» только до третьего листа, после чего было запрещено цензурой: негодование властей вызвала сатирическая гравюра «Вельможа».
Но Венецианов не унывал. Его жизнь в Петербурге полна приятных впечатлений и знакомств. Занятия у Боровиковского не прошли даром, как и копирование картин великих мастеров в Эрмитаже. Однако Алексей Гаврилович все больше убеждается в том, что для продолжения карьеры живописца ему необходим статус официального художника и синий мундир академика. В 1811 году он пишет «Автопортрет»: с холста на нас смотрит кроткий, тихий мужчина с добрыми беззащитными глазами. Эту картину он представляет в Совет Императорской Академии художеств и получает звание «назначенного» в академики (то есть без обучения в академии он становился кандидатом в академики. – Прим. ред.). Следующая работа, «Портрет К.И. Головачевского с тремя воспитанниками Академии художеств», в сентябре того же года принесла Венецианову звание академика. Кстати, эта картина долгое время украшала зал Совета: инспектор Воспитательного училища академии Головачевский считался в этих стенах патриархом...
Отечественная война 1812 года предоставляет Венецианову возможность вернуться к жанру карикатуры. Теперь он ориентируется не только на английскую карикатуру, но и на русский лубок. Известность художнику приносят «Французское воспитание» и «Французский парикмахер», высмеивающие «французоманию» русского дворянства, а также ряд сатирических картинок: «Французы – голодные крысы в команде у старостихи Василисы», «Наполеонова гвардия под конвоем старостихи Василисы» и другие.
В 1818 году Венецианов берется за просветительский проект: издание литографированных портретов исторических деятелей с их краткими биографиями. Возможно, заказчиком этой работы был сенатор Виктор Кочубей: именно его собранием картин пользовался Венецианов при подготовке портретов. В следующем году Кочубей, уже министр внутренних дел, устраивает встречу Венецианова с императрицей Елизаветой Алексеевной. Государыня благосклонно приняла художника и в знак расположения наградила его золотой табакеркой с финифтью. Возможно, итог аудиенции повлиял на решение Венецианова оставить чиновничью службу и посвятить все время живописи.
У СЕМЕЙНОГО ОЧАГА
Переломным моментом в жизни Венецианова стала женитьба на девушке из семьи небогатых помещиков Ржевского уезда Тверской губернии. Он встретил ее в Петербурге, где она воспитывалась у родственников, и сразу влюбился. В 1815-м Алексей Гаврилович Венецианов и Марфа Афанасьевна Азарьева повенчались. Молодожены приобрели в Вышневолоцком уезде Тверской губернии сельцо Трониха с деревнями Сафонково, Сливнево, Максиха и Микашиха. И несколько лет кряду художник занимался хозяйством. А между сенокосом и посевной писал портреты своих крепостных.
Венецианов был счастлив в браке. С разницей в два года в семье родились дочки Александра и Фелицата. «Крестьяне наши папеньку очень любили, и он заботился об них, как отец, – вспоминала Александра Алексеевна. – У нас самый из бедных мужиков имел двух лошадей, но большей частью по четыре и по шесть, рогатого скота у них тоже было довольно, постройки все порядочные у всех по деревне. Он входил всегда в их нужды, стараясь обо всем, что клонилось для пользы их благосостояния и дохода».
