Крепко сколоченный рассказ – «Ёла» Евгения Замятина. А можно сказать и так: добротная проза. Имеется сюжет, идея, удачно выбран стиль – скупой, как бы немногословный, но с внутренней энергией. Есть и драматургия – ее автор приберег для самого конца, понимая, что без нее – никак.
«Двухнедельные тучи вдруг распороло, как ножом, и из прорехи аршинами, саженями полезло синее. К полночи солнце уже било над Оленьим островом вовсю, тяжело, медленно блестел океан, кричали чайки».
Шикарное начало. А, как говорит Илья Израилевич Лернер, хорошее начало полдела откачало. После такого начала трудно испортить остальное.
Знакомьтесь: Цыбин, прочный, смоленый, курчавый, безлошадный рыбак. Есть мечта – купить ёлу. Ёла – это такая рыбацкая лодка. Большая, типа карбаса, с мачтой и, соответственно, с парусом. Без ёлы рыбак не рыбак, а так, наемник. Несамостоятельный человек, батрак.
Накоплено уже двести рублей. Требуется, как минимум еще столько же. «Каждый рубль Цыбин отрубал от себя и от Анны, жены, с мясом. Зимой они ели одну треску, у Анны началась цинга, но коробки с деньгами они все-таки ни разу не открыли: как ребенок внутри женщины, в этой коробке лежала их ёла, трудно, медленно зрела, питаясь человеческим соком, – и, может быть, теперь уже близок был час, когда она, наконец, родится».
Это зависело от двух обстоятельств: во-первых, проспится или нет Сашка Туюлин после вчерашнего (если проспится, то Клаус Остранд, владелец большого моторного бота, наймет его, если нет, то Цыбина, и на его, Цыбина, условиях); во-вторых, зайдет сельдь в губу или нет (если зайдет, то ёла, считай в кармане, если нет, то – нет).
Все сложилось: Сашка не проспался, сельдь зашла и была выловлена, лов шел несколько дней и ночей, пока сельдь не села на дно, и был такой, какого не было давно; Клаус отвалил Цыбину, как и договаривались, по двугривенному за пуд, за тысячу выловленных пудов вышло ровно двадцать червонцев. «Это была ёла – это была его, Цыбина, ёла!»
«Цыбин шел домой. В лицо, в глаза било косым холодным дождем, но он ничего не чуял, кроме ёлы, кроме зажатых в левом кармане денег, кроме счастливого, накрывающего с головой сна.
Дома он ничего не стал есть, не раздеваясь, бухнулся на кровать и заснул. Во сне он улыбался. Так во сне улыбаются дети, обнявшись с давно желанным и нынче, наконец, полученным в подарок деревянным конем».
Через два дня пошли в Мурманск на боте Клауса – покупать ёлу. Ее продавала норвежка с Кильдина, муж у нее недавно помер. «Эти два дня Цыбин проходил как пьяный, напинаясь на людей, на вещи». Волновало его одно: а что, если к воскресенью ветер разыграется как следует, и Клаус побоится идти?
Посудину покупать – это все одно как жениться. Ёла была ладная, красивая, крепкая. Как ее торговали, как Цыбин переходил от надежды к отчаянию, как чуть не убил конкурента, дававшего сразу всю сумму наличными, распространяться не буду. Хозяйка просила шестьсот, потом скинула до пятисот, а у Цыбина было всего четыреста сорок… Хозяйка заглянула в безумные глаза Цыбина и согласилась взять четыреста сразу, а сто через год.
Бот взял ёлу на буксир и пошли домой. Когда вышли в море увидели на севере темную стену высотою с человека, она шла за ботом и росла и над нею, над самым краем, неслось солнце. Под солнцем маленькой черной мошкой бежал бот. «Холодная, зеленая шкура, по которой ползла мошка, еще лоснилась, зверь дремал».
«Впереди была вода, пустыня. На севере быстро вырастала, догоняя караван, тяжелая серая стена. Одну секунду солнце покачалось на краю стены – и сорвалось вниз и исчезло за стеной. И тотчас от стены вдруг дохнуло холодом, тьмой, как будто раскрылась дверь в подземелье».
В общем, шторм настиг их. Шторм в Баренцевом море, это, знаете… Похоже, автор знал, что такое шторм в Баренцевом море не понаслышке – изобразил очень проникновенно. Прямо, как девятый вал на картине Айвазовского.
Подгоняемая штормом легкая ёла догнала тяжелый бот, волна подняла ее и бросила сверху на корму бота. Потом еще раз. Следующий раз должен был стать последним для обоих плавсредств. Клаус обрубил буксирный конец. Ёла еще раз догнала бот, ее сдвинуло ветром, и она на мгновенье, ласково, тесно, словно прощаясь, прижалась к боту. Цыбин понял и прыгнул туда, к себе, на свою ёлу. Ей как будто только это и было нужно: она сейчас же отошла от бота и бот тотчас исчез в волнах.
Цыбин был на ёле, на своей ёле, ему хорошо!
Что-то будет с Анной?
