Её нашли возвращающиеся с работы люди, и вызвали скорую помощь. Врач не обнаружил пульса и, вздохнув, распорядился:
– Готова, в покойницкую!
Начало повести здесь
Около суток, находясь в холодном подвале, она не приходила в себя, потом, как из-под земли, стали доноситься размытые мужские голоса:
– Много покойников вчера привезли, вряд ли управимся… Её взяли за руки, за ноги и положили на носилки. – Смотри-ка, не окоченела… – Анна пыталась что-то сказать, но получился только слабый стон. – Туды-т-твою мать! Чуть живую не закопали! Давай-ка скорей её в палату! – услышала мученица и вновь потеряла сознание.
***
– Ну, со вторым рождением тебя, голубушка! – наклонился над Анной старенький доктор. – Подкормим… переливание крови сделаем… Нарожаешь ещё кучу ребятишек, – ласково говорил он, прощупывая лимфоузлы на шее Анны.
В палату вошёл Иван, пышущий здоровьем. Лесорубов кормили неплохо, выдавая усиленный паёк. Тяжёлая, но привычная работа на свежем воздухе была тридцатилетнему мужчине только на пользу. Доктор не спеша снял очки и оглядел его с головы до ног:
– Что же вы, батенька, довели жену до такого состояния? – и, не получив ответа, качая головой, вышел.
Иван робко стоял у двери:
– Нюра, пусть возьмут у меня крови сколько надо, только поправляйся скорее.
– Дети, папка, с кем? – её бледное, исхудавшее лицо не отличалось от серой подушки, только в усталых карих глазах повис вопрос.
– Меня на два дня отпустили, найду кого-нибудь… выздоравливай, – он так и не посмел подойти ближе.
– Иди к ребятишкам, – отвернулась от него Анна.
Почему я не умерла? Господи, зачем, для чего ты сохранил мне жизнь? Все муки разом бы и закончились. Не хочу, чтоб мне вливали его кровь. Не хочу!
Перед взором вставали вечно голодные дети, лоснящееся лицо мужа, искривлённое насмешкой лицо его молоденькой любовницы. У Анны началась горячка, температура подскочила до 40 градусов, медсестра позвала врача.
– Та-а-ак… – протянул доктор. – Что у нас случилось, голубушка? Почему температурим?
– Не хочу его дикую кровь! – ответила Анна, впалые глаза женщины полыхали огнём.
Доктор присел на койку и взял за руку:
– Не расстраивайся, нет причин! Кровь мужа тебе не подходит, потому что у него другая группа, никто и не собирается тебе её переливать. Дорогая моя, ты уж меня не подводи, столько труда стоило вытащить тебя с того света! Не надо туда торопиться, нам ещё жить да жить! Ну, договорились? – его тёплый, ласковый голос обволакивал и успокаивал.
– Вы меня не обманете? – посмотрела Анна с надеждой, и огонь в глазах начал постепенно угасать. Врач отрицательно помотал головой и вышел.
Иван, обуреваемый сложными чувствами, бежал домой, он старался заглушить в себе чувство вины, и нещадно ругал доктора.
– Старый хрен! «Что же вы довели жену…» А ты был в моей шкуре? Был?! Интеллигент паршивый!
При виде разъярённого отца дети сжались в кучку на топчане около Саши, только Любушка потянула ручки:
– Папа!
Иван сразу обмяк и взял девочку на руки:
– Давайте, ребятишки, кушать будем, – он усадил за стол Любушку, потом перенёс Надю. – Вера, Санко, давайте к столу. Ну, рассказывайте, как вы тут живёте? Как мама вас кормила? – Он окинул взглядом детей. Ну, что? Не такие уж они и заморенные, Вера только сильно худенькая, так она с рождения такая.
– Ну, мама нам сначала хлебушка даст по кусочку, потом кашки или супчика нальёт, – принялся рассказывать Саша. – Потом ещё один кусочек всем разломит.
– А себе? – поинтересовался отец.
– Так она свой-то и разломит, – подключилась к разговору Вера.
– Получается, мама свой хлеб вам отдавала?..
Дети промолчали.
А Иван добавил:
– Вот, когда мама вернётся, теперь вы маме отламывайте от своего кусочка.
