— Кмх… привет, доча.
— Привет.
— Сегодня день рождения Светланы Ивановны.
— И с каких пор, папа, ты называешь свою бывшую жену и мою маму по имени-отчеству? И да, я помню.
Юрий замялся. И правда, с каких пор он стал ее так называть? Светуля, Светик, Света, Светлана, а потом никак. Просто «моя бывшая». А потом, вдруг, она стала Светлана Ивановна.
Он вздохнул, вжавшись ухом в телефон. Посмотрел на свои руки, грубые, в заусеницах, как, наверное, его душа. Такая же вся в заусеницах и скукоженная. Но что поделать, непростая была жизнь.
— Что ты молчишь, папа?
— Да, так. Нормально все. Пока. Мне снег надо чистить.
— Вот и поговорили. Пока.
Он посмотрел на телефон, как на врага. Давнего врага. По телефону проще сказать неприятные слова или солгать. В глаза такое не скажешь. Не скажешь, что пора снег чистить, если дочь сидит рядом и видит, снег-то почищен еще в пять утра. И суп уже сварен, и собака накормлена, и дрова в дом принесены, и таблетки выпиты, какие надо. А надо ли? Кому нужны эти таблетки?
Когда человек рядом сидит от таких разговоров не отвертеться. Почему он стал ее так называть? Была Светуля, стала Светлана Ивановна? Хорошая она была, зря развелся. Но сейчас не поправить этого.
Он вздохнул и вышел покурить на крыльцо. Когда-то вместе со Светулей курили. Она сидела, беспечно болтала ногами и смотрела вдаль. Не на него смотрела, а куда-то в недоступные ему места. А он смотрел на нее и любовался. Сначала. А потом пытался увидеть то, что видела она, там, куда смотрела. Но там обычно была какая-то ерунда: забор, дорога, люди. И он стал злиться, что не видит того, что и она. И запретил ей курить. И сам бросил. Сам бросил, а она не смогла. Тайком курила. А он ее бил, что не подчинилась и продолжала курить. Врала, врала ему. И не подчинялась. И смотрела куда-то вдаль. А после развода стал снова курить. Доказывать-то некому, что он сильный и может после семнадцати лет курения бросить.
Не докурил, со злостью смял сигарету и вошел в дом. Посмотрел, вздохнул, сел на диван. Нечем было заняться. Все уже с утра переделано. А впереди длинный, серый и унылый день.
Опять один. Сколько раз после того, как она его бросила, он пытался построить свою жизнь заново? Два, три раза? Всегда его бросали. И Люда, и Оля, и снова Люда. Да, с Людой он два раза пытался жизнь начать заново.
Один. Только собака и осталась у него.
— Да, Берта, только ты меня и любишь, — он потрепал собаку за ухом. — Только ты и не предашь.
Сложил руки на коленях. Посмотрел на них. Изробленные руки, артритные, пальцы корявые, как обломанные сучья. А когда-то гладил Светулю свою. Какая у нее была нежная кожа! Чуть что и синяк, чуть что и царапина. Но она никогда не морщилась от его прикосновений. Светуля.
Посмотрел с ненавистью на телефон. Осторожно взял, натыкал номер:
— Вот почему она меня бросила? — ведь давал себе зарок не спрашивать об этом, а все равно не удержался. — Я ведь любил ее. А она меня бросила. Мы ведь хорошо жили!
— Папа, я не хочу говорить об этом.
— А я хочу! — он вдавил телефон в ухо, так что заныли хрящи. — Я хочу! Она меня бросила. И мы жили хорошо.
— Папа, иногда удивляет меня твоя память. Ничего не скажу, способность у нее хорошая, у памяти твоей, — хмыкнула дочь. — Точно она тебя бросила? А не ты нас оставил? Все до копейки забрал и нас бросил. Мы голодом два года сидели. Ты ждал, что она поклонится?
— Не было такого, — сказал он и с ненавистью нажал на красную кнопку. — Не было, — повторил еще раз в пустоту. — И говорить с тобой больше не буду. Хорошо мы жили. Хорошо. Она меня бросила.
В желудке противно засосало. Он знал к чему это. Но старался держаться. Вот зачем опять завел этот разговор? Прожили почти двадцать лет. Хорошо прожили. Только вот курила она. А так хорошо прожили. Вот если б не умерла она, он бы ее обратно позвал. Потому что лучшее ее не было. И нафиг не нужны все эти Люды, Оли. И они его бросили.
«Ага, — услышал он в голове голос дочери, — все тебя бросили. И правильно сделали. Люда сколько лет за тобой ходит? Кормит, поит, стирает, а ты? То развожусь, то обратно зову. Хочу люблю, хочу гоню?»
— Да, — вслух ответил он голосу дочери. — Да, баб надо воспитывать.
«Себя надо воспитывать. А жену в семьдесят лет уже поздно воспитывать».
— А ты не лезь, — сплюнул он желтой табачной слюной в снег. — Мала еще отца учить.
Разговор этот был бесконечный. И по телефону, и в мыслях.
— Поэтому тебя замуж никто и не взял, — обычно прекратил этот мысленный спор с дочерью.
Она в долгу не осталась:
«Это я не пошла. Не дай господь, на такого же нарвешься, как ты».
После этого ничего не оставалось, как сходить в чулан и достать бутылку. Она стояла там на всякий случай. Как раз на такой, когда он в очередной раз мысленно поругался с дочерью. Да еще день рождения Светланы Ивановны. Светули. И день ее памяти. Семь лет уже прошло, а все не отпускает его.