На выставке есть два живописных портрета Марфы Афанасьевны, написанных во второй половине 1810-х и в конце 1820-х. Заметно, что это десятилетие сильно сказалось на ее внешности. Вот портрет после свадьбы: на нем – миловидная женщина, от всего ее облика веет домашним уютом, легко можно представить ее за повседневными делами. На втором портрете – нарядная барыня в богатом русском костюме, но сухая, бледная, кажется, что она позирует через силу и делает это только ради мужа. В то время Марфа Афанасьевна уже часто болела, а в 1831-м умерла во время эпидемии холеры. Смерть жены стала для Венецианова огромным горем. Он признавался друзьям: «Худо, очень худо оставаться при дочерях одному отцу в эту эпоху развития органической жизни…»
Алексей Гаврилович не мог не написать своих дочерей. На парном портрете сестер Александра с палитрой и кистями, Фелицата загадочно улыбается. Эта работа словно иллюстрирует слова из письма Венецианова друзьям: «Малюты мои меня утешают своими успехами и невинными чувствами...» Картина осталась незавершенной, наверное, по причине, записанной автором графитным карандашом прямо на холсте: «1841 году. 12 Iюня начали косить; 10 Iюля начали жать, а 30 начали с ять и яровое жать, которое дожали 24-го Августа»...
Художник сетовал на тяжесть помещичьих обязанностей. Он стал неплохо разбираться в агрономии и землепашестве, несколько лет занимался мелиорацией, выкапывая пруды и прокладывая канавки, чтобы сделать свою безлесную и безводную землю плодородной. Александра в «Записках дочери Венецианова» уточняет: «Всем крестьянам своим старался давать понятие об различных ремеслах, а чтобы приохотить молодых мальчиков, нанимал учить их или на время отдавал учиться по способностям каждого… Равным образом и в женских рукоделиях… было так хорошо устроено, что и богатые помещики присылали к нам учиться ткать канифасы и разные полотна…» Старшая дочь с детства занималась рисованием и живописью с отцом и стала художницей – ее работы есть в музеях. Фелицата пережила сестру на девять лет и завещала часть своего состояния Академии художеств для учреждения стипендии имени Венецианова. Обе они замуж не вышли, и прямых наследников у художника не осталось. Одним из его биографов был племянник Николай Венецианов, с которым он часто проводил время и многое рассказал о своей жизни…
РОДОНАЧАЛЬНИК КРЕСТЬЯНСКОЙ ТЕМЫ
Венецианов оказался толковым помещиком. Наладив хозяйство, он покупает новомодные маслобойни, заводит мериносов, собирает лекарственные травы, вводит четырехпольную систему запашки и добивается хороших урожаев. По его инициативе в поместье строятся больница для крестьян и школа для крестьянских детей. И при всех этих заботах он умудряется успевать писать. Сначала это по большей части портреты соседей, к которым он приезжал в гости с ящиком красок и палитрой, – Милюковых, Стромиловых, Путятиных. А с начала 1820-х годов с творчеством Венецианова происходит удивительная метаморфоза. В течение ближайшего десятилетия он станет настоящим новатором. Секрет этого прорыва – обращение к настоящей, а не рафинированной крестьянской теме, само по себе удивительное в то время. Это был глоток свежего воздуха. Художник будто обрел новое дыхание в своем Сафонкове, ощутил единение с природой, землей, простым русским бытом. Пока интеллектуалы, очарованные идеей Руссо о «естественном» человеке, произносили в петербургских салонах высокопарные речи, Венецианов, ежедневно наблюдавший тяжелый труд и незатейливый быт этого человека, копил впечатления и переносил их на бумагу и холст. Его интерес к жизни русского крестьянина продиктован уважением и любовью к людям, живущим трудно и смиренно…
Бытовые сценки и портреты крестьян кисти Венецианова нашли признание в художественных кругах: романтичные влюбленные «Жнецы», отсылающий к античной элегии «Спящий пастушок», неакадемичный, а оттого живой хулиган «Захарка»... Новые «крестьянские» работы художника столичная публика впервые увидела в 1824 году на академической выставке. Но не идеальные «пейзане» оказались для просвещенного общества слишком непривычны. Даже издатель «Журнала изящных искусств» Виктор Григорович посчитал, что «лучше превосходно писать то, что прекрасно, особенно если выбор предмета зависит от художника». Зато Свиньин был в восторге: «Новизна естественных, неприукрашенных и невыдуманных образов на картинах Венецианова <…> может стать своего рода «пропуском» для вхождения этих русских персонажей в сферу «высокого» искусства».