Даже и теперь он не задумался о том, откуда брала Анна хлеб по целой булке, когда он приезжал домой. Приносил зарплату, а больше ни в чём не считал себя обязанным перед женой и детьми. Утратив любовь к жене, он утратил и чувства к малышам.
Дети всегда очень остро чувствуют отношение взрослых к себе, поэтому они не тянулись к нему и даже боялись, видя почти всё время его озлобленным. Ещё не видя отца, а только услышав в коридоре его трёхэтажный мат и шаги, они забивались в угол и сидели как мышки, боясь шелохнуться. Только маленькой Любушке было всё нипочём, она сразу бежала к нему и забиралась на колени. А, может, он действительно относился к ней иначе, чем к другим?..
Через две недели Анна вернулась домой, но отношение мужа к семье не изменилось. Чего искала его душа, ведь раньше он так сильно любил Анну? Просто сошлись слишком разные люди, встретиться бы им в других условиях, раньше, когда душа Анны цвела и пела, а радость от ощущения жизни лилась через край, может быть, и сложился бы прекрасный дуэт на долгую и счастливую жизнь. Но, пройдя сквозь нечеловеческие муки в совсем юном возрасте, Анна так и не смогла восстановить прежний тонус, что-то сломалось внутри и не подлежало восстановлению.
Кроме того, судьба день за днём испытывала её на прочность, швыряя из огня да в полымя. При таких обстоятельствах можно ли осуждать женщину за то, что она под грузом свалившихся тягот не смогла соответствовать широте его натуры?..
Наделённый природой богатырской силой и не менее мощной кипучей внутренней энергией, он не смог или не захотел понять душу когда-то любимой женщины и превратился по отношению к ней и семье в настоящего тирана, бездумного и жестокого. Иван не жалел и не щадил жену ни в чём. Когда она истекала кровью после очередного криминального аборта, поскольку официальные были запрещены законом вплоть до уголовного преследования, он спокойно отправлялся к любовнице удовлетворять свою похоть. Анна знала о его связи с другой женщиной, но молчала, стремясь сохранить семью.
Кроме того, раздельное проживание было одной из причин разрушения семейного благополучия. Справедливости ради стоит сказать, что Иван неоднократно обращался в комендатуру с просьбами о переводе семьи на третий посёлок, либо о его переводе на восьмой с целью воссоединения с семьёй, но просьбы оставались без удовлетворения.
Не в силах терпеть боль от абортов за последние три года, в 1945 году Анна решилась родить ещё ребёнка. Многодетной семье выделили маленький домик, рядом с забором лагеря военнопленных. Они вскопали землю под небольшой огород и приобрели корову – стало немного легче, хотя семья по-прежнему жила впроголодь и в крайней нужде, так как большую часть молока приходилось сдавать государству, таковы были условия для поселенцев, имеющих подсобное хозяйство.
Ивана тот кусочек земли притягивал к себе точно магнитом, видимо сказывалась тоска крестьянской души по земле-матушке, но его заявление о переводе на жительство в восьмой посёлок к семье, как и прежние, было оставлено без ответа.
***
Старшие дети ходили в школу. Надя поправилась, хоть нетвёрдо, но начала ходить. Любушке шёл уже пятый год. Шустрая девочка ловко лазила по кедрам и сбрасывала сестре шишки. Люди говорили: «Ну и девка у Ивана Родионова! Как обезьяна лазит по деревьям. Бедовая растёт!» Девочки уходили через железную дорогу в лес, копали саранки, рвали вершинки молодых кедров, щавель и другую съедобную траву, лишь бы чем-нибудь наполнить желудок. Любе часто перепадало от матери за то, что она уводила сестру далеко от дома, хотя Надя была старше на два года.
Минула зима, не столь голодная, как прежние. Всё-таки картошка была своя, были другие овощи и молоко. 30 марта 1946 года Анна родила сына, впервые – в роддоме, который представлял собой длинный одноэтажный барак. Снег ещё укрывал плотным одеялом землю на полях и в лесу, но на дорогах появились проталинки, в которых кувыркались и весело чирикали воробьи.
Иван топтался около окна роддома и смотрел, улыбаясь, в весеннее небо:
– Благодать-то, какая! Сегодня Алексеев день, Нюра! Давай мальчика Алексеем назовём! – прокричал он в окно, подпрыгнул и сбил с карниза прозрачную сосульку. – Мамаша приехала, побудет пока с ребятишками, ты не расстраивайся.