Он поставил бутылку на стол. Разгладил цветастую клеенку. Достал черного хлеба, сала. Открыл дверь.
— Иди, Берта.
Собака, понурив голову, вышла на улицу. За спиной у нее захлопнулась дверь и повернулся ключ. Это надолго.
Юра постоял у стола, еще надеясь, что справиться и не придется глушить эту боль водкой. Отключил телефон и налил стопку.
Неделя прошла в угаре. В какой-то момент, пытаясь доказать свою правоту дочери, он плакал и жалел себя. Проклинал всех, кто его бросил. И да, она его тоже бросила. А потом решился. Пора прекратить все это. И он знает как.
Через неделю приехала дочь. Она звонила каждый день и к концу четвертого дня обреченно подумала, что опять, он опять не смог устоять и запил. Пока она шла от станции, еще надеялась, что он потерял телефон или просто забыл зарядить, но увидев заснеженную Берту на крыльце, поняла, что нет, с телефоном все в порядке.
Пошарила рукой под ступенькой, нашла запасной ключ и открыла дом. Впустила продрогшую собаку. Открыла окна, посмотрела на обрывок веревки, свисающий с полатей, поджала губы. Затопила печь. Плотный табачный дым с трудом вываливался в открытые окна.
Открыла холодильник, выбросила все протухшие продукты в ведро. В морозилке нашла кусок мяса.
— Сейчас, Берта, сейчас, покормлю тебя.
Собака тихо поскуливала и прижималась к ней.
Поковыряв мясо ножом, поняла, что не справиться, вышла на крыльцо и ловко нарубила маленьким топориком.
— Ну вот, тебе половина и хозяину твоему беспутому половина.
Собака, давясь, глотала мясо, жалобно взглядывая на женщину.
Дочь, погремев кастрюлями, поставила на плиту варить бульон и пошла искать отца.
Он спал, скрючившись, на полу в дальней комнате. Всхлипывал во сне и крепко сжимал обрывок веревки. Она снова поджала губы, подпихнула, поморщившись от запаха, подушку ему под голову, накрыла его пледом.
Через пару часов в избе запахло жилым. Собака, согревшись и наевшись, растянулась на полу и блаженно заснула. Напоив крепким бульоном отца, женщина уложила его в кровать. Еще раз посмотрела на обрывок веревки на полатях, но убирать не стала.
Через два дня, когда отец пришел в себя, дочь собралась в город. Демонстративно ходила мимо обрывка веревки, словно не замечая.
— Поеду на пятичасовой домой, — сказала она. — Чаю попьем и буду собираться.
Она налила по кружкам крепкий чай, отцу положила две ложки сахара. Он поморщился.
— Не люблю так сладко.
— Пей, тебя не спрашивают, любишь, не любишь. Надо организм-то приводить в чувство или как? Еды приготовила тебе на три дня. Чтобы ел нормально, — строго сказала она, потом села за стол, рядом с отцом. — Пап, может, в город поедешь? Выгонишь своих квартирантов и будешь там жить. Ну хоть зимой-то. Что тут делать вдвоем с собакой?
— Нет.
— Всех уже разогнал, молодец. И собака скоро уйдет от тебя.
— Нет, одна Берта меня и любит. Вы все бросили.
— Ну смотри, — она пожала плечами, — как знаешь. Коли уж решился, — она кивнула в сторону обрывка веревки на полатях, — подумай тогда о Берте. Кому будет нужна твоя собака, если ты умрешь?
Берта прижалась к хозяину и посмотрела в глаза.
— Я ее взять не смогу, ты знаешь. У сына аллергия, — она погладила собаку. — Сдохнет у тебя под дверью и все. Кто вот ее неделю кормил?
— Я выносил ей. Я ее люблю.
— Молодец, слов нет. Выгнал зимой на улицу, голодом морил, — не заметя отцовских слов, сказала она. — Любишь ее, как всех: маму, жен твоих и меня. Всех нас любишь. А как тебе, что не по нраву, так всех на мороз и голодом. Так? Так, — сказала она, не дождавшись ответа. — Все тебя бросили, все. И мама, и я, и жены твои, и собака. Так бы и замерзла твоя собака на крыльце, если б я не приехала. Все, — она поставила кружку, так и не отпив из нее, — поехала я домой.
***
Через три месяца Юрий стоял на пороге квартиры дочери. В костюме, чисто выбритый, с цветами, тортом и игрушкой для внука. Переминался и никак не решался нажать на кнопку звонка.
— Деда! — его дернул за руку внук. — Ты в гости? Пойдем, мама обрадуется! Мама, мама, — он открыл дверь и закричал, — дед приехал!
Юрий, неловко, сунул дочери торт, цветы и игрушку.
— Ой, — спохватился он. — Это же тебе, Вовка!
— Руки мыть и на кухню, — сказала дочь, чуть улыбнувшись. — У меня чайник вскипел и ужин готов.
Анонсы Telegram // Анонсы в Вайбере подпишитесь и не пропустите новые истории
Спасибо за прочтение. Лайк, подписка и комментарий❣️❣️❣️ Еще рассказы автора:
Юрий присел на краешек табуретки и положил руки на стол, посмотрел на них, вздохнул и спрятал.
— Я тут, того, в город вернулся. И лечусь, от этого…
— От пьянства, — помогла дочь.
— Да. И Люде вчера позвонил. Извинился. Сказал, что начинаю новую жизнь и, попросил ее вернутся ко мне.
Пы.Сы. Спокойствие, товарищи, только спокойствие. Собака приехала в город с хозяином. По моему, это очевидно, раз ради нее, он собрался и приехал в город.