7 Вернувшаяся домой Маша повергла всех в шок. Без ничего вернулась девчонка, считай, босая, только ещё с одним сынком в виде довеска. Большинство людей думали, что её уже и в живых нет. Ещё бы! Уехала на пару недель в гости к мужу-таджику, а пропала на 10 месяцев! Одни были уверены, что её продали в рабство, другие - что она давно зарезана вместе с дитём диким таджикским племенем.
Соберутся, бывало, бабы, и давай гадать на листьях винограда:
— Вот! Была девка Машка, хорошая, смелая, и нету! Вышла замуж на свою голову и поминай, как звали!
— У них же там хуже, чем в Средневековье!
— Женщины для них не люди, ценятся ниже скота, их превращают в рабынь!
— Ох! Ох! Бедная Машенька! А всё родители, ироды, виноваты - выгнали из дому совсем ребёнком, не знающим жизни!
— А что им оставалось? Она же в подоле принесла! Как нагуливать, так, значит, взрослые все, а как расхлёбывать, так сразу "бедные дети?"
— А я б свою дочь не выгнала, помогала бы растить ребёночка, и пусть все хоть треснут от сплетен и осуждения! Сломали девочке жизнь! А она ведь молодец была, работящая!
— А Ахмад такой хороший был, такой хороший, прямо таки образцовый!
— Это они здесь все пушистые, а на родине совсем другую песню заводят.
— Так что ж не предупредил никто девчонку, чтоб не ехала?!
— А я разве знала? Вон, Шурка знала только, соседка её, да мать Маши, курица эта затюканная, ну, может в совхозе кто... А я б непременно сказала - не едь ни в коем случае! Знавала я бабу одну, хохотушка такая, славная, из .... тоже вышла замуж за их брата, увезли её и с концами, вот уж десять лет никто ничего не знает о ней, а собиралась она просто в гости!
Так без умолку трещали бабы, гадая, что же случилось с бедной Машей. А когда уже стали и забывать о ней, и даже, глядя на её скромный домишко, не вспоминали хозяйку, Маша вдруг объявилась в один из апрельских пасмурных дней, когда весна сделала шаг назад и задул холодный мартовский ветер, как это часто бывало перед Пасхой. Потом ещё долго мусолили её появление на улицах села: она - в широких азиатских шароварах и каком-то подобии платья, взлохмаченная, худющая, надломленная, несущая на руках ребёнка в обмоченном свёртке, а рядом с нею такой же исхудалый, словно одичавший мальчонка, стало быть, старшенький, тоже одетый во что горазд. Народ курточки назад накинул, похолодало ведь, а эти, считай, по-летнему выряжены.
Ужасался народ, диву дивился от Машкиных рассказов и спешил назидать дочек и внучек своих, чтобы и близко не подпускали к себе подобных Ахмадов. В свою очередь Маша, вдыхая забытый воздух свободы, ужасалась от того, во что превратился её дом, который она так заботливо обустраивала до отъезда. В двери был выбит замок и ни кем-нибудь, а милыми Машиными родственниками.
Поняв, что сестрица их сгинула, братья взялись за дело и вынесли из Машкиного дома все мало-мальские ценности, даже детскими заношенными вещицами и старыми половиками не побрезговали, чего уж говорить о тех самотканых дорожках, которые Маша делала собственноручно. Ни посуды, ни телевизора, ни холодильника, ни люльки с матрасами - ничего не осталось, кроме самой захудалой мебели. Старший брат всё снёс к себе в дом (он к тому времени уже женился), а младший организовывал в Машином доме молодёжные посиделки с девками и выпивкой, и оставил на память сестре колоннаду пустых буток под окнами. Мать и соседка Шура, которой Маша доверила дом, сначала пытались их гонять, а потом и рукой махнули, когда испарилась последняя надежда на возвращение странницы.
Маша давно забыла, что такое сочувствие и помощь, а тут... Повалил к ней народ и несёт кто что может: кто одежды детской и женской, кто крупы полмешка, кто баночку молока, кто яйца, а кто-то и мяса не пожалел. Одеял дали с подушками, старый диван, чтобы Петя спал на нём, коляску, посуды с истёртыми узорами, но вполне ещё годной, а когда огороды пошли, посадили ей четыре ведра картошки те, от кого и не ожидала она помощи, ведь люди те были замкнутые и нелюдимые. Был за Машей грешок - лет так десять назад обзывала она их дочь с особенностями в развитии толстухой с тремя волосинами. Ох и совестно ей было эту помощь принимать! До слёз раскаивалась! Другая семья рассады всякой-разной надавала ей и семян. Соседка Шура вернула в сохранности кур. Так жизнь вновь забурлила в её заброшенном дворе.
А что же родная семья? Мать Лида прибежала в первый день вечером, принесла немного еды, качала головой над осунувшейся, с тёмными кругами вокруг глаз Машкою, слушала, охая, рассказы её, и умоляла, чтобы дочь к ним в дом не показывалась, ибо отец презирает её пуще прежнего не только за брак с таджиком, но ещё больше за порченные восточной кровью гены внука.
— Ох! - всплеснула она руками, посмотрев на младшего внука. Старшего она пестовала, хотя Пете было это не по нутру, - ну, чистый азиат, мать моя родная! Как зовут хоть?
— Рустам, - скрипнула зубами Маша и обиделась, что к её сыну бабушка отнеслась так пренебрежительно.