– Кто приехал? Варвара Фёдоровна? – обрадовалась Анна. Свекровь однажды уже приезжала к ним в 1944 году, писала заявления и письма в НКВД города Свердловска с просьбами о переводе их семьи на поселение в Ирбит, только все её обращения, как и обращения сына, оставались не рассмотренными, она даже отказов не получила.
– Да нет, мамаша! – твоя мать приехала! Ладно, я побежал, надо на мотовоз успеть. Я приеду через месяц, Нюра. Приеду! – и побежал, пританцовывая, по улице.
Мама приехала, – опешила Анна и заволновалась. Она боялась и не хотела этой встречи, как не хотела вспоминать своё прошлое. Не знала как себя вести с матерью, которую не видела двадцать лет. Что же маму заставило приехать? За столько лет ни одного письма… «Отрезанный ломоть», пронеслось в сознании, и старая обида прокралась в душу, но Анна тут же одумалась. Нет, хорошо, что мама приехала, хоть дети не одни сейчас.
Через несколько дней Варваре Артемьевне передали на руки внука. Суровая бабушка словно оттаяла:
– Нашей породы! Ишь, какой, глазастенький… На Веру похож и… на Максима… Как назовёшь-то? Может так и назовёшь в честь деда? – строго глянула она на дочь.
– Здравствуй, мама! – робко сказала Анна и, не получив ответа, добавила: – Так у него уже есть имя – отец Алексеем назвал.
Варвара пренебрежительно повела плечом:
– Ну, дело ваше… Одевайся, мы на улице тебя подождём.
Анна шла рядом с матерью и стеснялась своего вида. На ней была поношенная ватная фуфайка, видавшая виды неопределённого цвета юбка, линялый шерстяной платок и резиновые сапоги. Одетая в приталенный тёплый жакет с каракулевым воротником и такой же шляпкой-таблеточкой на голове, в ботиночках на каблуке, нарядная и статная мать казалась ей королевой.
– Дай, мама, я понесу Лёню, – отняла Анна сына, чтоб хоть чем-то занять руки и отвлечься от неприятных ощущений.
– Совсем за собой не следишь, что ли? – поинтересовалась Варвара, косо поглядывая на Анну.
– Не на что, мама… неужели не видишь, как живём… – заплакала от обиды Анна.
– Что за мужик у тебя такой! Для чего натаскала от него столько детей? – бросила мать жестокие слова – точно ударила.
Пребывая всю жизнь в покое и достатке, Варвара не понимала, в какие жернова попала дочь или просто не хотела понимать. Вместо сострадания Анна получила от матери хлёсткую пощёчину. Хотелось кричать – Мама, за что? Пойми, пощади, мама!? Неужели ты не видишь, что я живу у горя на погибели! – но Анна промолчала, так как рассчитывать на сочувствие не приходилось. Слёзы высохли сами собой.
– Так получилось… мы пришли, мама, – тихо ответила Анна, открывая дверь. Ей уже не было стыдно ни за свою одежду, ни за нищету в доме, ни за оборвышей-детей, которые её окружили.
– Мама, покажи братика! А как его зовут? Папа говорил, Алёша? – наперебой галдели малыши.
– Тише, ребятки, тише! Лёней его звать будем. Пусть пока поспит.
– У нас картошка сварена, давайте кушать, только хлебушка, мама, нету, – сказала девятилетняя Вера, ставя кастрюлю на стол.
– Ничего, завтра получу карточки и будет хлебушек! Бегите к столу.
– Мама, вот… один остался… бабушка Варя привезла, – протянула Вера матери замусоленный в кармане пряник. Анна улыбнулась, разрезала пряник на четыре равных части и отдала детям:
– Мне не хочется что-то, кушайте, кушайте!
Сидящая на кровати Варвара молча наблюдала, как дети схватили эти жалкие кусочки и моментально проглотили. Всколыхнулось ли от жалости к дочери и голодающим внукам ей чёрствое сердце – не ведомо.
– Мама, что же ты не идёшь к нам? – обратилась Анна к матери.
– После почаёвничаем.