В конце XIX века в России побывает великий австрийский поэт Райнер Рильке. Он будет так очарован русской культурой, что начнет изучать русский язык и пытаться писать на нем стихи. В одной из своих статей, посвященных русской культуре, он особо выделит творчество Венецианова и отметит открытие им для искусства огромного пласта – народной крестьянской жизни. А в начале ХХ века личность и судьба Венецианова станут предметом пристального внимания Александра Бенуа и Николая Врангеля: мирискусники начали осмыслять его творческое наследие и просветительскую деятельность. В эссе «Время и школа Венецианова» Врангель писал: «Крестьяне этого времени изображены счастливыми и покорными поселянами, не знающими горя, болезней и нужды». Но Венецианов не создал ни одного веселого сюжета или праздника, хотя и надрывных эмоций в его произведениях нет, как нет и приукрашивания, свойственного сентиментализму – автор всегда сдержан. Однако отношение Венецианова к героям его картин сказывается даже в выборе фона. Он часто пишет как Рембрандт: освещенный герой выступает из глухой темноты. Этот прием позволяет сразу понять достоинство изображенного: раз на него направлено столько света, значит, он того заслуживает. В России такого прежде не было…
В один из своих очередных приездов в Петербург Венецианов увидел в Эрмитаже картину Франсуа Гране «Внутренний вид церкви капуцинского монастыря на площади Барберини в Риме». В 1821 году автор преподнес ее императору Александру I. Полотно ошеломило Алексея Гавриловича: контрасты света и тени создают иллюзию высокого купола зала, а взгляд зрителя притягивает свет, льющийся из небольшого окна за алтарем, фигуры же монахов составляют одно целое с грандиозным пространством. Венецианова потряс эффект «натуральности» изображения и моделирующий свет. Он несколько раз приходил к картине, простаивал перед ней часами, пытаясь понять, как создана перспектива и согласованы все элементы. Вернувшись домой под впечатлением от работы Гране, он решает попытаться воплотить в своей картине идею «оживотворения» людей и предметов разнонаправленными потоками света. Так рождается знаменитое «Гумно». Ради ее создания Венецианов приказывает выпилить одну из бревенчатых стен, чтобы осветить помещение из трех источников. «Гумно» – это признанный шедевр русского искусства: помимо вопросов освещения здесь решена проблема пространственных соотношений. При содействии председателя Общества поощрения художеств Петра Кикина Венецианов представил свою работу императору, получив благосклонную оценку и 3 тысячи рублей. Когда «Гумно» внесли в каталог Эрмитажа, осуществилась мечта Венецианова – оказаться «на одной стене с Гранетом». Картины Венецианова стали одними из первых экспонатов в галерее произведений русской школы, основанной в царских коллекциях.
Однако самой известной работой Венецианова стала картина «На пашне. Весна», написанная в первой половине 1820-х годов. История ее создания неизвестна, как неизвестны и владельцы – до того момента, пока ее не приобрел для своей галереи Третьяков (не позднее 1893 года). Сегодня «На пашне. Весна» – одна из визитных карточек ГТГ и ярчайший символ русского искусства.
Перед нами босая красавица в кокошнике, которая ведет под уздцы двух лошадей, бороздящих пашню. Женщина не смотрит вперед, она глядит на своего ребенка, сидящего на земле в одной рубашонке. Большую часть полотна занимает удивительно выписанное небо. «И это безоблачно-неизмеримое небо, иногда совсем чистое, горделиво милосердствует! Тут как у юных артистов, так и у старца зашевелится душа и запоет хвалебный гимн, пораженная красотами неба, дающего столь благо земли!» – писала Александра Венецианова. Искусствоведы нередко сравнивают «Весну» с произведениями Рафаэля и Боттичелли, и это никак не умаляет достоинств русского шедевра. Он самодостаточен и совершенен.