— Господи помилуй! Хоть имя смени, стыд какой! Он и так внешностью обижен, а тут и имя ещё дивное.
—Кто б говорил, ты сама за крокодила замуж вышла! Папаша у нас страшен, как смертный грех, и всегда таким был!
— Так он хоть наш, молдаванский... А это... - Лида ещё раз сочувственно посмотрела на младенца.
— Имя я менять не буду, пусть остаётся мне на память о хорошем жизненном уроке, а ты, мама, иди уже домой, я тут и так не знаю за что хвататься. И вот ещё! Скажи этим скотам, моим братцам, чтобы вещи назад несли!
— Скажу, скажу, да только вряд ли они меня послушают.
Старший брат и впрямь не спешил отдавать назад Машкино добро. Маша отправилась к нему сама, но затея оказалась напрасной - Дима с угрозами выгнал её со двора и посмел выбить из рук Пети игрушечную машинку, которую мальчик подобрал во дворе и начал катать. Маша взвизгнула и кинула в него охапкой земли. Никто и пальцем не смел трогать её детей! Дима, пыхтя и еле сдерживая себя от желания врезать сестре, вытолкал её за ворота. "Явилась тут подстилка для животных, никто её не ждал!" - сказал он.
Денег у неё почти не было, осталось кое-что на хлеб - помощь добрейшей Гулянды, которую Маша с невыразимой благодарностью будет помнить всю жизнь, а также её мужа, который посадил их на самолёт, всё оплатил, подбадривал, а Маша, даже летя в небе, боялась, что сейчас из-за занавески, где скрываются стюардессы, выскочит Ахмад и вернёт её назад в горы. Она пожаловалась другим женщинам на брата, собиралась обращаться в милицию, а те, в свою очередь, науськали мужей - так Маша вооружилась поддержкой трёх мужчин и снова отправилась на выручку своего имущества. Покатился по улице водружённый на тачку телевизор, накрытый ковровыми дорожками, а за ним следом мужчины волокли холодильник, поместив его на перекатную тележку, которая представляла собой широкую доску на четырёх колёсах.
— Чтоб ты сдохла, гнида! Вместе со своими выро дками! - прошипел ей напоследок брат и Маша похолодела, прищурила свои дикие глаза.
— Это мы ещё посмотрим кто первее! Твои слова тебе и вернутся!
Петра она не видела ни разу за всё лето, он уже работал в Кишинёве, а вот с его отцом пришлось столкнуться, ведь Маше нужна была работа. Она уже успела выбить место в детском саду для младшего, начиная с сентября, когда Рустаму будет без малого год. Учёбу в заброшенном техникуме ей тоже удалось восстановить, руководство вошло в её положение. Председатель же Машину просьбу о работе отклонил. Однако, мир не без добрых людей, в этом Маша уже убедилась. Собрались работники, на глазах которых Маша делала самые высокие выработки нормы, и припомнили начальнику, какой она была передовой труженицей, отличной учётчицей, к тому же одинокая мать двоих детей. Председатель сдался и пообещал, что с сентября будет у Маши работа.
Счастье-то какое, Господи! Ранним утром Маша отводила детей в сад и вдыхала удивительный, мягкий и свежий воздух родной Молдавии. Как же это хорошо - трудиться и получать за работу деньги! Никому не подчиняться, никого не обслуживать, кроме своих детей! А по вечерам ласкать их сколько влезет! Получать образование, в конце концов! Править самостоятельно своей жизнью! И пусть пока денег мало, Маша будет хвататься за любую возможность, чтобы достигнуть богатства, она всё ещё верила в себя, верила, что может дать своим детям всё.
Стоял пёстрый ноябрь. Маша заспалась в воскресенье. Проснулась она отдохнувшая и по-своему счастливая. Сварила для детей манную кашу и стала ждать, пока она остынет. В дверь постучали и Маша открыла без всяких опасений.
— Маша, любимая, здравствуй!
Маша попятилась - это был Ахмад. Он расплывался в сладчайшей улыбке и протягивал ей пышный букет цветов.
— Уходи! Видеть тебя никогда не хочу! - она попыталась вытолкать его, но он ужом проскользнул под её рукой и продолжал источать медовую улыбку.
— Ну, что ты, Маша! Ты же моя жена! Я тосковал, так тосковал!
— А вот шиш тебе! Нас уже развели! Знать тебя не знаю, выметайся!
— Я люблю тебя! Прости меня, умоляю! Я был так неправ! Ах! А вот и мой сын! Рустам! Папа приехал!
Мальчик сидел посреди ковра и тряс погремушкой. При звуке своего имени он с интересом посмотрел на Ахмада.
— Тебе же запретили покидать кишлак!
— Отец отпустил меня к тебе, я так страдал, ты бы видела, как я страдал! Прими меня назад, будем жить здесь, помнишь, как мы были счастливы?
— Убирайся к чёрту! Никогда и ни за что!
Машу колотила безумная ярость. Она не забыла побои Ахмада, не забыла все те унижения от его семьи. Яркой и свежей вспышкой они воскресли в памяти.
— Нет, Маша, ты простишь меня, простишь! Ради сына простишь! Мне нельзя без сына! Никак нельзя!
Маша, вконец ошалев, собрала последние силы, схватила нож и пошла на Ахмада. Тот, улыбаясь примирительно и виновато, прямо таки как невинный ягнёнок, шмыгнул за дверь.
Начало *** Предыдущая