– Ты побудешь ещё? – осторожно спросила Анна, когда они пили чай, забеленный молоком.
– Завтра домой поеду, нагостилась уже, – поджала губы Варвара Артемьевна, усаживая Надю на колени. Разговор не клеился.
Любушке тоже очень хотелось ласки, отец приезжал редко, а матери было не до неё. Четырёхлетняя девочка стала вертеться на дужке железной кровати, как на турнике, и кувыркаться, стараясь изо всех сил привлечь к себе внимание бабушки Вари. Варвара недобро покосилась на неё:
– Это не ребёнок, а чёрт! И башка-то у неё отцова! – ткнула она в голову девочки сухим пальцем.
– А ты, ты – баба-яга, вот кто! – выкрикнула обиженная внучка, спрыгнув мячиком с кровати. Анна подхватила Любушку за платьишко и легонько отдёрнула в сторону, только глазами показав, что она ею недовольна, малышке этого оказалось достаточно, чтобы на весь вечер примолкнуть и не показываться больше на глаза.
Утром Варвара Артемьевна уехала, скупо попрощавшись с дочерью, а Анна облегченно вздохнула. Никакой радости от общения с матерью она не испытала. Намного ближе ей была мать Ивана – Варвара Фёдоровна, постоянно согревающая и поддерживающая её письмами все эти годы, не говоря уже о той заботе, с которой она выхаживала её после побега. До своего смертного часа Анна будет помнить и благодарить эту добрую, душевную женщину.
Иван приехал и на этот раз весь выходной провёл с детьми, а вскоре Анну вызвали в комендатуру и предложили подписать какую-то бумагу. Она читала постановление и от волнения ничего не могла понять, только плакала и кричала:
– Не буду ничего подписывать! Не буду! Где Иван?
– Ты за получение карточек расписываешься, глупая! Да не кричи ты так! Отсидит и выйдет. Арестован он на трое суток, за самовольный выезд из Берёзовки, а продуктовые карточки при нём оказались, – подошла к ней секретарша и перевернула листок постановления. – Вот тут пиши – «Получила» и подпись свою поставь.
«При обыске обнаружено, – прочитала Анна, немного успокоившись: денег 54 рубля; карточки хлебные детские на 27 апреля – 4 штуки; одна иждивенческая, одна рабочая – 700 грамм на 30 апреля 1946г.; продуктовые на апрель – 5 штук, не отоварены жиры и мясо; детские на март 4 штуки, не отоварены жиры; иждивенческая на март – не отоварены жиры; иждивенческая на апрель – не отоварены мясо и жиры; рабочая, основная, на апрель – не отоварены жиры 600 грамм».
Из комендатуры она прямиком отправилась к директору завода и добилась приёма. Анна плакала и просила о переводе Ивана на другое место работы, а также о ходатайстве перед НКВД о возможности совместного проживания с мужем, умоляла пожалеть пятерых малолетних детей.
Накануне за самоотверженный труд в годы Великой Отечественной войны завод № 95 был награждён Орденом Ленина, а 16 апреля 1946 года предприятию на вечное хранение было передано Красное Знамя Госкомитета обороны. Усталый, но довольный директор смотрел на маленькую, исхудавшую до невозможности, женщину и думал: – Как же нелегко нам досталась победа, а ведь спецпереселенцы тоже все эти годы работали на износ…
– Сколько, говоришь, детей у тебя?
– Пятеро. Старшему сыну 11 лет, а младшему только месяц и ещё три девочки.
– Да ты у нас мать-героиня! – с теплотой в голосе сказал директор и черкнул что-то на листе бумаги, затем встал из-за стола, подошёл к Анне, взял её за плечи и по-доброму глянул в глаза. – Иди, мать, к детям, я решу этот вопрос, не сразу, но решу! Только трое суток он должен отсидеть! А потом пускай придёт ко мне с заявлением.
Директор сдержал слово. Кроме того, что им было разрешено совместное проживание, многодетной семье была выделена ссуда на строительство собственного жилого дома. А ещё через год к спецпереселенцам пришла долгожданная свобода, обещанная властями через пять лет после раскулачивания, но фактически полученная лишь спустя семнадцать долгих лет.
Продолжение здесь
Начало повести здесь
Project: Moloko Author: Шевчук Л.И.