ВЕНЕЦИАНОВЦЫ
Кажется, биография Алексея Венецианова небогата яркими событиями. Возможно, дело в том, что сведения о его жизни довольно скудны: короткие воспоминания о художнике оставили его дочь Александра, племянник Николай Венецианов, ученик Аполлон Мокрицкий. Но если приглядеться и добавить толику воображения, то станет ясно: перед нами жизнь трудоголика, художника-самоучки, постоянно совершенствовавшего свое мастерство. Доказательством тому – его наследие. Оно – результат его таланта и упорного, кропотливого труда.
Однако в историю русской живописи имя Венецианова вписали не только его новаторские работы, но и венециановская школа. Художник создал ее все в том же Сафонкове. За двадцать лет работы школы в ней прошло обучение более 70 человек. Не противопоставляя себя Академии художеств, увлеченный идеями Просвещения и воспитания художников из народа, Венецианов провел уникальный опыт приобщения к искусству крепостных – как своих, так и из соседних имений. Еще в 1818 году с подачи Кочубея он стал вникать в проблемы образования. Вступил в Вольное общество учреждения училищ, оформил книгу Алексея Стога «Об общественном призрении в России». И теоретически и практически Венецианов был готов к столь важной миссии.
В своем авторском курсе он отменил копирование чужих работ. С одной стороны, откуда в деревне оригиналы, к которым имеют доступ столичные художники? С другой – обнаружился новаторский путь: воплощать в искусстве идею правды и естественности, ставя на первое место ценность непосредственного взгляда на натуру. Венецианов призывал учеников наблюдать «характер лиц, наций, земли, костюмы, здания» и воспитывал в них «внимание действиям душевным». Особенное внимание в своем методе Венецианов придавал изучению законов перспективы. Художник написал теоретические статьи «Секрет Липмановских картин», «Нечто о перспективе», «О системе преподавания в рисовальных классах». В экспозиции ГТГ представлены работы Алексея Тыранова, Григория Сороки, Никифора Крылова, Александра Алексеева, Федора Славянского и других учеников Венецианова.
Расцвет и первые успехи школы пришлись на вторую половину 1820-х – начало 1830-х годов: произведения венециановцев появились на академических выставках, упоминались в печати, покупались коллекционерами. В судьбе художников деятельное участие принимал Василий Жуковский.
Однако содержать учеников и решать организационные проблемы школы становилось для Венецианова все труднее. Последним значительным выступлением венециановцев стала лотерея в пользу Петербургской детской больницы в 1839 году, где разыграли 27 произведений. Венецианов часто хлопотал о принятии в академию своих подопечных, некоторым даже давал свою фамилию, называя сыновьями, чтобы облегчить поступление.
Но к середине 1830-х школа распалась: многие ученики, попав под влияние других художников, покинули наставника. Последние ученики мастера – его племянник Михаил Эрасси, ставший известным живописцем, и Иринарх Васильев, которого учитель хотел везти в 1847 году в столицу, но...
В тот год Венецианов работал над иконами для церкви пансиона дворянского юношества в Твери. Выполнив эскиз, он собрался везти его в Тверь. Ранним утром 4 (16) декабря 1847 года он выехал на обледеневшую дорогу. На крутом спуске в селе Поддубье лошади понесли, Венецианова выбросило из саней, он погиб на месте.
Художника похоронили на Дубровском сельском погосте, недалеко от Сафонкова. На его могиле – высокий крест и чугунный постамент с изображением палитры и кистей. В 1980 году село Дубровское было переименовано в Венецианово.
Часть работ мастера и его учеников, приобретенных в 1870 году Министерством Императорского двора, хранилась в резиденции наследника престола – в Александровском дворце Царского Села, несколько картин – в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. Позже они вошли в собрание Русского музея императора Александра III. «И множество изображений людей его времени, членов его семьи и его друзей – все вместе составляют тот тесный семейный круг, в котором личность Венецианова приобретает еще большее обаяние и… прелесть», – писал барон Николай Врангель в 1911 году.
