-Старая трепушка! Натрепала все же девке. От кукуха столетняя, язык, что твоё помело. А ты ухи развесила, рада стараться. Не было такого, утопла мамка твоя, сорвалась в реку в половодье. Беда такая случилась, горе. Господи помилуй.
Бабушка, напрягаясь всем телом месила тесто в огромной старой квашне. Сегодня соседи качали мед, а бабушка пекла каравай по старинному рецепту, так повелось издавна. Пробовать мед надо было именно со свежим хлебом, настоящим, свежим, тёплым, душистым. Катя обожала этот день с детства, им, маленьким, самым первым выдавали такое "пирожное" - на пышный ломоть тоненько намазывали свежее домашнее масло, и поливали его мёдом. Масло чуть подтаивало, смешивалось с мёдом, текло по пальцам, и не было ничего вкуснее этого Божьего дара, пальчики оближешь. Настоящее счастье…
Катя смотрела, как красиво напрягаются бабушкины полные белые плечи натягивая тонкие лямки рубахи, как подрагивает стройная, на удивление молодая шея, вдруг обнажившаяся из-за снятой строгой кофты и высоко поднятых волос, туго затянутых белым, наглаженным платком, как перекатываются нежные валики мышц под тонкой белой кожей рук и думала - а бабушка-то совсем не старая. И красивая ведь, наверное, какая была, если и сейчас глаз не оторвать… Бабушка, как будто поняла, о чем думает внучка, укутала квашню полотенцем, подвинула ее поближе к печке, натянула кофту, перевязала платок посвободнее, плеснула себе чаю, села.
-Да, Кать, я красивая была молодая, мужики за меня в смерть бились. А мамка твоя еще краше. Прямо сияла вся, светилась насквозь, писаная - таких, наверное, и нет больше. А влюбилась в самого поганого на селе - мелкого, как клоп, костлявого, да и плешивого ещё. Ты уж прости, что я про твоего папку так... Городской, учёный, приехал в село по распределению искать чего-то в степу. Ну и мамку твою увидал. Чуть с ума не сошёл, так влюбился. Ну и она…
Катя смотрела на бабушку удивлённо, она никогда еще не видела, что бы ее полные, мягкие губы сводило такой болью, а из усталых глаз лилась такая печаль. Она положила руку на её кисть, тихонько, ласково сжала. Бабушка, как будто не почувствовала, продолжала.
-Как-то разом закрутилось у них, нехорошо, без свадьбы, без благословения, забеременела она. Стали они вместе в общежитии жить, я и ругалась и просила, плакала, все без толку. А когда она уж на восьмом месяце была - он уехал. Бросил её. Женатый он был, как оказалось
Бабушка залпом выпила остывший чай, поставила чайник снова, потрясла головой, как будто очнулась, вытащила из буфета вазочку с подушечками.
-Ладно, Катюшк, пей вон чаек, карамельки со сливовым вареньем. Твои любимые.
Катя сунула в рот сразу три конфетки, точно как в детстве - прожевала, надув щеки, запила чаем.
-И что, бабуль? Дальше что?
-А дальше, она тебя родила. Плохо рожала, трудно, еле выжили вы с ней. А в тот день она в соседнее село пошла, там в сельпо пелёнки завезли, какие-то особые. Ну и… Смыло её, река пошла. Всё, Катя. Хватит. Не хочу говорить больше, в субботу родительская, на могилку сходим. Помянем.
Бабушка сняла чайник, тяжело, как будто вдруг постарела на двадцать лет, пошла к дверям. Потом повернулась, тихонько сказала.
-Не хоронят у нас самоубийц на кладбище, за оградой место им. А её похоронили. Так что не слухай никого. Сплетни. И вот ещё. Ты с Дениской не хороводь. Он вчера свататься ездил, уж не знаю, как ему позволили с русской-то. Денег что ли захотели? Свадьба осенью будет, так говорят. А у тебя выпускной класс. Узнаю что, в дому закрою, не выйдешь.
Катя дёрнулась так, как будто ей ударили поддых. На секунду захлебнулась воздухом, обожглась им, кое-как раздышалась и почувствовала, как боль рвет её изнутри на части. И чтобы не застонать, зажала себе рот ладонью, выскочила из дома и задами, через огороды помчалась к реке.
Берег прятался в предвечерней тени, был колдовским и тайным, солнце уже спряталось за верхушками деревьев и прохлада немного остудила Катин жар. Как-то разом справившись со своей болью, она тихонько побрела вдоль реки, шла долго, задумавшись, пока не устала. Потом села на ствол упавшей ивы, скинула туфли, зарылась ступнями в тёплый песок. Ей вдруг захотелось лечь прямо здесь, на берегу, скрутиться калачиком и уснуть. И чтобы снились радостные, светлые сны. И чтобы не было никакой боли.
Катя уже почти собралась сделать то, что задумала, но тут, среди прибрежных зарослей высокой, пушистой травы, она увидела нечто. В нем воздух дрожал и переливался, все втягивалось в широкую воронку и мерцало там, далеко золотистым перламутром. Катя, как зачарованная, встала и медленно вступила в это нечто.