Разговоры о «гендерно-нейтральном языке богослужения» в Англиканской Церкви вызвали самые широкие комментарии — и, наверное, о них стоит сказать несколько слов. Эта идея не шокирует новизной.
«Феминистское богословие» явление довольно старое, и его главная идея состоит в том, что традиционное восприятие Бога в европейской культуре сформировано патриархальным обществом, которое отводило женщинам подчиненную роль. Женщины — рассуждают феминистские теологи, или, вернее, теологини — рассматривались как существа низшие по природе, и поэтому богословский язык, начиная с Библии, видит в Боге исключительно мужчину — Отца, Супруга, Судию, Царя.
Такое патриархальное восприятие не только порождено тысячелетиями несправедливости и угнетения, но и поддерживает несправедливость дальше, придавая ей священный статус.
Женщинам, как и меньшинствам, труднее обращаться к Богу, который традиция наделяет чертами «патриархального угнетателя».
Давно пришло время избавиться от этих архаичных пережитков — и уйти от языка, подчеркивающего мужское превосходство.
Тем более что Бог, очевидно, не обладает биологическим полом.
Эти соображения получили мощную подпитку со стороны ЛГБТ-движения и особенно его последней, трансгендерной фазы.
С точки зрения ЛГБТ страшным наследственным грехом христианской культуры является «гетеронормативизм» — представление о том, что «сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их… Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью» (Матф.19:4,5).
Вера в то, что люди делятся на мужчин и женщин, а нормальной, естественной, общественно поощряемой формой сексуальности является моногамный и, естественно, разнополый брак, воспринимается адептами ЛГБТ как источник невыносимого угнетения.
Изменив язык, которым верующая община говорит о Боге, на более «нейтральный» можно, по мысли смелых реформаторов, создать более мягкую, приветливую и «инклюзивную», то есть «включающую», религию.
Почему эти попытки вызывают неприятие у традиционных христиан?
Во-первых, христианство есть религия божественного откровения — оно стоит на том, что Бог открыл себя людям, сначала через пророков Ветхого завета, а затем — уникальным и исчерпывающим образом — через своего единородного сына, Иисуса Христа.
Задача богословия состоит в том, чтобы понять, что открыл Бог, а не в том, чтобы приспосабливать свою веру к популярным на данном этапе мирским идеологиям, будь то евгеника, марксизм, феминизм или ЛГБТ.
Если вы хотите понять, что вам говорит собеседник, вы вникаете в его слова, а не пытаетесь их переделать. Это так и с библейским откровением — его надо постараться понять, а не переписывать.
Во-вторых, за попытками реформ такого рода стоит то, что консервативный англиканский писатель Клайв С. Льюис называл «хронологическим снобизмом» — вера в то, что именно наша эпоха наконец-то открыла истину. Мы мудрее и прозорливее просто потому, что мы живем в «наше просвещенное время».
Можно согласиться, что Библия не является прямой диктовкой, богодухновенные авторы остаются людьми своей эпохи и культуры.
Но ведь и мы тоже — люди своей эпохи и культуры. Люди постоянно принимают за последнее слово добра и правды текущую идеологическую моду — а потом эта мода проходит и следующее поколение смотрит на нее с крайним недоумением: как можно было так с ума сходить?
Весьма вероятно, что через пару десятилетий люди будут смотреть на все ЛГБТ-движение как на пример массового умопомешательства — и христианам не стоит переписывать свою веру, гонясь за каждым модным поветрием.
В-третьих, «мужские» образы Бога в Писании невозможно списать на проявления «патриархальной культуры».
В чрезвычайно патриархальных языческих культурах люди вполне могли поклоняться богиням. Мы можем вспомнить, например, древнегреческую Афину или индийскую Кали.
В-четвертых, образ Бога как отца или супруга несет ряд важных смыслов, которые были бы утрачены в «гендерно-нейтральном» языке.
Мужчина и женщина биологически играют разные роли — женщина вынашивает, рожает и воспитывает детей, что резко ограничивает ее возможности самой о себе позаботиться; эту заботу берет на себя ее супруг. Он защищает и заботится о жилье и пропитании.
По крайней мере, это было так в мире Библии — и во многом сочтется сейчас. Отец — это тот, кто заботится о своей семье. Мать — это та, кто нуждается в его заботе.
В Библии Бог назван «супругом» народа Божия, а Христос — «женихом» Церкви. Женский образ Бога порождал бы совершенно другую систему представлений.
В Библии Бог творит мир, как художник, а не рождает его, как мать.
В отличие от некоторых восточных религий, мы не порождены, а сотворены Богом. Это важно, в частности, потому что зло, грех и несовершенство в мире возможны именно из-за того, что мир (и мы сами) не соприродны Богу. Мы призваны к тому, что православное богословие называет «обожением» — соучастии в вечной и блаженной жизни самого Бога — но мы получаем эту жизнь в дар, мы не обладаем ею по природе.
В-пятых, центральное событие истории спасения — Боговоплощение.
Предвечный Сын Божий стал человеком в лице Иисуса Христа. Иисус — целиком и полностью человек, во всем подобный нам, кроме греха, и он — не гендерно-нейтрален. Он — мужчина.
Более того, Иисус постоянно говорит о Боге, как об отце; списать это на особенности эпохи и культуры едва ли возможно — потому что Иисус никогда не боялся говорить вещи, совершенно не вписывающиеся в эпоху и страшно раздражавшие его современников. И если мы придерживаемся христианства в какой бы то ни было форме, мы должны признать, что Иисус знал лучше.
В-шестых, и это особенно бросается в глаза, предполагаемые изменения в языке богослужения являются явным приспособлением к текущей господствующей идеологии, а такое приспособление бессмысленно и пагубно для церкви.
Либеральные общины на Западе стремительно теряют прихожан — прогрессивная общественность как не ходила, так и не ходит, те, кто верит в Бога, перебираются туда, где еще чтут Писание.
Однако давление с целью навязать всем — включая религиозные общины — «повесточку» и борьбу с «гетеронормативизмом» будет только нарастать, и мы увидим не только «гендерно-нейтральный язык», но и много самых диких и причудливых вещей.
Этому вряд ли стоит удивляться.
